Проклятие Пифоса

— Да.

— Зачем им это делать?

— Я никогда не говорил, что ее забрали. Книга просто исчезла.

— А как могло быть иначе? — лицо женщины помрачнело. — Интересно, для чего им так понадобилась книга.

— Видела бы ты церемонию.

— Хотелось бы, — судя по голосу, таким желанием Агнесса вовсе не горела.

— Ты не понимаешь, — гнул свою линию Каншель. — Там я коснулся чего-то божественного. Я был близок к Императору.

Танаура скептически хмыкнула.

— Почему ты не веришь мне? — спросил Иерун.

— Я не сомневаюсь в тебе или в том, что ты испытал. Меня беспокоит то, что ты мог неверно истолковать произошедшее.

— В смысле?

— Кто-нибудь из этих людей говорил непосредственно о поклонении Императору?

— Нет, — признал Каншель. — Но они все должны были погибнуть и выжили. Не это ли знак божественной воли Императора?

Танаура отвернулась от ложи и смерила его многозначительным взглядом.

— А если нет?

И тут ее внимание привлекло что-то за плечом Каншеля. Женщина почтительно опустила голову. Иерун резко обернулся. Позади него стояли Гальба и Аттик.

— Мои повелители, — пролепетал слуга, также кланяясь.

— Ты завел друзей среди этих людей, — Аттик перешел сразу к делу.

Каншель подумал о Ске Врис.

— Думаю, да.

— В их религиозной касте?

— Да, капитан.

Аттик повернулся к Гальбе.

— Я доверяю твоим суждениям, брат-сержант. Действуй согласно плану. И постоянно оставайся на связи.

— Так точно, брат-капитан. Благодарю вас.

Аттик одарил офицера коротким кивком и направился к вершине спиральной рампы. Гальба остался на месте. За его спиной ждали приказа воины его отделения.

— Нам нужно, чтобы ты кое-что сделал, Иерун, — обратился к слуге Гальба.

«Громовые ястребы» кружили над плато. «Несгибаемый» оставался за границей частокола, тогда как «Удар молота» Саламандр вошел в воздушное пространство над поселением. «Поборник» и «Машина ярости» сторожили ворота, а «Сила Медузы» занял позицию у стены на другой стороне плато. Аттик полагал, что деревянная стена не сможет выдержать по-настоящему слаженное наступление ящеров. Но танк легко разорвет любую тварь, что сумеет прорваться, на кровавые ошметки и обугленные осколки костей.

Сейчас пушки «Разрушитель» смотрели в сторону джунглей, но перенаправить их чудовищную ярость против поселения не составит труда. Аттик не отдавал никаких приказов на этот счет. Все было и так понятно. Никто из Железных Рук не верил в чудо, что уберегло колонистов от гибели.

Недоверие было полезно, но не способствовало получению информации. Стоя на краю шахты, Гальба сказал Аттику:

— Не думаю, что стоит оставлять этих людей без присмотра, пока мы будем внизу.

Капитан согласился. Еще вчера сама идея о необходимости сторожить тылы казалась смехотворной. Колонисты — смертные, они плохо вооружены и едва умеют обращаться даже с тем оружием, каким богаты. Они не представляли угрозы. Но вчера «Веритас феррум» еще висел на орбите над Пифосом.

Аттик повел основной состав 111-й роты вниз по рампе в шахту ксеносов. Туда же отправилась и Гвардия Ворона, используя прыжковые ранцы для быстрого спуска с одного уровня спирали на другой. Гальба остался на поверхности. В его распоряжении были танки, штурмовые катера, собственное отделение, слуги и все его подозрения.

И Кхи’дем. Тогда как остальные его братья вели дозор с борта «Удара молота», сам сержант Саламандр предпочел следить за происходящим с земли.

— Следи за людьми, за которых ты так ратовал, — сказал ему Аттик. — Убедись, достойны ли они твоих стараний.

Гальба приказал слугам рассредоточиться по периметру поселения и смотреть в оба. Колонисты разделились на две группы. Одна собралась в ложе — большая толпа, но, в отличие от нескольких последних вечеров, все люди смогли уместиться внутри здания. Вторая группа, на порядок крупнее, столпилась у ворот. Смертные держались на почтительном расстоянии от «Машины ярости» и молча переминались с ноги на ногу. Гальбе показалось, что они словно замерли в ожидании какого-то события. В ожидании новой цели.

Сержант со своим отделением направились к ложе следом за встревоженным Каншелем. По пути Кхи’дем заметил:

— Эти люди вполне обоснованно полагали, что выживут.

— Да, — согласился Антон. — Похоже, они единственные на этой планете, кого вообще ничто не удивляет.

— Верно.

— Ты доволен, чем обернулись наши добрые дела? — грозно зашипел Гальба. Его все еще передергивало при мысли о том, что им манипулировали. Хорошо хоть Аттик не разуверился в нем окончательно — возможно, потому что враг заставил их совершить жуткую ошибку, выдав ее за логичный ход. И все же он жаждал искупления. И Аттик настолько быстро согласился с предложенным им планом действий, что Антон задумался, не видит ли капитан в этом испытание для него.

«Или же, — подумал Антон, — он отправил оскверненного разобраться с оскверненными».

Гальбе хотелось выпустить свою злобу. Он проклинал плоть, пережившую невозможное, само существование которой теперь служило поводом для подозрений. И свою прежнюю милость к этой плоти — милость, которую Кхи’дем и другие Саламандры претворяли в жизнь. Ему нужен был враг, которого можно убить. Им всем нужен.

И если этим врагом окажутся благословленные удачей дикари, быть посему.

— Не знаю, доволен ли я, — ответил Кхи’дем. — Я тешу себя тем, что мы поступили правильно.

— Даже притом, что нас обвели вокруг пальца?

— Мы действовали, исходя из того, что нам было известно. Если бы мы бросили этих людей на смерть, то обесчестили бы себя. На кону в этой войне стоит гораздо больше, нежели просто военная победа.

Гальба фыркнул.

— Вздор.

— Неужели? Скажи мне, ты готов пойти на все, чтобы победить предателей?

— Да.

— И не важно, насколько низок твой поступок? Насколько сильно он исказит твою сущность? На «Калидоре» мы с тобой видели одно и то же. Ты хочешь превратиться в такую же мерзость, какой стали Дети Императора?

Гальба промолчал. Воины уже практически достигли ложи. Ему нечего было ответить Кхи’дему. Нет, Железные Руки никогда не уподобятся порочным сынам Фулгрима. И да, ничто не должно мешать вести войну с врагом любыми возможными способами.

Но Саламандра еще не закончил.

— Это война за нашу природу, наши идеалы. И если мы откажемся от них, пусть даже ради победы в битвах, что останется от мечты Императора? Узнаем ли мы то, во что превратится Империум?

Гальба задержался у основания подъема. Теперь он знал ответ. Есть лишь один верный путь выбраться из тупика порочных потребностей.

— Мы примем благословение машины, — сказал он. Ему пришлось повысить голос. Хоровые запевы из ложи оглушали своим энтузиазмом.

— Я не понимаю.

— Дети Императора — рабы своих страстей и желаний. Мы же искореним желания в самом нашем естестве. Наши решения будут хладнокровными и непредвзятыми. Мы сплавим абсолютный рационализм с абсолютной войной.

Саламандра выглядел скорее опечаленным, нежели напуганным.

— Ты подтверждаешь мои худшие опасения. Когда мы встретились, ты не отвергал человечность столь же рьяно, как твой капитан.

— Я осознал свои ошибки, — ответил Гальба.

Сержант надел шлем. Нейронные коннекторы подключились к коре головного мозга, еще больше отдаляя его от плоти и даруя улучшенные механикой зрение и восприятие. Он посмотрел на вход в ложу, где за дверями проходил ритуал. «Божественный? — подумал он. — Если бы вы видели мир так, как я, то знали бы кое-что о божественности». Гальбе пришло в голову, что адепты Марса соединены с чем-то куда более возвышенным и величественным, чем любые иллюзии, которые колонисты сделали объектом своего поклонения.

«Иллюзии?» Что-то забренчало, словно кости, подернутые далеким ветром, и попробовало влезть в его мысли. Но воин стряхнул мимолетное ощущение и повернулся к Каншелю. Слугу била тревожная дрожь.

— Ты нервничаешь, Иерун, — заметил Гальба. — Не стоит. Ты не сделал ничего плохого, и мы тебя защитим.