Человек, которого нет

Уже после прогулки, ужина и сериала, когда я почти заснул, он спросил, что там был за сайт, что так подействовало чтение. Я стал рассказывать про Эдвардса, про тогдашний расклад. И тут "скорпион" - как будто никуда и не девался, и все аж свело, стянуло в комок. Как всегда: сначала реагирует тело, потом я замечаю эту реакцию и говорю "ого!".

Три совпадения - это чересчур. Пришлось признать, что эта боль и напряжение точно связаны с Эдвардсом. Пока больше ничего не знаю.

Выписки:

"Самый мощный из наркотиков -- слияние личных, профессиональных успехов с успехами великого дела, возможность творить историю собственными руками -- самое после религии действенное средство преодоления экзистенциального ужаса, ощущения себя беспомощной песчинкой в грандиозном водовороте судьбы".

Александр Мелихов "Банальность сверхчеловечности"

Харонавтика: "Профессионал"

Сессия N19, 07 июня 2013

Он пришел в тот день с простым и прямым запросом: ресурс, Африка, учеба и умения. Они обсудили это и согласились с М. в том, что не могут знать, где окажутся. Что активизируется на этот раз, что с чем связано в его призрачной памяти, неизвестно. Поэтому маршрут заранее непредсказуем. Они так много всего уже раскопали, так сильно раскачали всю систему - что угодно может откликнуться на что угодно.

Он сказал: "Я все еще удивляюсь, как инсталлируется в тело эта информация. Как телесные реакции приходят - непонятные и неопознаваемые. Здесь можно только замечать и запоминать. Фиксировать. А потом эти состояния и реакции разглядываешь уже из спокойного состояния и холодеешь от понимания того, что это было. На что это похоже. С чем связано. И самое главное: здесь такого опыта не было. Сто процентов".

- Учеба и умения? - переспросила М.

- Или про работу. Ту часть, когда еще было все в порядке. До того как случилась катастрофа. Знаешь, я думаю о событиях в Уругвае, в Аргентине, в Бразилии... Да там вообще кучно было, одно за другим. И что мы знаем об этом? Не только на "постсоветском пространстве". Вообще в мире. Но о Чили знают все. Потом, когда ситуацию не удалось удержать, когда все случилось - удавалось хоть кому-то организовать высылку из страны вместо тюрьмы и лагеря. Закрывали хотя бы самые известные лагеря, часть людей выпускали на волю. Потому что во всем мире была очень сильная реакция. Я думаю, пожалуй, когда уже было видно, что не удержать ситуацию - на это и надо было работать, и на это и работали, видимо. И ведь получилось же.

Он попытался - с большой осторожностью и опасливо - признать, что часть этого могла быть и его работой. Пусть небольшая часть. Было страшно и стыдно: "а не много ли ты на себя берешь, не присваиваешь ли себе чужие заслуги?"

Но М. спросила, что он чувствует, когда думает об этих делах и следит за "отверткой". И он раскрылся внутри, дал эмоциям просто быть, без мыслей. Почувствовал сильное движение внутри, как будто какие-то слои сдвигались, освобождая дыхание, как будто сила рвалась наружу, сила торжества. Кулаки сжались, руки согнулись в локтях, и сам собой сделался такой жест, сверху вниз, жест победителя. Он наблюдал за этим с изумлением: наблюдал жест, наблюдал вскипавшее торжество.

- Что ты чувствуешь? - повторила М., и он замер, закусив губы.

- Не стесняйся, - предложила М.

И он выругался - с чувством глубокого удовлетворения и восторга. То, о чем он размышлял перед этим, сильно отзывалось в душе, как свое и как сделанное. Его сознанию, разуму, это снова было "уж слишком", но эмоции кричали слишком громко, чтобы просто отмахнуться от них. Кто я? - спрашивал он. Ответа не было.

Ладно, ладно, говорил он. Сейчас оно кажется слишком большим и сложным, но тогда он имел образование подходящее и подготовку соответствующую - если только все это правда... В рамках этой гипотезы... У него были нужные навыки и инструменты для оценки и прогнозирования результатов, для корректировки деятельности. Он был не один - у него была команда и поддержка. Были планы и задачи. Была ясность - или хотя бы представление о ясности. Он и сейчас, если разобраться, знает и умеет не так уж мало. Возможно, он недооценивает то, что делает сейчас: и результаты, и возможные последствия.

Он говорил, что умом понимает, что он и сейчас не маленький и не слабый. Масштабы разрушений в нем таковы не потому, что он слабый. Разрушения потому так велики, что долбили-долбили и так и не смогли продолбить. Не смогли сломать, хотя ломали долго, настойчиво.

Но из-за того, что так велики разрушения и так много страдания, и так много страшного вспоминается и так тяжело это заново переживать, и так много страдания и нужды в поддержке и помощи, он и сам себе начинает представляться слабым и сломанным. И боится, что близким он тоже кажется таким.

И он теряется и пропадает как сильный, как равный, как профессионал (во всех смыслах, которые были тогда и есть сейчас).

Беда, или счастье, или и то, и другое, в том, что, чем больше он ходит туда и раскапывает завалы боли и страха, тем больше доступа получает к силе и умениям, тем лучше ему жить здесь, тем больше он себе нравится. Он становится устойчивее и сильнее, возвращая, вынося из ада потерянные и забытые части себя. И поэтому "в этом аду мне как медом намазано".

И всю сессию снова и снова возникало и возвращалось слово "профессионал" - из самых разных ответвлений разговора, в разных смыслах, в разных областях. Он чувствовал в этом слове много силы, крепкую опору.

В самом конце, когда М. закрывала сессию, Лу неожиданно снова увидел того мальчика в большой темной комнате. Он понял, что не просто побудет с ним там, в темноте, чтобы не было страшно и одиноко. Понял, что он сам и есть этот мальчик. И все, что у него есть, вся сила и крепость, умения и стойкость - все принадлежит теперь и мальчику. Они - одно целое. Один и тот же человек. "Он это я. И все мое принадлежит ему. А у меня есть много чего, много-много. Я буду здесь".

Записки сумасшедшего: Не только что, но и как

Есть две вещи, которые обрывают мои попытки признать себя тем самым Симоном из Вальпараисо, признать себя собой и заодно присвоить, то есть авторизовать весь этот опыт, все свои поражения и победы. Одна из них - мыль о том, что так не бывает. Вторая - что я не знаю, как я это сделал.

Как бы это объяснить.

Если завтра передо мной положат книгу с моим именем на обложке, но с незнакомым названием, про которую я не помню, как я ее придумал, сочинил и записал, как я жил в это время, день за днем и месяц за месяцем, как мне в голову приходили те или иные мысли и сюжетные ходы, какого цвета была клавиатура, какое вокруг стояло время года... Пусть даже мне покажут договор с издательством, который подтверждает, что книга точно моя. Пусть даже мои близкие начнут рассказывать мне, что я замучил их фрагментами и отрывками, выкладыванием в блоге глав не по порядку и, в общем, всем, что обычно сопровождает мой творческий процесс. Пусть мне покажут даже мои черновики. И пусть это будет самая прекрасная книга, лучше всех, что я до сих пор написал. Мне будет невозможно признать ее своей, потому что я не знаю, как я это сделал. Но я еще смогу допустить вероятность того, что это я ее написал, да. Потому что я вообще-то делаю это время от времени. Пишу книги, да. Бывает. Это мое дело, ну, вот, выпал кусок из памяти - но это вообще мое.

Но если мне покажут фотографии или даже видео о том, как я лезу на скалу, или прыгаю с парашютом, или еду верхом, нет, лучше на мотоцикле, или что я лихо танцую танго, или чечетку, или иду по канату, я не смогу в это поверить. Я не делаю этого вообще-то. Я не знаю, как это делается. Не умею.