Страница 16 из 25
Едва мы подошли к корме «Орла», как оттуда послышались хриплые вопли командира, подхватываемые Калмыковым и конечно уже старшим офицером: «Зачем вы вернулись? Как вы смели вернуться! Отправляйтесь в дозор!». Едва дождавшись сравнительного затишья, Николай Македонтович крикнул своим тоненьким голоском: «У нас есть больной офицер»! Не успели они договорить, как снова послышались вопли прежнего содержания, но еще громче, так что заглушали хрипоту командира. Тогда Модзалевский дал ход и пошел на свое место в дозор, а вслед нам из лазаретного иллюминатора несся крик сумасшедшего Титова: «Поезжайте, господа, поезжайте»!
Мы очутились в пиковом положении: одетые более чем легко, я не ужинавший и, конечно, голодный. Македонтович, не только не ужинавший, но и не обедавший, так как был утром на берегу; но хуже всего было Тирсу, который не мог согнуть больную руку, и попавший после полного удобства и комфорта в ночной дозор. Но как бывалый офицер он совершенно спокойно относился к своему положению, я тоже очень быстро успокоился, в особенности, узнав, что на миноноске взято Модзалевским кое-что подзакусить. Но бедный Николай Македонтович, на котором гораздо реже, чем нам, благодаря его профессии, отражались сумасбродные вспышки нашего командира, бесновался без конца. Он долго строил различные планы, как он подает рапорт флагманскому врачу, как будут ругаться с командиром («пускай посадит потом под арест, но, по крайней мере, выслушает сначала от меня вещи не совсем приятные»). Наконец он начал мечтать даже о том, как бы хорошо вышло, если бы ночью была атака, и нас потопили бы японцы. Сейчас следствие: «Куда делись Гире, Туманов, Марков»? «Потонули на катере»! «Почему они очутились на катере»? «Так-то и так-то»! Вот-то влетело бы командиру! И т. д. и т. д.
Неизвестно долго ли продолжал он фантазировать и как далеко зашел бы в своих мечтах, если бы внимание его не было отвлечено появившимся ящиком, из которого выглядывала голова сыру, хлеба и какая-то жестяная коробка. Появившийся чайник окончательно уже успокоил расходившегося доктора, и мы принялись закусывать. После чая, уговорившись предварительно относительно ночного бдения, мы начали прилаживаться на ночлег и после долгих усилий и всевозможных комбинаций умудрились поместиться вчетвером в маленьком открытом помещении перед каютой. В самой же каюте отдыхать не было никакой возможности, так как там работала динамо-машина и жара стояла умопомрачающая. И так мы, с позволения сказать, устроились. Лучшее место, конечно, было предоставлено в распоряжение больного, трое же уместились в положения, отчасти только похожие на горизонтальные и то при условии различных вывертов ног, рук и туловища. Пятый оставался на верху, на вахте.
Ночь прошла спокойно, и к пяти часам утра мы возвращались уже обратно. Было совсем светло, когда мы подошли к трапу. На трапе стоял старший офицер, который приказал всем нам идти к командиру. Но командир сам уже ждал нас на шканцах. Тут нас ожидал сюрприз, который никак нельзя было предвидеть. Прочитав краткую, но громоносную речь на тему о военном положении вообще, а нашем в частности, сей почтенный муж объявил Бирсу строгий выговор за то, что тот не был готов немедленно съехать с «Орла», затем, обратившись к Македонтов[ич]у сказал, что он его также не хвалит, а мне объявил, что я арестовываюсь за неисполнение приказания, ибо я должен был отваливать от госпитального судна сейчас же, как начнут спускать флаг. Хотя я получил только одно приказание привезти Гирса, а относительно спуска флага не было даже и намека, однако я промолчал и, приложив руку к козырьку, сказал: «Есть», уж больно мне улыбалась перспектива отдохнуть, хотя бы и под арестом. Получив разрешение идти я немедленно отнес саблю в каюту старшего офицера и, бросившись в койку, проспал до 6 часов вечера с перерывом для обеда. Давно уже я не отдыхал так сладко. Теперь, в ночь под Рождество, сиречь в сочельник, сижу у себя в каюте, пишу дневник, пью чай, словом чувствую себя вполне по-праздничному и не только не чувствую никакой тяжести этого ареста, но даже возбуждаю всеобщую зависть.
В это время, когда я спал, мы снялись с якоря, и я проснулся уже в океане. С нами идет «Светлана» и миноносцы «Бедовый» и «Бодрый», которых мы встретили уже по выходе нашем из залива.
25 Декабря. Индейский океан
Часов в 9 утра вошел ко мне Арамис и выразил удивление, увидев меня в койке, т. е. не исполняющим служебные обязанности, так как должен был стоять на вахте. На мое замечание, что я сижу под арестом, он возразил, что я и не думаю быть арестованным. Все это было сказано тоном грубее обыкновенного, ибо вообще-то тон Арамиса редко принимает интонацию, необходимую для простой хотя бы вежливости. Причину сегодняшней экстраординарной грубости я скоро узнал: оказалось, что когда утром сегодня командир узнал о том, что я вчера просидел под арестом, то вставил Арамису фитиль за то, что тот допустил это без приказа, а приказа не последовало от того, что он, командир, не сажал меня под арест, а слова его «я вас арестую» были лишь предупреждением на следующий раз.
Я конечно, как только Арамис вышел, оделся и вступил на вахту. Тем дело и кончилось. Днем был салют по случаю дня рождения Алексея Александровича[90]. За обедом комиссия превзошла сама себя: о консервах не было ни слуху, ни духу. К моему удивлению за столом не было драки. Даже Шупинский скромничал. По крайней мере, когда я спустился в 1/2 1-го с вахты, увидел его вполне трезвым. Такому трезвенному настроению способствовала сильно жара, которая сегодня прямо-таки невыносимая. Кроме того, обостряющиеся все более и более отношения между кают-компанией и старшим офицером как-то скверно действуют на общее настроение, и сегодняшний день прошел далеко не так оживленно, как это можно было бы предположить. Все рано разошлись спать.
26 Декабря. Там же
Все идем. Вечером пришли на траверз бухты Nossi-Bé, и даже видели долгое время прожектор сторожевого миноносца из отряда Фелькерзама. Адмирал не решился в темноте входить в бухту и становиться между массою судов на якорь по диспозиции, и поэтому пока мы будем идти малым ходом дальше и ночью повернем обратно с расчетом войти в Nossi-Bé утром.
27 Декабря. Nosi-Bé (так в рукописи. – К.Н.)
В 10-м часу утра мы подходили уже к стоянке Фелькерзама. Чудное утро. Штиль полный. Давно уже видна филькинская эскадра, стоящая с многочисленными транспортами под самым берегом, который довольно высокой горой поднимался прямо от воды. Еще задолго до нашего прибытия вышел нам навстречу французский миноносец, держа сигнал «добро пожаловать». Дойдя до эскадры, он повернул обратно и пошел на траверз Адмирала. Нечего и говорить, что все, кто только мог, выползли наверх. Подойдя к эскадре Фелькерзама, транспорты, идущие в левой колонне, взяли влево, а мы, пройдя передние корабли в стройном порядке, стали поворачивать вдоль эскадры и прорезая корму какого-то угольщика-немца становиться по очереди на якорь в указанных вышками местах впереди первой линии Фелькерзамовской эскадры. Маневр был проделан замечательно, точно и красиво. На рейде, кроме филькинской эскадры, кстати сказать, подкрасившейся и начистившейся к нашему приходу, а потому очень блестящей на вид, стоит масса транспортов, между которыми 5 добровольцев[91]. Кроме того, тут же стоит французский крейсерок, носящий должно быть, судя по своему дряхлому виду, название «дедушки французского флота».
Берега бухты замечательно красивы, довольно высокие горы сплошь покрыты богатейшею растительностью, среди которой, благодаря нашей близости от берега, можно простым глазом различать то тут, то там громадные пальмы. В особенности красива немецкая фактория, ослепительно белая, выглядывающая из гущи пальм и других каких-то деревьев на самом берегу моря. Левее ее небольшой красный пригорок облепила своими хижинками туземная деревушка, а левее деревушки сквозь зелень виднеются белые домики небольшого городка Nielwille.
90
Алексей Александрович, великий князь (1850–1908). Дядя императора Николая II. Генерал-адмирал, главный начальник флота и морского ведомства (с 1881 фактически по 1905). – К.Н.
91
Имеются в виду пароходы Добровольного флота (1878–1925), государственной пароходной компании, обязанной в мирное время осуществлять рейсы между Одессой и портами Тихого океана, а в военное – предоставлять свои суда для переоборудования во вспомогательные крейсера и транспорты. – К.Н.