Страница 18 из 19
Карамзин отмечал, что до татарского нашествия русский человек не знал телесных наказаний и почти не знал смертной казни, увечья и смерть получал только в драке и на войне. Татарская система управления приучила русского человека ко кнуту, к изощренным пыткам и казням. Киевская Русь, славная богатырями, помнила слова Святослава: «не посрамим земли Русской, поляжем костьми, мертвые сраму не имут», на которые равнялись и князья, и дружинники. Воинская доблесть была нормой поведения, хотя и неразумно расходовалась часто в междоусобных бранях. Спустя уже полвека после татарского нашествия, она сильно оскудевает. Из запуганных и забитых людей трудно воспитать доблестных воинов.
Особенно заметно это на ведущем слое, на князьях. Характерный тип князя до-монгольского времени – удалого воина, рыцаря, живущего со своей дружиной по законам боевого братства. Про таких князей как Мстислав Храбрый или Мстислав Удатный (Удачный), летописцы говорят, что они «не боялись никого, кроме единого Бога», что они были «просты нравом, широки душой, отходчивы в гневе, ко всем приветливы», особенно подчеркивая их любовь к правде и ненависть ко всякой лжи и лукавству. «Кто служил им, никому другому не хотел служить», – подчеркивали летописцы, отмечая, что князья эти привлекали к себе людей, прежде всего своими личными качествами, а не деньгами и властью. Таким был и князь Александр Невский. И национальные герои выходят именно из такого типа людей.
И вот такой тип князя при монголах почти исчезает. Подобные князья погибают в боях или кончают свою жизнь в руках ордынских палачей. Михаил Тверской был одним из последних князей старого времени. Ему на смену приходят другие князья – расчетливые политики, умеющие вести хитрые интриги, завязывать полезные связи, давать взятки, льстить и угождать чиновникам хана, способные при нужде и на лжесвидетельство, и на донос. Только такие люди и могли выжить в Орде, находясь там годами, то в качестве заложников, то в качестве подсудимых у хана, под непрестанным наблюдением, под страхом ежедневной смерти.
У князей «подтатарского» типа в основном отсутствуют идеальные понятия чести, правды, воинской доблести, а остаются лишь понятия земной целесообразности и выгоды. Они редко ходят в походы, больше в составе татарских экспедиций, чем сами, не бьются «на первом ступе». Их отношения с дружиной становятся другими: не боевое братство, а наем на службу или принуждение зависимого человека. Соответственно их дружина не отличается высокими боевыми качествами, это не боевая единица, а «частная охранная структура». Эти князья ведут иную политику, которая наряду с выгодами выживания приносит большой нравственный ущерб. Эти князья могут пользоваться большим или меньшим уважением народа в зависимости от прочих своих качеств, но они и сами не способны к подвигу, и не способны вдохновить на него других. Среди таких нет национальных героев и вождей.
Князья «подтатарского» типа и их приближенные были неспособны стать ведущим национальным слоем, вести политику по объединению русских земель и восстановлению национальной независимости Руси. Нужно было прийти иным людям, поколению князя Дмитрия Донского, свободному от рабского страха перед Ордой, чтобы начать национальное дело.
Евразийский взгляд на татарское иго
Коренному пересмотру подвергли период татарского ига евразийцы. Сразу оговоримся, что нынешние евразийцы (из партии А. Дугина) довольно сильно отличаются от первых евразийцев 1920-х годов и от «последнего евразийца» проф. Л.Н.Гумилева. И, тем не менее, можно говорить об общем их подходе к истории.
Первые евразийцы писали под впечатлением крушения Российской империи и поражения в гражданской войне белых сил. Попытавшись понять победу большевиков, они высказали много здравых суждений по поводу тлетворного западного влияния на Россию и ее отхода от своего исторического пути. При этом они, увлекшись обличением России, оправдали большевиков, приписав им миссию по охранению России от влияния Запада, от расчленения ее на части и восстановлению евразийской империи. Свою задачу первые евразийцы увидели в том, чтобы, отказавшись от конфронтации с большевиками, «просвещать» их в государственном отношении, помогать им строить «новую Евразию», избавляясь от интернационализма и атеизма. Евразийцы надеялись на самопроизвольную эволюцию советского режима в евразийский в рамках того же государства.
Нет нужды повторять, что в своих мечтаниях евразийцы обманулись. Советские спецслужбы использовали их для раскола и разложения русской эмиграции, а возвратившихся в СССР представителей этого направления, отправили в лагеря.
Из такого мечтательного взгляда на современную им действительность, евразийцы делали проекцию на русскую историю, на период татарского ига. Он предстал перед ними, не как период порабощения Руси монголами, а как период «симбиоза Руси с Ордой», строительства «евразийской империи чингизидов», преемницей которой потом стала Российская империя. Уже из того, что евразийцы ошибались по поводу настоящего (советской империи), можно заключить, что их схема и относительно прошлого тоже была не безупречна. Так оно и получилось.
Евразийцы утверждали, что татарское иго, изолировав Восточную Русь от Запада, избавило Россию от еретических соблазнов латинства и гуманизма. Затем они подчеркивали, что империя чингизидов была веротерпимой, потому допускала свободу исповедания и для православных подданных. Отсюда, они делали вывод, что власть Орды была благом для Руси, сохраняя ее от главного врага – Запада. Но и эти положения, во многом верные, нуждаются в серьезных оговорках. Всякие схемы довольно условно отражают реальную историю, которая по выражению К.Н.Леонтьева являет собою «цветущую сложность».
Терпимость к разным верам в империи монголов действительно была, что отражено в своде законов (изречений) «Ясе» Чингиз-хана. Но как уже отмечалось выше, эта империя не была правовым государством, подобным например Римской империи. В ней не было механизмов по поддержанию законности, не было развито правосознание в людях. Поэтому «Яса» Чингиз-хана была скорее цитатником, подобным китайским цитатникам Мао Дзе Дуна, чем действующим законодательством. Реальная история свидетельствует, что и при завоеваниях, и потом при карательных набегах монголы всегда грабили и оскверняли православные храмы, избивали укрывающееся в них население, а заодно и духовенство. Действительно ханы даровали ярлыки русскому митрополиту на право владения церковью имуществ, земель и об избавлении их от дани. Правда, эти ярлыки не спасали церковные земли от грабежа отдельных татарских отрядов. Но имущественные права церкви и состояние самой веры в народе – вещи довольно разные. Наше время особенно наглядно показывает, как можно убивать подлинную веру в народе, даровав церковной верхушке и церковной системе самые широкие права.
При ханах-язычниках веротерпимость, хотя и относительная, действовала. Но в 1312 году власть в Орде захватил мусульманин хан Узбек, перерезавший семнадцать своих братьев. Хан Узбек принуждал к принятию ислама всех татар, язычников и христиан-несториан, убил несколько тысяч непокорных. Многие татары тогда бежали на Русь и поступали на службу к русским князьям, принимая крещение. Это событие пришлось как раз на время княжения князя Михаила Тверского. До этого была какая-то надежда на обращение в христианство Орды и создание на основе общей веры некоего «симбиоза» Руси и Орды, могущего действительно впоследствии перерасти в «евразийскую империю». Принятие ханом ислама окончательно похоронило эти надежды. Какое-то время для русских подданных еще продолжала действовать прежняя веротерпимость. Но уже было ясно, что это временное положение, переходный период. По завершении исламизации самой Орды, должна была настать, рано или поздно, очередь Руси, ее принудительная исламизация, как это было уже во всех странах, завоеванных мусульманами.
Весьма относительно утверждение, что татарское иго оградило Русь от завоевания Запада. Скорее можно говорить о разделе Руси между Западом и Ордой. Татарское иго, сокрушив русские силы, способствовало захвату Галиции и Волыни Польшей, а других областей Западной Руси – Литвой. Уже с самого нашествия Батыя римские папы пытались договориться с монголами за счет Руси, о чем свидетельствует миссия к монголам папского легата Плано Карпини. Согласованно с монголами теснили Русь и крестоносцы в Прибалтике. В дальнейшем контакты Запада с Ордой не исчезали, поддерживались они главным образом через генуэзцев, имевших свои торговые колонии в Крыму, через который и шла основная работорговля. Немало русских пленников оказалось рабами на генуэзских галерах. Весьма показательным было участие итальянских кондотьеров-наемников в составе войска Мамая в Куликовской битве. И в дальнейшей нашей истории России почти всегда приходилось воевать одновременно на два фронта: на западном, – латинском (или протестантском), и на восточном (южном), – исламском.