Страница 31 из 46
Воин искоса посмотрел Аббану в глаза:
– Это его не уберегло.
Хасик осклабился:
– Его бы ничто не уберегло, когда пробил мой час. А теперь, когда мы назвали наши имена, я снова спрошу твое.
– Орман асу Хован ам’Баджин, – ответил шарум. – Добро пожаловать в мой ксар. Не дворец, но есть рабы, и полно еды.
– Баджины не возвращаются в Водоем Эверама? – спросил Хасик.
– Эти баджины – нет, – подтвердил Орман. – Кто там теперь командует? Керан? Я не желаю быть приватиром и жить на воде.
– Тогда в монастырь, – предположил Хасик. – Дама Хеват там еще за главного?
Орман помотал головой:
– До поры – возможно, но у него нет людей, чтобы его удержать. Войска Джайана разбиты, и рыбакам страсть как захочется вернуть монастырь. Это ключ к Водоему Эверама, оттуда можно нанести удар. Зачем же неделю плестись по замерзающей, кишащей демонами дороге и ввязываться в безнадежную схватку, когда здесь тепло и уютно? Зеленые земли слабы и созрели для грабежа.
– Мудрые слова. – Хасик оглядел двор. – У вас есть свиньи?
– Их едят чины-рабы, – кивнул Орман. – Что, надо накормить твоего хаффита?
– Он кормится собственным жиром. Я сам хотел попробовать.
– Как угодно, если заплатишь. У нас и женщины есть. Чинки, взглянуть особо не на что, но, если набросить покрывало, будут не хуже других, согласись?
Один воин что-то шепнул Орману на ухо. Тот встряхнул головой, издал лающий смешок и посмотрел в глаза Хасику:
– Мне напоминают, что пса Джайана выхолостили. Наверно, женщины тебе ни к чему.
Аббан поцокал языком, тряся головой:
– Ты пожалеешь об этом, сын Хована.
Орман зыркнул на него:
– Что…
Но он задохнулся на полуслове и согнулся пополам, вцепившись в рукоятку ножа, который метнул Хасик. Лезвие до упора вонзилось в пах.
Другие воины бросились в бой. Они пронзили горло скакуну Хасика, но сам Хасик носил под платьем доспехи из меченого стекла, и сталь соскользнула с них. С копьем в руке он скатился со своего чудища, когда оно встало на дыбы. Аббан же слетел, тяжело рухнул наземь, и все его тело пронзила взрывная боль.
Хасик размытым пятном мелькал среди воинов. Затем они тоже превратились в размытое пятно. После этого все померкло.
Аббан очнулся на дощатом полу. В нескольких шагах от него горел очаг, и жар обкрадывал его, высасывая из ран немоту и возвращая боль. Над ним склонилась женщина, которая отирала ему лоб влажной тряпкой.
– Ты жив.
– Я жив, – согласился Аббан. – Хотя сейчас об этом жалею.
– Ну а я благодарю за это Создателя, – сказала она. – Новый хозяин пообещал, что если кто-нибудь умрет, то мои родные направят его по одинокому пути.
Аббан сощурился на свет:
– Новый хозяин? Хасик?
Женщина кивнула:
– Он убил троих баджинов. Остальным отсек ядра. – Она сплюнула. – И поделом.
– Сейчас смена правителя может казаться благом, но думаю, что по сравнению с ним ты сочтешь баджинов благословением, – заметил Аббан.
– В наш век лже-Избавителей для нас не осталось благословений, – возразила женщина. – Выжить – вот все, на что мы можем надеяться.
– В выживании всегда есть надежда, – сказал Аббан. – Передо мной не раз маячил одинокий путь, но вот, пожалуйста, – я лежу здесь и продолжаю дышать на Ала.
– Хозяин говорит, что ты его повар. Мужчины забьют свинью, а ты зажаришь. Это будет пир для его нового племени.
– Племени евнухов. – Аббан попытался сесть. – Полагаю, тебе нечем отравить мясо?
– Будь чем, я бы давно воспользовалась. – Женщина помогла ему сесть. – Я – Заря.
– Красивое имя, – сказал Аббан. – Я Аббан асу Чабин ам’Хаман ам’Каджи. Если мне велено подготовить пир, понадобится твоя помощь. Я не смогу стоять без костылей, да и с ними – едва-едва.
– У нас есть кресло на колесиках, которым пользовался перед кончиной мой дед, – сообщила Заря.
– Хвала Создателю! – сказал Аббан. – Буду признателен, если поможешь на него взобраться. Раз Хасику хочется пира, нам лучше не томить его в ожидании.
Заря кивнула, ненадолго вышла и вернулась с креслом – кустарной работы, грубо слаженным, но достаточно прочным, чтобы выдержать тушу Аббана.
– Сколько теперь воинов у Хасика? – спросил Аббан, когда она вкатила его в кухню.
Три женщины – одна постарше и две помоложе – уже готовили вечернюю трапезу. Кое-кто был в синяках, и все не поднимали глаз.
– Шестеро еще годятся для боя, хотя ходить им больно, – ответила Заря. – Еще у двоих сломаны кости. Троих бросили в снегу.
Пронзительный визг и вспышка света привлекли внимание Аббана к окну. Было темно, рамы заносило снегом. Стало ясно, что шарумы очищают участок от демонов, отчаянно торопясь напитаться целительной магией, которая ослабит боль в изувеченном паху.
«Заново не отрастет», – хотелось сказать им. Магия залечит раны и переломы, но не вернет отрезанного.
– А у тебя в семействе? – спросил Аббан.
– Семеро. – Заря кивнула на женщин. – Мои мать и дочери, зять, муж и свекор.
– Баджины убили кого-нибудь? – Аббан подался к стойке и принюхался к приправам.
Заря покачала головой:
– Они ни слова не говорят по-тесийски, но было ясно, что им нужны рабы, а не трупы.
Услышав это, молодая женщина разрыдалась, и сестра принялась ее успокаивать.
– Выживание – это надежда, – сказал Аббан.
– Ты не похож на других, – заметила Заря. – Вы с новым хозяином знаете наш язык, а с тобой обращаются…
– Я хаффит, – перебил ее он. – Трус. В глазах воинов я сто́ю не больше вас. Если пир не задастся, мы все поплатимся жизнью. Давай-ка взглянем на свиней.
Аббан задрожал, когда Заря выкатила его на вечерний снег, пересекла освещенный двор и направилась к бойне. Позади них во тьме бесшумно двигались шарумы, и вспышки меточного света время от времени выхватывали их силуэты.
Баджины перебили бо́льшую часть живности, но свиньями пренебрегли. Тех было семеро, упитанных и здоровых. Рот у Аббана наполнился слюной.
«Хороший покупатель заплатил бы по тысяче драки за штуку». Он покачал головой от бесполезности этой мысли. Базар остался далеко, и такова была инэвера – неизвестно, увидит ли его снова Аббан.
«Живи настоящим, иначе не увидишь будущего», – напомнил он себе.
На бойне находилось трое чинов – все избитые и скованные в движениях. Двое были в расцвете лет, а третий – стар, но еще крепок.
– Вот эту, – указал Аббан на лучшую в стаде.
Откормленный боровок завизжал под ножом. Аббан оставил мужчин заниматься делом, и Заря повезла его обратно в кухню составлять меню.
Во дворе их нашел Хасик.
– Рад видеть, что ты очухался, хаффит. Я не забыл про твое обещание.
Он пребывал в настроении чуть ли не светлом, как будто каждый оскопленный мужчина умалял его личный позор.
– Я всегда держу слово, – сказал Аббан. – Нужны ночь и день, чтобы как следует зажарить свинью.
Хасик кивнул и дотронулся до бриллианта в центре своего кай’шарумовского тюрбана. Внутри была крупинка от кости демона. Когда он заговорил опять, его голос вострубил над домом, двором и овином:
– Объявляю племени Евнухов пост до заката! Любой, кто прикоснется к пище раньше, чем я открою завтрашний пир, лишится не только елдака, но и языка!
– Ты бы вспомнил, чем такие насмешки кончились для меня, – заметил Аббан.
Хасик пожал плечами:
– Настанет день, когда я буду слаб и меня убьет человек или алагай. Но пока я силен и буду насмехаться как вздумается. – Он всмотрелся в ночь. – Их раны уже зажили. Пост и пир помогут им понемногу свыкнуться с новой жизнью.
– Кай мудр, – кивнул Аббан. – Они не забудут эту трапезу.
– Хорошо бы, – ответил Хасик. – Иначе чинки зажарят тебя следующим.
В овине Аббан отключился, убаюканный креслом-каталкой и купаясь в тепле углей и аромате жарившейся свинины. За недели плена он вплотную приблизился к тому, чтобы почувствовать покой и уют.