Страница 8 из 10
Он подъезжает к другим, кто строит из брёвен боевые башни и стенобитные орудия, и тоже призывает старшего над ними, и старший опять ничего не может ответить, кроме того, что работа не кончена. И велит Маниак его схватить и ослепить, к чему немедля приступают.
Но увидел Маниак, что его войско не готово к взятию Сиракуз, и, впав в большую печаль, поскакал обратно, и пока не будет о нём речи.
Рано утром на другой день Андроник, патрикий, вышел из своего шатра, раскинутого у берега моря, и увидел вдали другой корабль, стоящий неподвижно на воде.
Он спрашивает начальника своего отряда, именуемого гемилохитом:
— Давно пришёл корабль?
— С рассветом, — отвечает гемилохит. — Но как пришли, так убрали вёсла и встали и стоят.
Тогда Андроник посмотрел на небо и говорит:
— И будут стоять до первого ветра, ибо всем известно, что этот корабль входит в гавань только под парусом.
Тем временем Маниак, стратиг, посадив перед собою писца, сердито говорил так и велел записывать за собою слово в слово:
— «...Но вместо твоей монаршей благодарности за Миры Ликейские я, украшенный венком, попадал в оковы; возвращаясь с победою из Эдессы, угождал в тюрьму; теперь же тебе угодно предпочесть мне разбойника-варвара, и посему, почтенный василевс, терпение моё...»
Но тут внезапный ветер дунул с моря и смел пергамент с колен писца. И Маниак, подняв глаза, увидел, что к берегу быстро приближается ладья под наполненным парусом.
И многие, кто был на берегу, дивились тому парусу из драгоценной ткани, на котором была изображена дева на белом коне, а также богатому виду корабля, украшенного резными идолами и золочёными щитами. На носу же стоял трубач в серебряном шлеме и трубил в рог.
Вот корабль причаливает, и воины быстро спрыгивают в воду и наводят сходни. И по сходням спускается на берег Харальд, загорелый и обветренный, в богатых доспехах и красном плаще.
Андроник, патрикий, выступает ему навстречу и, приветствуя поклоном, говорит:
— Рад видеть, Харальд, твой славный парус.
Харальд едва на него взглянул, потом кивнул в сторону Сиракуз и спрашивает:
— Этот город брать?
— Он ждёт тебя, — отвечает Андроник.
Тогда Харальд кивает Ульву, и тот кричит:
— Выгружаемся!
И по его приказу стали сходить на берег варяги, неся оружие, меха и постели, бочки с вином и прочее, что было на корабле. Андроник же, глядя на воинов, которых было не более сотни, спрашивает Харальда:
— И это все твои люди?
Харальд говорит:
— Тебе мало?
— Но город сильно укреплён, — говорит Андроник. — Сам Маниак три месяца не мог взять его.
Харальд говорит:
— Разве не поэтому позвали меня?
И он, не обращая больше внимания на грека, идёт вдоль берега осматривать местность, где им надлежит расположиться. А Андроник идёт за ним и говорит:
— Я доверяю твоей смелости, Харальд, но хотел бы кое-что обсудить.
Тут на грека натыкается Ульв одноглазый, который нёс на плече котёл, роняет с грохотом котёл на землю и говорит:
— Слушай, ты, тебе сколько лет?
Андроник от растерянности отвечает:
— Тридцать, а что?
Ульв говорит:
— Если хочешь прожить ещё столько, не путайся под ногами.
Харальд оглядел местность и обратился к Феодору:
— Скажи, — велит он Феодору, — чтобы мой шатёр поставили на холме, где торчит какой-то шалаш.
— Но это мой шатёр! — говорит Андроник.
Харальд не отвечает, а Феодор говорит Андронику:
— Придётся перебраться, патрикий. А то от греков разит чесноком, а Харальд этого не любит.
Тут варяги Харальда берутся за шатёр Андроника, а воины Андроника, видя это, хватаются за мечи, но Андроник говорит:
— Хорошо, пусть будет по-твоему, Харальд.
Он делает знак своим воинам, те прячут мечи, а варяги Харальда снова берутся за шатёр Андроника, сам же грек отходит в сторону.
На берегу уже зажгли костры под котлами и выбили у бочки днище. Харальд первым сел у расстеленной парчовой скатерти и говорит:
— Что-то не вижу быков и овец, которых должен нам дать грек по договору. Да и самого Маниака не видать.
Тогда кто-то из варягов с холма кричит:
— Харальд, войско движется у города!
Харальд поднялся и видит далеко множество пеших и конных воинов в строю, и все они идут прочь от Сиракуз вдоль берега, а за войском волокут на волах башни и стенобитные орудия.
— Узнай, что там такое, — говорит Харальд Чудину.
Тот кивнул варягу, сводившему коня с корабля, варяг вскочил в седло и поскакал к войску. Скоро он вернулся и сказал что-то Чудину, а тот говорит Харальду:
— Это Маниак отходит от Сиракуз, чтобы не мешать тебе.
Харальд посмотрел вслед уходящему войску, усмехнулся и говорит:
— Эх, Маниак, Маниак, разве мало в мире городов на нас двоих?
Больше он ничего не сказал и сел пировать. Вот он выпил большой рог вина и замечает Андроника, всё стоящего поодаль.
— Ты ещё здесь? — спрашивает Харальд.
Андроник побелел от обиды, но сдержался и говорит:
— Меня прислал сюда император Михаил, и мой долг доложить венценосному...
Харальд махнул на него рукой, чтоб молчал, и спрашивает Чудина:
— Как, ты сказал, зовётся этот город?
Чудин отвечает:
— Сиракузы.
— Доложи венценосному, — говорит тогда Харальд Андронику, — что я взял Сиракузы на рассвете.
Наступает ночь, и варяги спят на берегу за холмом, выставив дозоры, только Харальд с Чудином и Феодором вышли из стана и лежат за кустами на пригорке, а перед ними опустевшее поле со следами костров войск Маниака, а дальше — крутые стены города.
Харальд долго смотрел на стены и говорит:
— В лоб его не взять.
Чудин говорит:
— Вот греки подкоп и затеяли.
— Глупое это было дело, — говорит Харальд. — В узкой дыре перебили бы греков, как крыс.
Потом он глядит на намёт, скрывающий подкоп, и спрашивает:
— Войдёт полсотни воинов под намёт?
Феодор прикинул и отвечает:
— Если дружка на дружку лягут до верха, семьдесят войдёт.
— А до ворот оттуда — шагов сто, — говорит Харальд.
— Восемьдесят пять, — отвечает Феодор.
— Глаз у тебя намётан, живописец, — говорит Харальд и задумывается.
Чудин говорит:
— Тишь какая. У нас в Киеве давно бы уже вторые петухи пропели.
— Кому здесь петь, — отвечает Феодор. — Поели петухов-то. И собак нет — не лают.
— Это хорошо, — говорит Харальд, вставая. — Будите воинов.
Вот ночь идёт к концу, и рассветает.
И сарацины, несущие дозор на стене, видят, что через поле, опустевшее с уходом Маниака, движутся к воротам города несколько человек в белых похоронных балахонах и несут на плечах гроб. И ещё видят они, что за гробом везут повозку, груженную тремя большими мешками, а к повозке привязан козёл.
Теперь надо сказать, что эти люди, хоть и одеты были по-сарацински, были варяги, и среди них были Харальд, одноглазый Ульв и Феодор-живописец.
Вот перед ними в землю вонзается стрела, и со стены им кричат:
— Кто вы и зачем пришли?
Тогда Феодор, который шёл впереди, поправил чалму и тоже кричит:
— Велик Аллах!
— Нет бога, кроме Аллаха, — отвечают со стены. — Что вы за люди?
— Мы люди господина нашего Абу-али-ибн-Фарадж-Абдуллы, — говорит Феодор, — мир его праху, и горе нам, несчастным!
— Что вам нужно? — спрашивают со стены.
— Господин наш родом из Сиракуз и завещал похоронить его на родине по обряду предков. А где теперь найдёшь в Сицилии хоть одну уцелевшую мечеть и живого муллу? — говорит Феодор.
Сарацины ушли и привели старшего над ними. Тот пришёл и говорит:
— Не видели вы войска вблизи города?
— Оно стоит в двух стадиях отсюда, — отвечает Феодор. — Неверные схватили нас, но сжалились во имя Аллаха. Неужели вы не сжалитесь, добрые люди, над безутешными рабами господина нашего Абу-али-ибн-Фарадж?..