Проклятие Пифоса

— Нам хватит прометия?

— Если потребуется, я их голыми руками рвать буду.

Гальба и Аттик не преодолели еще и полпути, как натяжение тросов ослабло — Железные Руки добрались до вершины. Больше не опасаясь оборвать кабели случайным рывком или покачиванием, двое космодесантников поползли быстрее, отрываясь от личинок, пока те покрывали копошащимся ковром стены ямы и сооружения в ней. Когда воины выбрались наверх, Даррас и еще двое братьев уже ждали с оружием наготове.

Теперь вниз посмотрел уже Аттик. Он склонился над краем провала, оценивая поползновения кошмарных тварей.

— Стойте на краю, — приказал капитан. — Держитесь друг друга и оставайтесь на виду. Притворитесь добычей. Дайте им цель. Так они не станут расползаться.

Железные Руки подошли к нему. Гальба понял, что Аттик прав. Не имея глаз, личинки каким-то образом чувствовали присутствие легионеров и теснились друг к другу, превратившись в дрожащий бледный клин.

На Пифос опускались сумерки. Вечный облачный покров не пропускал закаты. Лишь день медленно умирал, и тени сгущались, погружая все во мрак. И на последнем издыхании света, когда уже зажглись факелы на стенах и в поселении, но ночь еще не разыгралась в свою полную кошмарную силу, личинки доползли до вершины шахты.

— Поприветствуйте их, — скомандовал Аттик.

Свет огнеметов слепил глаза, а вонь горящих тварей разъедала ноздри. Гальба не обращал внимания. Он ощущал запах возмездия. Запах очищения. Он был свидетельством того, что прокаженная плоть была исторгнута из вселенной, которой требовался порядок. Даррас и его воины низко держали раструбы огнеметов, заливая наступающий клин потоками пылающего прометия. Личинки прекрасно горели, а некоторые даже раздувались и лопались, когда внутри их тел воспламенялись ядовитые газы. Извиваясь и шипя, они падали и на лету поджигали своих же сородичей. Железные Руки выпускали огненную смерть короткими струями, водя стволами из стороны в сторону и равномерно выжигая весь обрыв. Пламя быстро распространилось далеко за пределы дальности огнеметов. А личинки, движимые бездумным голодом, все рвались к добыче, прямо навстречу своей незавидной участи.

— Штурмовой катер может запустить в дыру ракету «Адская ярость», — предложил Камн.

— Мы скоро здесь закончим, — сказал капитан.

Словно внемля его воле, огонь раскинулся еще шире, поглощая чудовищ. Когда настала ночь, все внутренности ямы были объяты пламенем.

— Очищено, — констатировал Аттик, эхом повторив мысли Гальбы. Он повернулся спиной к умирающему врагу и, отойдя от края дыры, пробормотал: — Значит, у нас были зрители.

Гальба развернулся. Собралась огромная толпа колонистов. В их глазах метались отблески языков пламени, вылизывающих провал.

— Вы осознаете то, что увидели? — спросил у них Аттик. Его грубый электронный голос рассек ночную тишину. — Вы — подданные Империума и подчиняетесь воле Императора. Такова же судьба всех — животных, ксеносов, людей, — кто отвергает эту волю. Трудитесь на совесть, сражайтесь достойно. Заслужите нашу защиту. Или же вы заслужите наше милосердие.

Последнее слово обернулось презрительным шипением. Гальба даже не моргнул. Глядя на толпу смертных, он видел сборище плоти. В своей слабости насколько они отличались от уничтоженных насекомых? Был ли прав Кхи’дем, утверждая, что от них будет какая-то польза? Пока они не могли защищать свое поселение самостоятельно, то были всего лишь тратой драгоценных ресурсов. И вот они здесь, со стороны глядят на войну. Рвение ли он видел на их лицах? Да, именно так.

— Вы меня слышали? — потребовал ответа Аттик. Его голос хлестал электронным кнутом, его тело застыло неподвижным силуэтом грозного бога войны, подсвеченным огнями из ада, который он принес в реальность.

Люди отпрянули. Но когда они утвердительно закричали, то в их голосах Гальба ощутил воодушевления больше и страха меньше, чем он ожидал. Сержант ощутил, как между ним и смертными растет пропасть. Плоть становилась для него непостижимой.

Но затем перед его мысленным взором проскочило лицо Каншеля. Он увидел нерушимую верность слуги и его смертный ужас. Его презрение увяло и расцвела жалость — даже к такому стаду, что сейчас он видел перед собой. Воин метался между ненавистью к плоти и потребностью защищать ее, как вдруг понял, что Аттик теперь смотрит на него.

— Другие будут? — спросил капитан. Теперь он говорил тихо, чтобы его мог слышать только Гальба. Тихо и холодно.

— Другие?

— Будет ли новая атака?

— Брат-капитан, я не знаю.

— Внизу ты знал.

— Да, — согласился он. — Но я не представляю, почему понял это.

Аттик нагнулся к нему.

— Слушай внимательно, брат-сержант. Ты будешь сообщать мне о любой полученной информации немедленно.

— Разумеется, но я…

— И запомни еще вот что. Что бы ни творилось с Империумом, наш легион остается верен приказам Императора. Я не потерплю нарушения Никейского эдикта и не стану мириться с колдовством в наших рядах. Ты меня понял?

— Я не псайкер, капитан. Я…

— Ты меня понял?

— Так точно, мой лорд.

Гальба слышал голос воина-машины и задумался, какие еще голоса ему доведется услышать и чем это для него обернется.

Глава 13

АНАЛИЗ СИТУАЦИИ. ОГНИ ВЕРЫ. ТАНЕЦ

Впечатляющая речь, — заметил Кхи’дем.

Птерон кивнул.

— И показательная.

Они стояли у частокола и наблюдали, как толпа расходится после тирады Аттика.

— Он не питает теплых чувств к смертным, — признал Саламандра, — и это не новость. Но не кажется ли тебе, что его неприязнь переросла во что-то более опасное?

— Нет, — после секундной задержки ответил Птерон. — Пока что нет. А тебе?

— Мне тоже нет.

Кхи’дем надеялся, что не обманывается собственным оптимизмом. Он понимал, к каким последствиям может привести игнорирование признаков опасности. И еще он понимал: случись худшее, Саламандры и Гвардия Ворона не многое смогут сделать. В отделении Кхи’дема осталось всего четверо боевых братьев — на одного больше, чем у Птерона.

— Он недвусмысленно требовал верности Императору, — продолжал сержант. — В его словах я слышал презрение. Я видел лидера, который намерен управлять своими подчиненными при помощи страха. Но он не делает ничего преступного. Я не согласен с его методами, но мне нечем оспорить его цели.

Он криво улыбнулся Птерону.

— Прошу, скажи мне, что во мне говорит разум, а не надежда.

Птерон усмехнулся — сухо и очень коротко.

— Откуда тебе знать, что моя уверенность строится на более весомых основаниях?

— Значит, мы продолжаем топтаться на одном месте. Мы должны верить в нашего брата.

— Вера, — пробормотал ветеран. — Император приучил нас относиться к этому слову с подозрением. Возможно, если бы мы делали это с большей строгостью, Империум бы не докатился до такого.

— Он низверг веру в ложных богов, — мягко поправил Кхи’дем, — но не веру друг в друга. Или в мечту об Империуме. Он верил в своих детей.

— И вот как мы отплатили за это, — в словах Птерона не было ни капли цинизма, только неимоверная скорбь.

— Мы еще покажем себя достойными. Должны показать.

— Согласен, — сказал Птерон, и с минуту они молча смотрели на угасающие огни.

Кхи’дем прочистил горло.

— Сожалею о гибели твоего брата.

— Спасибо. Жизнь на этой планете… — Птерон покачал головой. — Я думал, что ее абсолютная враждебность больше не способна меня удивить, но ошибался. В этом нет никакого смысла. Я все еще уверен, что подобное противоестественно.

— Но если этот мир рукотворен, то это лишь подкрепляет убеждение Аттика в том, что против нас здесь действует разумный противник.

— В этом я не сомневаюсь.

Кхи’дем задумался над своими следующими словами.

— У тебя есть доказательства, не доступные остальным?

Птерон улыбнулся.

— Да, брат. Когда-то я был одним из библиариев моего легиона. Но я не нарушаю Никейский эдикт.