Человек, которого нет

"Улитка", способ как бы свести себя с ума, уйдя очень глубоко внутрь. Это заранее закодированная процедура, которую можно запустить при помощи определенного набора, в каждом случае индивидуальных, действий или чего еще. Самостоятельно. Из "улитки", если повезет и попадешь к своим как-нибудь потом (полным овощем), могут вывести. Тот, кто знает кодировку для этого человека.

Я долго отказывался думать в этом направлении. По разным причинам, начиная от "мы же просто играли и сочиняли" и до "это уж слишком" и "так не бывает".

Когда я сегодня все-таки разрешил себе чуточку подумать про это, оно все разом высыпалось и сложилось вот так. Я очень активно думал, спокойно - ну, только что сильный азарт и удовольствие от большого количества разрозненной, но играющей друг с другом информации, от вольного построения гипотез и ладного пощелкивания их на стыках. И я не сразу обратил внимание, что тело чувствовало себя совсем иначе. Мне было трудно дышать и была сильная тяжесть в груди.

Я надеюсь, я все-таки был журналистом. Плюс все остальное, но все-таки - журналистом. Почему-то это дорого мне.

Вообще это хорошее прикрытие, и это очень удобная позиция: в центре стекающейся информации, если ты работаешь в периодике.

А если ты гей, то кто тебя вообще воспринимает всерьез? Таких "открытых", как сейчас, тогда и не было, о, только не там! Но если не очень-то и скрываешь, и все всё знают... Таких не берут в космонавты и в секретные агенты. Тоже прикрытие неплохое.

Это всё - чистой воды домыслы.

Но если всё так, я представляю, что они делали, чтобы добраться до информации. Они делали всё.

Почему я не смог убраться в "улитку" (если это вообще реальная тема) сразу?

Или - как мне не давали уйти в "улитку"?

Это требует отдельного рассмотрения.

Да, это отдает полным бредом, но это всё, что у меня как бы есть сейчас. И почему-то я не могу отделаться от ощущения, что это важно.

"Сокровище"

Под достоинством автор, несомненно, подразумевает именно это представление о человеке как о чуде и драгоценности. Та, пусть бесконечно малая, часть, в которой человек все еще остается "сыном царя", и есть сокровище, которое невозможно отдать. И каждый раз, когда от этой части отрывают кусок, важно выбрать оставаться с все уменьшающейся, но никогда не исчезающей этой малой частью.

В ней опора, покой и бесконечность.

Что касается "сына царя". Не могу с точностью сказать, был ли автор верующим. Что определенно - он был готов использовать любую концепцию, которую мог использовать. Ему годилось все, из чего он мог извлечь пользу. Возможно, в этом был секрет его устойчивости: невозможно выбить почву из-под ног человека, для которого внешние верх и низ расположены там, где они ему удобны в данный момент.

Но внутри его всегда был мощный гироскоп, и сам он всегда точно знал, к чему он стремится.

Именно поэтому его текст, настоящий лабиринт перевертышей, был неоспоримо и непогрешимо логичен и точен.

Именно поэтому ее - даже не учили, просто читали столько раз, что она сама запоминалась наизусть.

Автор говорит: они изо всех сил будут демонстрировать, что дело лично в тебе. Что они вскрывают и потрошат, выворачивают наизнанку и предъявляют тебе тебя же самого, твою личность. Это неправда. Это ложь, и самая подлая. Они не просто не могут добраться до тебя самого - ты сам их даже не интересуешь. Все, что у них есть, это намерение лишить тебя силы сопротивляться. Они хотят, чтобы ты забыл, кто ты, чтобы ты поверил в то, что ты слаб, мерзок и бессмыслен. Каков ты на самом деле, их не интересует.

Они показывают тебе некоторый симулякр, созданный из твоего же материала, но это не ты.

Ты - твое сокровище, и только.

Но они не обращаются к тебе. Тебя для них не существует.

Так что, можно сказать, ты в безопасности.

Отдай им всё, пусть наслаждаются властью. Это затягивает.

Пусть занимаются властью.

А ты занимайся собой.

Так они рассказывали друг другу, две девочки, две молодые женщины в далеком девяносто первом.

Харонавтика: "Немного обморочно" (фрагменты, от первого лица)

Сессия N11, 22 марта 2013

Сегодня.

<...>

Еще я сделал, как мне кажется, важную вещь.

Я признал происходящее происходящим.

И выразил прямо и открыто свое желание посмотреть внимательно на свои занятия помимо журналистики.

И я упомянул "улитку" и свои опасения, что эта штука, как бы она ни называлась, может быть реально существующей.

Было очень интересно наблюдать, как я вроде бы падаю в обморок, не теряя сознания. То есть голова совершенно безвольно запрокидывается, и удержать ее никак невозможно, снаружи видно, что тело совершенно расслабляется, глаза закатываются. Со стороны это выглядит, как уход в обморок. Я при этом совершенно включен и наблюдаю за происходящим, не теряя осознавания себя.

Некоторое ощущение, когда я сначала валился в правую сторону, заставило вспомнить похожее, которое было раньше, в четвертой сессии, в ноябре. Я тогда попытался отказаться от себя. М. сказала про карусель. Ощущение, как на карусели.

Я вспомнил, что, собственно, "улитка" - спираль, движение по спирали внутрь себя, глубоко.

Я вспомнил, что именно это слово, "карусель", употребляю внутри себя, называя так то, что они делали, чтобы не дать мне возможности уйти в эту хренову "улитку". Бесконечная череда различных способов воздействия, без передышки.

Не знаю, что тут к чему, так и оставим.

Я еще сказал сегодня, что складно выстроенной фантазии я предпочитаю не стыкующиеся между собой обрывки информации, которые не знаешь, куда пристроить.

Оно потом сложится, нормально. Правда нелогична. Если есть торчащие непонятные куски, меня это успокаивает.

И вот после того, как я допустил, что "улитка" действительно могла быть чем-то реальным, я начал валиться, теряя управление телом, так что пришлось положить мне под голову подушку, чтобы я мог видеть "отвертку". И я делал это несколько раз, весьма упорно. Впечатление, что всю вторую половину нашей работы я провел в отключке - хотя ясно все осознавал и мог думать и говорить вполне отчетливо. Тело было не со мной.

<...>

Еще: я опять тер и гладил левую руку, на этот раз - предплечье.

Потом стал гладить и мять мышцу от шеи к плечу и в сторону спины.

<...>

И это всё пока.

Мы решили никуда дальше не ходить, работать здесь очень аккуратно, никуда не торопиться.

Я очень рад этому.

Конечно, мне хотелось бы заполучить всё и сразу, но я полагаю, что организм знает, что делает, защищаясь от этого всего.

Записки сумасшедшего: Там что-то есть?

Похоже, в этот раз нам все-таки удалось подцепить раковину этой гадской "улитки", и как бы хреново мне ни было потом, я не буду об этом жалеть.

А хреново было очень. К вечеру того дня я сначала расхотел говорить, а потом расхотел и думать, ну, почти. Я растворялся в каких-то удивительно инертных бессмысленных непонятках, глубже и глубже, и как будто останавливался внутри. Запустил себя обратно с трудом - друг мой помог. Ну, там еще кое-что было потом, но ничего так, выгребся, я умею, и я не один. Я не один.

Неокончательный диагноз: Благородные доны не плачут

Весь тот день как он будто слышал эхо происходившего в сессии. Ему не хотелось говорить. Приехал друг, но разговор не клеился. Лу, Симон... отвечал все медленнее, все дольше молчал. Потом заметил, что не только говорить не хочется. Думать тоже стало лень, все внутри замедлилось и умолкло. Это произошло как-то само собой, вне его внимания и контроля, и это его испугало. Ничего уютного не было в этой остановке, это была пустота, безликая и бессмысленная. И она затягивала. Он встряхнулся, стал двигаться и говорить, оглядываться, разглядывать окружающие предметы, чтобы удержаться в здесь-и-сейчас, в вещественной реальности вечернего часа, ужина, темноты за окном, желтого света в кухне, тарелок на столе... Он был испуган пустотой, подступившей так неожиданно, как будто откликнувшейся на его попытку отказаться от себя. Несколько дней после этого случая он то и дело проверял себя, внутренне как будто ощупывал - здесь ли, движется ли внутри мысль и чувство, впечатляется ли он картинами окружающего мира, отзывается ли на них.