Страница 17 из 25
После обеда с «Сисоя» привезли почту. Какое же было мое разочарование, когда после такого долгого томительного ожидания вестей, я не получил ни одного письма, ибо это была почти исключительно адресованная через Главный Морской штаб, а не через Гинсбурга, как адресуют мне. Многие не получившие почты по той же самой причине посылали на голову несчастного Гинсбурга всевозможные далеко не лестные пожелания, от которых, если бы они исполнились, ему конечно не поздоровилось. Но так как этого, очевидно, не случилось, то он, наверное, и до сих пор благодушествует себе в Париже не думая, конечно, о том, как мы все жаждем вестей с родины. Ну, черт с ним, когда-нибудь будем торжествовать мы, а получающие через Штаб плакать. Кроме писем, получилось несколько номеров «Котлина» и «Либавского Вестника». Несмотря на то, что эти газеты были от начала Октября, на них набросились, буквально, как дикие звери, смакуя и комментируя на все лады старые новости.
Кроме новостей газетных, появилось масса, если так можно выразиться, изустных, привозимых офицерами с судов эскадры. Но так как их масса, в большинстве случаев противоречащих друг другу, и, кроме того, что самое важное, я хочу спать, то обхожу этот вопрос молчанием. Сегодня заболел [и] Модзалевский и Славянский[92] и отправились на белый «Орел». Офицеров у нас остается все меньше и меньше, взять других неоткуда, а работы не только не убавляется, но еще и прибавляется.
28 Декабря. Nossi-Bé
Сегодня был сигнал адмирала: «Ежедневно с 6 часов утра до 11 часов дня больных и слабых отправлять гулять на берег с доктором». Был совет наших обоих докторов, на котором решено к числу слабых причислить меня и Сакеллари. Конечно, ни я, ни он ничего не имели против этого. Командир охотно согласился отпускать нас по очереди с условием, что мы будем наблюдать за командой. Завтра моя очередь.
29 Декабря. Там же
Утром рано, в 6 ч. меня разбудили. Когда я поднялся наверх, команда была уже в сборе и все готово к отправлению. К 7-ми часам баркас на буксире парового катера доставил нас на берег.
Чтобы для команды было меньше соблазна, мы с Николаем Македоновичем решили идти гулять в лес, а не останавливаться в городе. Так мы и сделали.
Город Hell-Ville (так в рукописи. – К.Н.) крошечный городок с десятком – другим европейских домов не представляет из себя ничего примечательного. Есть церковь, дом губернатора, почта, местная полицейская часть и наконец жалкий кафе, называющийся громко «Caféde Paris». Все эти здания с небольшим числом магазинов расположены на одной улице. Дальше идут уже жалкие лавчонки индусов (торговцы здесь почти исключительно индусы) и, наконец, окраины города состоят из негритянских домиков, построенных из бамбука. Население города, за исключением торговцев-индусов и горсточки белых, состоит исключительно из негров.
Выйдя за город, мы сразу очутились в чудном тропическом лесу, наполненном гамом и криком всевозможных птиц. Матросы, не бывшие на берегу с самого Кронштадта, радовались как дети, останавливались перед каждым невидимым ими доселе деревом и закидывали нас вопросами, на которые мы по возможности давали ответы и разъяснения. Пройдя верст 7–8 мы сделали привал и, отдохнув немного, тронулись в обратный путь. К 12 часам дня мы были уже на корабле. У «Орла» в это время стоял пароход «Hercoules» под Норвежским флагом, погрузка угля была уже в полном разгаре. Сейчас же после обеда пришлось стать на погрузку, причем я так устал после прогулки (с непривычки отмахать верст 15), что еле выстоял свое время.
Сегодня рано утром на «Бородино» задохлось двое трюмных, полезших в отсеки, не приняв мер предосторожности. В 4 часа дня тела умерших подали на миноносец, который отвез их в море и похоронил.
Пришел «Урал».
30-го Декабря
Погрузка угля продолжается до 6 часов вечера. В 6 часов вечера пароход отошел от борта и мы вздохнули облегченно. Опять несчастье: на «Урале» упавшим темберлеем[93] убило на месте прапорщика по механической части Попова[94] и тяжело ранило лейтенанта Евдокимова[95]. Похороны завтра. Я назначен на катер отвезти гроб с телом прапорщика с «Урала» на берег.
Этого Попова я знал, когда мне было лет 14–15. Будучи еще реалистом, ехали мы с братом по Волге и познакомились на пароходе с сыном командира этого парохода, который ехал держать экзамен в Морское Инженерное Училище. Мы превесело провели время и расстались друзьями. После этого я его видел только раз мельком, спустя несколько лет. Я был уже кадетом в плавании, в каком-то порту встретились мы с отрядом судов Морск[ого] Инженерного Училища. Гуляя по берегу, я встретил несколько человек инженеров; лицо одного из них показалось мне знакомым и, вглядевшись в него, я узнал Попова. Но он, очевидно, меня не узнал, и мы разошлись. С тех пор я его не встречал. После этого стороной до меня дошло, что из училища его выгнали. Этим и объясняется, что он теперь прапорщик, а не инженер-механик. Очевидно [он] после объявления войны держал экзамен на прапорщика и поступил на службу. Вот она судьба. Думал ли я тогда, на пароходе, будучи еще реалистом, беседуя с злополучным Поповым, что когда-нибудь мне придется везти его бездыханное тело, да еще на Мадагаскаре!
31 Декабря. Nossi-Bé
Утром я, Щербачев, Можжухин и капитан[96] поехали на берег. Гуляли также все вместе, причем капитан был очень мил и нисколько не напоминал того страшного командира, которого мы привыкли видеть на корабле, беснующимся и трясущимся от ярости при всяком пустяке. Бедняга, не бывши на берегу с Кронштадта, радовался как дитя и болтал без умолку. Погуляв в лесу и по городу, мы зашли в кафешку, и выпив какой-то воды с гренадином[97] и со льдом, вернулись на судно. На корабле уже готовили катер под похороны. Буртики на нем полированы, медяшки отдраивались, внутри красилось все белой краской, весла и люки были уже вымыты.
В половине 3-го за ним пришел паровой катер с «Бородино» и повел на буксире на «Урал».
Подойдя к «Уралу» я вышел наверх, и явившись к старшему офицеру, получил инструкции.
Едва я успел спуститься в катер, как на палубе «Урала» послышалось церковное пение. Панихида кончилась и гроб выносили. Подойдя под стрелу, на которой должны были подать мне на катер гроб, я стал ждать. Минут через пять на стреле уже качался как какой-нибудь ящик солонины, белый гроб с прибитой на крышке треуголкой. С переднего и заднего конца его завели оттяжки, которые подали на катер. Точь-в-точь как у нас шлюпки спускают. После этого стрелу начали понемногу потравливать, пока гроб не опустился в катер. Как только я принял этот редкий груз, сейчас же приспустил до половины свой флаг и, освободивши гроб от строп, покрыл его большим Андреевским флагом. Все готово. Бородинский катер дал малый ход вперед, и мы тронулись. С «Урала» грянул выстрел. Погребальный салют из 3-х выстрелов с долгими промежутками. На судах, мимо которых мы проходили, команда стояла во фронт и музыка играла «Коль Славен».
Подойдя к пристани, я застал уже там массу народа. Стояла под ружьем полурота гвардейцев с «Александра III». Толпилось много офицеров с других судов; тут же стоял Губернатор, командир [французской канонерской] лодки «Capricorne»[98] и еще каких-то два или три француза. За нашими гвардейцами французские матросы стали с носилками и какой-то еще колымагой. За ними виднелись два белых креста деревянных, один более или менее приличный, а другой попроще. Я недоумевал, зачем два креста. Может быть, сделали на выбор, какой больше понравится. Вскоре мое недоумение разрешилось, когда вынесли гроб, привезенный мною, я вышел за ним, приказав катеру отойти в сторону, чтобы не мешать приставать паровому катеру, шедшему за мной и на котором, как я думал, был Рожественский. Каково же было мое удивление, когда по приходе этого катера полурота взяла на караул, музыка заиграла «коль славен», из этого катера вынесли второй гроб. Оказалось, что сегодня утром, опять-таки на «Урале», умер матрос от солнечного удара. Через несколько минут подъехал Рожественский, вышел на пристань, подошел к Губернатору и другим французам и поблагодарив их за внимание, уехал. Остались Фелькерзам и Энквист[99]. Гробы положили один на колымагу; другой на носилки, которые понесли французские матросы и шествие тронулось. В толпе офицеров несли на носилках вроде палантинов, но без верха, 3-х дам-француженок. Очевидно жены местных аристократов, которые тоже пожелали проводить покойников.
92
Славинский Константин Петрович (1880–1943/44). Окончил МКК в 1899 г. Участник подавления «боксерского» восстания в Китае. Лейтенант (1903). Вахтенный начальник «Орла». В Цусимском сражении тяжело ранен, потерял глаз. Участник Первой мировой войны, капитан 1 ранга (1915). В 1918–1920 гг. в РККФ, затем работал в судостроении. В 1930–1940 гг. в заключении (работал по специальности на строительстве Беломоро-Балтийского канала). – К.Н.
93
То есть, стрелой Темперлея, использовавшейся для погрузки угля. – Р.К.
94
Попов Анатолий, прапорщик по морской части. – К.Н.
95
Евдокимов Сергей Владимирович (1878–1960). Окончил МКК в 1900 г., лейтенант (1904). Участник Первой мировой войны, капитан 1 ранга, георгиевский кавалер. Участник белого движения, контр-адмирал. В эмиграции в Югославии, Франции, США. – К.Н.
96
Имеется в виду командир броненосца, Н.В. Юнг. – К.Н.
97
Гренадин (англ. Grenadine) – густой сладкий сироп красного цвета, широко используемый при приготовлении коктейлей как подсластитель и ддя придания красивого цвета. – К.Н.
98
«Capricorne» – канонерская лодка французского флота. Спущена на воду в 1882 г. Водоизмещение 463 т. Мощность двигателя 691 л. с. Скорость 11,2 узла. Несла две мачты с парусным вооружением. Вооружение: 2 – 140-мм пушки, 2 – 100-мм пушки, 2 револьверные пушки. Экипаж 77 чел. – К.Н.
99
Энквист Оскар Адольфович (1849–1912). Окончил МКК в 1869 г., однокашник Н.И. Небогатова, командовавшего 3-й Тихоокеанской эскадрой. Контр-адмирал (1901). Двоюродный брат управляющего Морским министерством Ф.К. Авелана, что, возможно, повлияло на его назначение младшим флагманом 2-й Тихоокеанской эскадры и командиром ее крейсерского отряда. После Цусимского сражения увел отряд крейсеров в Манилу, где интернировался. Его действия позднее были признаны правильными. Уволен в отставку в 1907 г. с производством в вице-адмиралы. – К.Н.