Сторонний взгляд (ЛП)

Татуировка на моей груди горела, но я заставила себя удерживать вместе пальцы, чтобы остановить себя и не вспороть её ногтями.

Голос женщины становится задумчивым, и к тому времени, когда она заканчивает, скатывается моя первая слеза.

— Она держала мою руку в своей и велела мне выбрать, кем бы я хотела стать, что я могу выбрать любое имя, поскольку я свободна сделать это. Она сказала мне не торопиться с решением, но подумать относительно того, что я хотела от моего нового мира. Я не колебалась. Я сказала ей, что я выбрала своё имя и с того дня и впредь я стала Дамарис.

Сильные разрушающие рыдания вырываются из моей груди и врезаются в воздух вокруг нас. Моя грудь снова и снова горит от боли потери моей сестры и опять наполняется гордостью за неё. Гордостью за маленькую, сломленную, истекающую кровью девочку, которая вдохновила незнакомку передо мной сохранить в живых её имя.

Тёплая ладонь ложится на мою голову и начинает поглаживать мои волосы. От лба до затылка рука поглаживает и успокаивает, каждое прикосновение — извинение за то, что она продолжает жить, неся её имя, в то время как моя сестра умерла на её руках.

— Через день после того, как я выбрала своё имя, медсестра вернулась ко мне в комнату, чтобы сообщить, что она выяснила значение имени. Она сказала, что Дамарис означает «нежный». Я не могу придумать лучшего определения для девочки, которая успокаивала меня до её самого последнего вздоха. Ваша сестра была особенной, Каллия, — шепчет она в мои волосы, целуя их. — Если вы получите хоть какое-то утешение из моей истории, пожалуйста, знайте, что я выжила из-за неё, я здесь сейчас, чтобы рассказать вам мою историю о ней, и каждый свой день я проживаю в её честь.

Я закрываю глаза и уношусь из этого места туда, где моя сестра всегда ждёт меня: на зеленое поле с высокой травой, наполненной жёлтыми цветами. Место, где солнце ярко светит в небе из сахарной ваты, а птицы поют песни о свободе и счастье.

— Дамарис, — зову я, когда добираюсь туда. — Я вижу тебя, нежная.

Глава 26

Грим

Ведро ледяной воды окатывает меня прямо в лицо, и я резко прихожу в себя с неприятным ворчанием.

Воспоминания мелькают передо мной в момент следующего обливания холодной жидкостью, я рычу, избавляясь от излишка воды, как собака.

— Достаточно гребаной ванны. Я принимал душ, перед тем как выйти сегодня вечером, иди-на-хрен-и-подальше.

Я моргаю сквозь влажность и кручусь, чтобы обнаружить, что привязан толстой веревкой к стулу с высокой спинкой.

Мужик, стоящий передо мной с ведром, смеется. Его симпатичная внешность плейбоя в тусклом свете выглядит еще более привлекательно, чем на фотографиях. «Скользкий ублюдок».

— Хорошо, что ты наконец-то присоединился к нам, господин Реншоу, — насмехается он. — Надеюсь, я поиграю с вами некоторое время, прежде чем Хантеры попытаются спасти тебя и облажаются.

— В то время как я реально ценю приглашение, Алексиос, я не очень хорош в играх. Но вот, что я могу пообещать, что я буду просто великолепен в потрошении тебя и наполню твой рот твоим же собственным дерьмом.

Алексиос бросает ведро из рук, откидывает голову назад с нарочитым смехом, сквозь который так и сочится сарказм.

— О, Генри, твой брат говорил мне, что ты забавный.

Он кивает подбородком кому-то позади меня, и в поле моего зрения появляется другой мужчина из задней части комнаты.

«Джеймс-ублюдок-Реншоу».

— Я знал, что не могу доверять тебе, брат, с этим твоим Эдиповым комплексом (прим. понятие, введённое в психоанализ Зигмундом Фрейдом, обозначающее бессознательное или сознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола). Мать была бы так горда тобой. Какой позор, что я порезал её на крошечные кусочки, и её нет рядом, чтобы и дальше тебя трахать. Что же ты будешь теперь делать, чтобы скоротать время?

Джеймс останавливается и встаёт рядом с Алексиосом, широкая улыбка растягивает его лицо.

— Ох… Генри. Ты думаешь, что мне не насрать на эту старую каргу? То, что ты убил её, стало благословением и отметило галочкой ещё один пункт в моём списке дел.

Он мрачно хихикает, перед тем как делает драматического жест — вытаскивает из внутреннего кармана своего пиджака прикреплённый наушник.

— Петушок у меня, жду Вашего прибытия, — объявляет он в микрофон, его лицо белое, когда он поворачивается ко мне и подмигивает, слушая ответ Коула.

Удовлетворенный тем, что его план завершен, он вытаскивает наушник и бросает на пол, измельчая устройство в пыль каблуком ботинка.

— Они уже в пути, — улыбается он Алексиосу, прежде чем у него изменяется выражение лица, и он добавляет, — Кириллос всё-таки был захвачен.

Алексиос мгновение глазеет на него, а затем выбрасывает свой кулак и вмазывает по сладкой челюсти Джеймса. Голова Джеймса опрокидывается назад от удара, и он немного оступается. Затем Алексиос ревёт как маньяк, прежде чем его голова поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я вижу в его глазах жажду устроить резню.

«Никогда не отступающий перед вызовом», — я растягиваю на своём лице широкую улыбку и напоминаю о ране Джеймса, только что полученной из-за его признания, что Кириллос погиб.

— Ой, ты потерял своего ё*аного приятеля? Нам придётся смотреть, как ты будешь рыдать словно сука из-за того, что внутренности твоего возлюбленного висят на воротах твоего Королевства?

Алексиос делает взвешенный шаг вперёд и скользит рукой под пиджак, чтобы вытащить кое-что, что ему не принадлежит. «Мисси» сладко покоиться в её ножнах, когда его пальцы оборачиваются вокруг её рукоятки.

Я собираюсь отрезать его яйца и повесить их рядом с ухом матери на шее. Ворующая сучка-у*бок.

— Тебе не нравиться, когда трогают твою собственность, да Генри? — глумится он, когда делает ещё один шаг ко мне, при этом медленно вытаскивает «Мисси» из ножен. — Я думаю, это касается нас двоих, поскольку, когда Джеймс рассказал мне всё о той шлюхе, что ты украл у нас, я велел ему сделать всё возможное, чтобы вернуть её назад.

Мои кулаки сжимаются, пока я сражаюсь с удерживающими меня верёвками, стул раскачивается на ножках из-за моих движений.

— И я подумал, что тебе следует знать, — продолжает насмехаться он, в то время как делает ещё один шаг вперед. — То, что кое-кто заберёт её, — он бросает взгляд на дорогие часы на своём запястье, поджимает губы, демонстрируя, что он обдумывает, — в любое время, например, прямо сейчас.

Натянутые верёвки врезаются в мои запястья, перерезая кожу, пока я кручу и дергаю, пытаясь вырываться на свободу, объятый желанием схватить шею этой сучки.

— Действительно жаль, — размышляет он, поднося к кончику «Мисси» свой указательный палец и слегка укалывает его, — что её не будет здесь, чтобы увидеть шоу. Я уверен, что она бы оценила работу, которую я собираюсь проделать с твоим лицом. Для неё, должно быть, было ужасающим лицезреть это неравномерное уродство, каждый раз, когда ты трахал её. Или же она просила тебя брать её сзади, так чтобы ей не нужно было пытаться кончить, видя твоё уродливую искажённую рожу над ней?

«Я вырву его гребаную глотку».

— Бедняжка, — продолжает он. — Я удостоверюсь, что она узнает, каково это — быть оттраханной настоящим мужчиной, когда она прибудет сюда. Я использую ее так долго и жёстко, что две её дырки превратятся в одну.

Бах.

Дверь срывается с петель, пролетая полкомнаты и напрочь сбивая Джеймса с ног.

Бах.

Первая пуля поражает Алексиоса в плечо, непосредственно перед тем, как он бросается на пол и откатывается, пока не оказывается позади меня.

Бах.

Вторая пуля мажет мимо его отступающего тела и попадает в бетон у моих ног.