Королева демонов

И это только усилило ослепительную вспышку мучительной боли, из-за которой он проснулся.

Глаза распахнулись, и он узрел Хасика, стоявшего перед ним на коленях с маленьким молотком, а за дверью овина занимался рассвет. Пока Аббан спал, Хасик поднял ногу хаффита со стула, положил ее на колоду и сломал во имя Эверама очередную кость.

Аббан закричал, и он рассмеялся:

– Мне никогда не надоест этот звук, хаффит! Я хочу, чтобы ты знал, каково это – каждое утро просыпаться в муках.

– Ты… – Аббан забился в приступе кашля.

– Что, хаффит?

– …даже… – Аббан пытался вздохнуть, и каждое слово тяжким грузом ложилось на язык, – не… дал… мне… предложить… тебе… взятку.

– Она была щедрой? – улыбнулся Хасик.

Аббан кивнул.

– Наслаждение… которое… боятся себе позволить… даже дамаджи.

Хасик выпрямился и скрестил руки:

– Это я должен выслушать.

– Дюжина хисах, – сказал Аббан. – Отобранных из-за поразительного сходства с Дамаджах, чтобы танцевать перед тобой на подушках.

Хасик побагровел, и Аббан понял свою ошибку.

– И что я буду делать с хисах без члена?

– Хисах иногда надевают особую упряжь, дабы выглядеть как бы с мужским копьем, – пояснил Аббан. – Я не солгал, когда пообещал тебе член из золота, который будет глаже, больше и тверже настоящего.

– Если бы я хотел опозориться такой сбруей, то отымел бы не Дамаджах, – зловеще возразил Хасик. – Нет, у меня бы голосил ты, хаффит. Даже громче, чем твои дочери и жены.

Он сунул молоток за пояс.

– Теперь ступай обратно готовить мой пир.

«Эверам, дай мне хоть каплю яда туннельной гадюки», – подумал Аббан, но он понимал, что кривит душой. Здесь, будучи калекой в земплепашеской глухомани среди мародерствующих дезертиров-шарумов, он совершит глупость, если отравит Хасика. Грозный кай’шарум был его единственной надеждой на выживание, пока они не достигнут красийских земель или сети Аббана в Лощине.

– Лучше терять по кости зараз, чем получить копьем в спину или чинскую петлю на шею, – пробормотал он.

И потому он с превеликим тщанием зажарил свинью, доведя кожу до состояния вкуснейшей скорлупы, соединенной с влажным, горячим мясом прослойкой талого сала. Он командовал женщинами, обучая их готовить кускус и другие блюда, угодные нёбу красийцев. Так, баджинский нут удалось худо-бедно заменить северной кукурузой, и Аббан приготовил ее в изобилии, стремясь уважить новый отряд Хасика.

У того же весь день было хорошее настроение. Аббан заставил поститься и чинов, ароматы дразнили всех обитателей фермы. К закату, когда баджинов позвали к столу, даже они проявили хищное нетерпение.

Шарумы взяли пару северных столов, обрубили ножки и уложили столешницы торец в торец. Когда прибыли остальные, Хасик уже преклонил колени на подушках во главе получившегося стола.

– Орман.

Он указал на одинокую подушку, лежавшую справа. Вожак баджинов свирепо сверкнул глазами, но заново ссориться с Хасиком не захотел. Он встал на колени и потупился. Другие воины последовали его примеру, расположившись на голом полу по четверо с обеих сторон.

Когда шарумы затихли, Хасик показал на дальний конец стола:

– Чины.

Трое энджирцев проследовали кружным путем, стараясь оставаться вне досягаемости шарумов. Скованные страхом, они тоже опустились на колени, где было велено.

Баджины нахмурились, а Орман подал голос:

– Мы будем ужинать с чинами?

Метнувшись молнией, рука Хасика сгребла бороду воина и с силой дернула так, что лицо впилилось в стол. Орман взревел и попытался вырваться, но Хасик зажал густые волосы в кулак. Он держал Ормана, пока воин не утихомирился.

– Не иначе, ты вообразил, что раз сидишь одесную, то имеешь право о чем-то спрашивать, – произнес Хасик. – Продолжаешь выдумывать всякую чушь?

Орман медленно помотал головой:

– Нет.

– Нет? – переспросил Хасик.

– Нет, господин, – ответил Орман.

Хасик хрюкнул и выпустил его бороду. Дальше он повел себя как ни в чем не бывало.

– Шарумам сесть.

Воины с солдатским мастерством сменили положение – перекатились с коленей и сели. Сколько их муштровали в шарадже? Чины остались на коленях и развели их, как приказал Хасик, в стороны. Баджины, похоже, этим утешились.

«Для меня места нет», – подумал Аббан, довольный тем, что можно незаметно укрыться в кухне. Он знай себе гонял женщин, которые уставляли стол дымящимися блюдами. Голодные мужчины не сводили глаз с еды и сосредоточенно принюхивались, пробуя «на вкус» аппетитные запахи, пока не дошло дело до самих кушаний.

Наконец вкатили свинью – на вертеле. Тающий жир собирался в лужу на подносе, подставленном под сочную тушу.

– Приготовьтесь поразить брюхо чудом, какое вам и не снилась, – сказал Аббан, улыбаясь взглядам, которые бросали на свинью мужчины.

Аромат свинины мог околдовать даже стойких шарумов. Его собственное брюхо стонало и урчало, не надеясь ее отведать.

– Подойди и сядь со мной слева, хаффит, пока я буду пробовать это чудо, – распорядился Хасик.

– Кай оказывает мне честь, – сказал Аббан.

– Чепуха, – возразил Хасик. – Я лишь хочу продлить твой пост. Ты слишком жирен, Аббан. Это для твоего же блага.

Аббан настолько проголодался, что ради свинины мог пожертвовать еще одной костью, но спорить было бессмысленно. Расправившись с Орманом, Хасик насытился его унижением. Но если ему вздумает перечить перед воинами Аббан, у Хасика не останется выхода, как только его убить.

«Или хуже», – подумал Аббан. Он сделал глубокий вдох. Пока его ставят ниже воина, но он подскочит в цене, едва Хасик распробует свинину.

Однако Хасик не подал команды приступить к трапезе. Он ударил в ладоши и закрыл глаза. Остальные немедленно зажмурились тоже.

– Благословенный Эверам, – проговорил Хасик. – Тот, кто почитает сильных. Благодарим тебя за этот пир. Возможно, вкушать свинину – не по твоим законам, но ты показал нам, что эти законы писаны для слабых.

Он выдержал паузу.

– Когда-то и я был слаб. Гоним желанием усладить плоть, хотя это снова и снова причиняло мне боль и страдания. Я отдался этой слабости. – Он выпрямился. – Теперь слабая часть отсечена и я наконец свободен. Свободен взирать на окружающий мир, не будучи немощным. Я впервые в жизни различаю в барханах песчинки и знаю, что стал сильнее.

Он посмотрел на баджинов:

– Нет сомнений, что все вы при случае вонзите мне в спину копье, но сейчас увидите, насколько и вы свободны. Какую силу мы обрели.

Он перевел взгляд на Ормана:

– Есть ли в окрестностях другие шарумы?

Орман кивнул:

– Дюжина ханджинов захватила ферму, которая подальше, если идти по дороге.

– У тебя и твоих людей скоро появится возможность распространить свой позор на ваших ночных братьев, – улыбнулся Хасик. – Вы увидите – ничто не облегчает муку лучше, чем возможность ее разделить.

Лица баджинов остались мрачными, но Аббан заметил, что эти слова разожгли в их глазах голод иного рода. Хасик не ошибся.

Переключившись на чинов, тот перешел на их язык:

– Эверам улыбается вам, чины. При новом порядке даже вы вправе претендовать на честь. Выбор за вами. Можете оставаться рабами или учитесь драться и присоединяйтесь к нам.

Молодые обмерли и бросили взгляд на своего патриарха. Тот замялся, но только на миг. Он поклонился, как научил Аббан, – уперся ладонями в пол и уткнулся лбом между ними:

– Мы будем драться.

– Тогда скрепим это пиром! – призвал Хасик.

Он поднял свиную ляжку, которую отрубил для него Аббан, и кожа треснула, когда он впился в нее зубами, вырывая здоровый шмат мяса. Глаза у него округлились, а дальше начался хаос: мужчины набросились на еду.

Аббан страдальчески наблюдал, как они набивают животы, но сохранил личину и наградил Хасика достаточно жалобным взглядом, чтобы тот остался доволен, дразня хаффита жирными губами и пальцами.

Северный эль лился рекой, пока они насыщались. Вскоре баджины уже смеялись, и даже чины немного расслабились. Когда тарелки опустели, и снова наполнились, и опустели опять, они начали жевать медленнее, и больше для удовольствия, нежели с целью утолить голод. Зазвучали походные песни, и Хасик откинулся на подушки.