Страница 32 из 42
Коул смотрит на каждого из нас по очереди, а затем уходит.
Как только он ушел, Джеймс смотрит на меня, прежде чем разворачивается к столу и поднимает планшет, его пальцы быстро порхают по устройству. Люк мгновение пялится ему в спину, а затем покидает комнату, сказав напоследок:
— Я поговорю с моими людьми и начну брифинг с командой Коула, которую он привёз с собой сегодня.
Впервые с тех пор, как я узнал о его существовании, он оставляет моего нового брата и меня наедине.
Я всё ещё не полностью доверяю ему, у него был длинный путь, прежде чем всё то произошло, но отчасти многое оттаяло между нами.
— Ты должен позволить ей уехать, — произносит он, не поворачиваясь ко мне лицом, когда дверь закрывается позади Люка.
— Тебе не следует совать нос в чужие дела, — парирую я, не желая слушать совет от Реншоу.
Он кладёт планшет на стол и поворачивается, чтобы оказаться лицом ко мне ещё раз, опирается бедрами о деревянный стол и скрещивает руки на груди.
Его глаза скользят по моему лицу, смотря немного искоса на углы, как будто он пытается оценить то, что видит в моих чертах.
Я усмехаюсь, поскольку знаю, что когда я так делаю, это всегда вызывает ответную реакцию. Зубчатый шрам, рассекающий моё лицо, добавляет угрозы к такому простому жесту, как улыбка.
Он опускает взгляд с моего лица к груди, и я рад видеть, что моя усмешка действует и на него. То, чего я не ожидаю от него, так это слов, которые он произносит.
— Она умоляла о спасении своей жизни? — он кивает на ухо, свисающее на шнурке с моей шеи и расположившееся между грудными мышцами.
— Нет, — признаюсь я, поскольку сука не умоляла и вообще не просила.
— Она просила прощение или извинялась за свои грехи?
— Нет.
— Она кричала?
— Да, — её крики были моим экстазом. Я сохранил их, чтобы проигрывать всякий раз, когда захочу. — Ты можешь услышать их, если хочешь, у меня есть видео.
Его взгляд оставляют ухо, покоящееся под моей рубашкой, и возвращается к моему лицу.
— Возможно, в следующий раз.
— Почему я должен позволить ей уехать? — спрашиваю я, повергая в шок обоих — и его, и себя — этим вопросом.
— Потому что, я думаю, там есть кое-кто, с кем ей следует встретиться.
— Кто?
— Кое-кто, кто может помочь ей, и, возможно, даже излечит её. Она заслуживает этого, Грим. Ты ведь знаешь, что так и есть.
— Она заслуживает большего, чем я могу ей дать, — бормочу я больше себе, чем ему.
— Ты заботишься о ней, — заявляет он, и это не вопрос. — Это опасно для таких мужчин, как мы.
— Ты не такой, как я, — парирую я. — Твоя жизнь ни х*я не была такой же, как моя. Ты был излюбленным сыном, следующим по стопам мамочки и папочки.
Он отступает назад, и это первый раз, когда я вижу проблеск мужественности под маской его самообладания.
— Ты ничего не знаешь обо мне, Генри, — глумится он, возвращаясь к имени, данному мне при рождении. — Так же, как я не утверждаю, что знаю что-либо о тебе.
Он прав. Я — тот, кто здесь осуждает его, решая, что одной его фамилии достаточно для меня, чтобы быть его судьёй и палачом.
Размышляя, я наклоняю голову на бок, начиная заботливо поглаживать пальцами трофей, висящий на моей шее.
— Возможно, есть некоторые вещи, которые мы должны обсудить, когда всё это закончится, — уступаю я, глубокомысленно смотря на него.
Он кивает, его поза расслабляется:
— Мне бы этого хотелось.
Кивком подбородка я принимаю его согласие и разворачиваюсь, чтобы открыть дверь.
— Кал будет в самолете сегодня вечером. Я доверяю тому, что ты сказал о том, что безопасность Фей распространяется и на неё.
— Это так, — отвечает он мне в спину.
— Хорошо. На этом я тебя оставлю. У меня есть кое-кто, кого я должен увидеть.
Глава 23
Каллия
Не большое имущество, что я привезла с собой, уже упаковано. Фей ушла около часа назад, и я нервно сижу на краю кровати, ожидая её возвращения.
Когда передняя дверь дома открывается, я встаю, чтобы встретить её: сумка у меня в руке, но я немедленно замираю.
Это вошла не Фей.
— Кал, — приветствует он меня спокойным голосом, когда заходит в маленькую комнату, которая внезапно ощущается в десять раз меньше.
Когда я не отвечаю, он замирает. Я ощущаю его взгляд на моём лице, его дыхание спокойное, и я задаюсь вопросом: как он может сохранять спокойствие, когда я чувствую, что распадаюсь на части.
Часть меня хочет развернуться и закрыть дверь спальни перед его носом, но я не могу, и не только из-за того, что он сломал её, но и из-за того, что большая часть меня требует, чтобы я бежала в его объятия. Это по-прежнему битва, и я не позволю ему увидеть, как сильно то, что произошло между нами вечером, оставило меня в разрозненных чувствах, запутавшейся и чувствующей себя ещё более одинокой, чем я была долгое время.
— Я слышал, что ты уезжаешь на виноградник с Фей. Это хорошо, ага… это… эх, хорошо.
Он мягко закрывает переднюю дверь позади себя, и тишина окутывает нас ещё раз.
— Кал, эта немая херня, которую ты продолжаешь, вы*бывает мой мозг, можем мы… э-э… поговорить?
— Я слушаю, — отвечаю я, наклоняя подбородок и выпрямляя позвоночник, моя решительность дрогнула от его тона, и я попыталась скрыть это.
— Не так, можем мы, по крайней мере, сесть? — его вопрос звучит практически как мольба, чему я не могу отказать, так что я иду, чтобы сесть за маленький низкий стол между гостиной и кухней. То самое место, где мы разделили пищу всего лишь вчера вечером.
Он проходит мимо меня и выдвигает мне стул, прежде чем сесть напротив, и на этот раз я позволяю ему этот жест и занимаю место без отпора его хорошим манерам.
— Джеймс сказал, что тебе понравится на винограднике, — начинает он.
Но я не готова вести с ним светскую беседу, так что вставляю замечание:
— Я согласилась поговорить, но не о Джеймсе.
Я отклоняюсь на спинку стула и жду, пока он заговорит о том, о чём первоначально планировал, готовя себя к боли от его слов.
Чего я точно не ожидаю от него — того, что он в следующий момент сорвется со своего места и подхватит меня вместе со стулом, на котором я сижу, пока мои колени не прижмутся к его телу, а мы с ним не окажемся лицом к лицу. Его предплечья упираются во внешнюю сторону моих бедер, в то время как обе его руки сжимаются под сиденьем. Его сила заставляет выглядеть это так, как будто поднять меня подобным образом не труднее, чем пустой чемодан.
— Не смей, бл*дь, отталкивать меня, Кал. Я знаю, что заслуживаю этого, но я не могу сидеть здесь и видеть, как ты делаешь это. Я не могу вернуться к вопросу, как ты будешь ощущаться прижатой ко мне или каким будет твой вкус под моим языком.
— Ты сделал это с нами. Ты, не я, — спокойно, но твёрдо отвечаю я, наши лица всего лишь в дюймах друг от друга, мои колени прикасаются к его твёрдому животу.
Как только последнее слово покидает мои губы, его рот оказывается на моём. Это не нежное прикосновение губ, оно сминает, оно агрессивно, оно клеймит. Когда он отстраняется от моего рта, чтобы прикусывать дорожку вниз по моей шее, он произносит между оставлением меток:
— Ты, на хер, моя, Кал. Я нашёл тебя, я заклеймил тебя, и несмотря на то, что я недостоин тебя, я достаточно эгоистичен, чтобы сказать: мне, бл*дь, плевать.
Затем его рот снова оказывается на моём, его язык прокладывает свой путь через мои губы, погружаясь в меня. Он пожирает меня как человек, которого морили голодом, и вместо того чтобы позволить ему, я борюсь против этого, жадно вступая своим языком в битву с его, желая вкушать его рот, пока не утону в его вкусе. Не разрывая наш плотоядный поцелуй, он поворачивается и ставит стул на столешницу стола, так что он может освободить свои руки, чтобы провести ими по моим ляжкам, затем по бёдрам, сжимая, сминая, клеймя каждый мой дюйм.