Страница 22 из 24
«Чифу», сибирки, кимоно
В 1890-е годы внимание царя и политиков было направлено на Дальний Восток, где с фантастическим упорством и невиданными для России темпами прокладывали железную дорогу в Сибири, уже нацеливаясь на Маньчжурию и Порт-Артур. Пока военные инженеры выводили химическими карандашами узоры будущей КВЖД, русские модницы терпеливо переводили с бумаги на шелк замысловатые китайско-японские орнаменты. Желтый, цвет Дальнего Востока, стал главным в крикливой гамме русского маскарада. Он же дал имя новому забавному костюму «Желтоцвет»: «Представляет модный теперь цветок. Оттенки его очень разнообразны – от желтого до красного. Рассеянные цветы можно написать или вырезать из набитой материи и приклеить. В боковой прорехе верхнего платья видно нижнее белое, покрытое большими зубчатыми листьями. Вершина прически украшена букетом свежих цветов на форме из проволоки. На веере написаны желтоцветы»[203].
Восток, рассветные лучи которого лишь бегло озаряли моду ушедшего десятилетия, начал мягко, но весьма настойчиво проникать в дамский гардероб в 1900-е годы. Появились утренние накидки и халаты в стиле кимоно, кофточки с запахом налево во вкусе маньчжурских «магуа», зонтики-парасоли, затянутые тонким китайским шелком, укладка волос, имитирующая прически гейш.
Дама в прогулочном туалете с зонтиком из китайского шелка, середина 1900-х годов
Коллекция О. А. Хорошиловой
Впрочем, заимствовав экзотические формы, мода не спешила менять цветовую гамму. В дневных и вечерних нарядах доминировали пастельные оттенки, сочные экстатические краски Востока были оставлены для маскарадов.
Светская мода не оставалась безучастной и к военным конфликтам. Китайский поход русской армии 1900–1901 годов открыл новые пути экспорта экзотических восточных костюмов и аксессуаров в Россию. По только что построенной Китайско-Восточной железной дороге в города империи мчались вагоны, наполненные дивными шелками, фантастическими кимоно, пестрыми «чаофу», «чипао», изысканными и удобными «магуа» и тысячами сказочных предметов из баснословного Китая.
В коллекции автора есть уникальный альбом – любопытное свидетельство влияния Китайского похода на моду России. Он принадлежал хорунжему 1-го Читинского полка Забайкальского казачьего войска. Лакированный, богато инкрустированный альбом был куплен в Мукдене, где в период с 1900 по 1901 год располагался полк. В книге – более ста фотографий, отображающих архитектуру и повседневную жизнь старого Мукдена. На некоторых снимках – друзья хорунжего, а также его супруга, позирующие в традиционных маньчжурских костюмах и головных уборах, приобретенных в Мукдене.
Не только супруги офицеров, служивших и воевавших на Дальнем Востоке, но и столичные дамы с большим удовольствием стали покупать маньчжурские костюмы у китайских продавцов, количество которых в России увеличилось после похода 1900–1901 годов. Лев Успенский[204] описал первую свою встречу с одним из них: «Мягко ступая по паркету войлочными подошвами, в комнату входил вкрадчиво кланяющийся узкоглазый китаец в синей “дабе”. У китайцев… были за спинами огромные, но все-таки конечных измерений, необыкновенно плотно и аккуратно упакованные, точно машиной увязанные, тюки с товаром. Они… сваливали их на паркет посреди нашей “детской”, опускались рядом с ними привычным движением на колени, быстро, легко, профессионально расстегивали многочисленные пряжки, развязывали узлы, и из кубического пакета вдруг появлялось содержимое вполне приличного небольшого магазина тканей… Мои пальцы невольно цеплялись ногтями за неприятную, какую-то оскоминную, поверхность чесучи. С тех годов не могу выносить этого ощущения – ногтями по шелку! Считалось, что это нам покупают на рубашки для лета. Но каждый раз в доме после этого оставался еще кусок какого-то золотистого шелка, маме на капот-кимоно, а на кухне – мелкоячеистые, из аляповато раскрашенной папиросной бумаги, веера, а у меня в руке – резанная из дешевого жировика, но очень милая обезьянка, а у бабушки – какой-то пряно пахнущий лакированный челночок для кружев из светло-желтого незнакомого дерева»[205].
Любопытно, что после Китайского похода в России стали популярны слуги-китайцы. Их нанимали богатые петербургские и московские семьи, а также дорогие рестораны, владельцы которых пытались привлечь публику экзотическими официантами. Эту моду отражают и многочисленные фотооткрытки с изображениями послушно позирующих китайских мальчиков-слуг. Такие, к примеру, издавала фирма «Шерер, Набгольц и К°».
Во время и сразу после Русско-японской войны восточные ноты усилились в светской моде. Ее участники привозили сувениры и трофеи, в том числе маньчжурские костюмы, китайские шелка и японский фарфор. Царскосёл Борис Моисеев вспоминал: «Взрослые переживали неудачи Русско-японской войны, позор Цусимы.
Молодой человек в полном маньчжурском облачении мандарина
Санкт-Петербург, середина 1900-х годов. Коллекция О. А. Хорошиловой
Слушали рассказы друга семьи Елены Георгиевны, которая из патриотических соображений поехала на эту войну сестрой милосердия. Помню японские сувениры, привезенные Еленой Георгиевной, особенно синюю лакированную трость с яркими драконами»[206].
Обозреватели светских журналов заметили увеличение интереса к дальневосточным темам: «Наша нынешняя мода характеризуется японским жанром, и насколько велико в этой области влияние восточной Азии, доказывается тем обстоятельством, что даже парижанки, которые долго не решались расставаться с высокими плечами, наконец, признали низкие длинные плечи. Блузы, платья, верхние вещи – все это имеет характер японского: это впечатление иностранного усиливается еще металлической или пестрой шелковой вышивкой. Японские фасоны, составляющие отличительную черту нынешней моды, обильно украшаются кружевом, что, в общем, очень красиво и грациозно»[207].
В те годы стали популярны «японские», «китайские» платья, как бы имитировавшие кимоно и «чипао». Появились рукава à la гейша, широкие в пройме, лежавшие на специальных буфчатых подкладках. Дамам пришлись по вкусу и «японские» накидки с лопастями, перекрещивавшимися на груди. Их шили из мягкого сукна, крепдешина и отделывали тафтой, велюр-шифоном, атласом. Популяризации Китая и Японии способствовал французский кутюрье Поль Пуаре в начале 1910-х годов. В тот период он ввел в моду так называемые хромые юбки, вдохновившись семенящей походкой маньчжурских дам с крохотными деформированными ступнями. Их носили многие петербургские щеголихи, но терпеть не могла императрица Александра Федоровна и строго-настрого запретила фрейлинам появляться в них в Зимнем дворце.
Японский стиль проник в область аксессуаров и парфюмерии: стали весьма популярны зонтики «японского образца с пестрой вышивкой и резной деревянной ручкой». В 1913 году Пуаре представил аромат «Китайская ночь», завоевавший популярность среди художественной богемы Санкт-Петербурга.
Подполковник Андрей Петрович Половцов во время Русско-японской войны. Позирует в лисьей сибирке, 1905.
Коллекция О. А. Хорошиловой
Шапки-сибирки, спасавшие от холода солдат и офицеров на Маньчжурском фронте во время Русской-японской, перекочевали в гардеробы сочувствующих нашим военным усилиям патриотов. Иногда их носили и дети. Моду на высокие пухлые прически, а также необычайную популярность солнечных зонтов из тонкого шелка можно тоже объяснить влиянием Страны восходящего солнца. Восточный колорит расцветил и столичные маскарады: «На Рождестве Маргарита Кирилловна устроила для своих детей костюмированный бал. Я была одета китаянкой и имела забавный вид в расшитом золотом и яркими цветами кимоно. На высоко зачесанных волосах дребезжали приделанные к пружинкам серебряные украшения (все эти аксессуары были привезены Васей Оболенским, мужем маминой двоюродной сестры Наты, из Китая и одолжены мне по случаю маскарада)»[208].
203
Модный свет, 1892, № 1. – С. 7.
204
Успенский, Лев Васильевич (1900–1978) – русский советский писатель, лингвист и филолог, публицист, переводчик.
205
Успенский Л. В. Записки старого петербуржца. – Л., 1970. – С. 35–36.
206
Моисеев Б. Н. Воспоминания. Рукопись. Архив К. И. Финкельштейна (США).
207
Новое веяние моды // Вестник моды, 1907, № 25. – С. 1.
208
Аксакова-Сиверс Т. А. Семейная хроника. Кн. 1. – Париж, 1988. – С. 94.