Сальватор

Слушая Жибасье, Карманьоль одобрительно кивал.

- ...но чтобы он знал и будущее - вот что выше моего понимания, Карманьоль.

Карманьоль захихикал, показывая белоснежные зубы.

- А как вы себе объясняете то обстоятельство, что он знает прошлое и настоящее? - спросил Карманьоль.

- В том, что господин Жакаль предсказал появление господина Сарранти в церкви, ничего удивительного нет: человек рискует жизнью, предпринимая попытку свергнуть правительство; вполне естественно, что в такие минуты он прибегает к помощи церкви и всех святых. В том, что господин Жакаль угадал выбор господина Сарранти - церковь Успения, - тоже ничего необычного: все знают, что она - средоточие бунтовщиков.

Карманьоль снова закивал.

- Господин Жакаль догадался, что господин Сарранти придет, скорее всего, в полдень, а не, скажем, в одиннадцать и не в полдвенадцатого - и это можно понять: заговорщик, часть ночи посвятивший своим темным делишкам и не обладающий богатырским здоровьем, не пойдет за здорово живешь к заутрене.

Ничего необычного я не вижу и в том, что господин Жакаль предсказал: он будет стоять прислонившись к колонне... Проведя четверо суток в пути, человек чувствует усталость: неудивительно, что он прислонится к колонне, чтобы отдохнуть. И то, что он будет стоять скорее слева, чем справа, тоже понятно: глава оппозиции и не может сделать иного выбора. Все это хитро, умно, но в этом нет ничего невероятного: это можно вывести методом дедукции. Но что меня по-настоящему удивляет, что приводит меня в замешательство, сбивает с толку и обескураживает...

Жибасье умолк, словно пытаясь разгадать эту непостижимую для него тайну.

- Чего же вы не можете постичь?

- Каким образом господин Жакаль догадался, что именно у третьей колонны будет стоять господин Сарранти в определенный час, да еще разговаривать с монахом.

- Как?! - удивился Карманьоль? - И такая малость приводит вас в недоумение и омрачает ваше чело, досточтимый сеньор?

- Это, и ничто иное, Карманьоль, - отвечал Жибасье.

- Да это так же просто объясняется, как и все остальное.

- Ну да?!

- И даже еще проще.

- Неужели?

- Слово чести!

- Сделайте одолжение: приподнимите завесу таинственности и откройте мне этот секрет!

- С величайшим удовольствием.

- Я слушаю.

- Вы знаете Барбетту?

- Я знаю, что есть такая улица; она берет свое начало от улицы Труа-Павийон, а заканчивается на бывшей улице Тампль.

- Не то!

- Еще я знаю заставу с таким же названием, входившую когда-то в кольцо, опоясывавшее Париж во времена ФилиппаАвгуста; застава эта обязана своим названием Этьену Барбетту, дорожному смотрителю, управляющему монетным двором и купеческому старшине.

- Опять не то!

- Я знаю особняк Барбетта, где Изабелла Баварская разрешилась дофином Карлом Седьмым. А герцог Орлеанский вышел из этого особняка дождливой ночью двадцать третьего ноября тысяча четыреста седьмого года и был убит...

- Хватит! - вскричал Карманьоль, задыхаясь, словно его заставили проглотить шпагу. - Хватит! Еще слово, Жибасье, и я пойду хлопотать для вас о кафедре истории.

- Вы правы! - согласился Жибасье. - Эрудиция меня погубит.

Так о какой Барбетте вы ведете речь? Об улице, заставе или особняке?

- Ни о той, ни о другой, ни о третьем, прославленный бакалавр, восхищенно взглянув на Жибасье, молвил Карманьоль и переложил кошелек из правого кармана в левый, подальше от своего спутника, не без оснований, возможно, полагая, что всего можно ожидать от человека, готового сознаться в том, что тот так много знает, и знающего, очевидно, еще больше такого, в чем он не сознается никогда.

- Нет, - продолжал Карманьоль. - Я имею в виду Барбетту, которая сдает стулья внаем в церкви святого Иакова и живет в Виноградном тупике.

- Что такое эта ваша Барбетта!.. - презрительно бросил Жибасье. - Какое ничтожное общество вы себе избрали, Карманьоль!

- Всего в жизни надо попробовать, высокочтимый граф!

- Ну и?.. - промолвил Жибасье.

- Вот я и говорю, что Барбетта сдает стулья внаем; и на этих стульях мой друг Овсюг... Вы знаете Овсюга?

- Да, в лицо.

- ...и на этих стульях мой друг Овсюг гнушается сидеть.

- Какое отношение эта женщина, сдающая внаем стулья, на которых гнушается сидеть ваш друг Овсюг, имеет к тайне, которую я жажду разгадать?

- Самое прямое!

- Ну и ну! - проговорил Жибасье; он остановился, хлопая глазами, и покрутил пальцами, сцепив руки на животе, всем своим видом словно желая сказать: "Не понимаю!"

Карманьоль тоже остановился и заулыбался, наслаждаясь собственным триумфом.

Часы на церкви Успения пробили без четверти двенадцать.

Казалось, оба собеседника забыли обо всем на свете, считая удары.

- Без четверти двенадцать, - отметили они. - Отлично, у нас еще есть время.

Это восклицание свидетельствовало о том, что их беседа обоим была далеко не безразлична.

Впрочем, Жибасье казался более заинтересованным, чем Карманьоль, и потому именно он спрашивал, а Карманьоль отвечал.

- Я слушаю, - продолжал Жибасье.

- У вас, дорогой коллега, нет таких склонностей к святой Церкви, как у меня, и потому вы, может быть, не знаете, что все женщины, сдающие стулья внаем, отлично друг друга знают.

- Готов признать, что понятия об этом не имел, - отвечал Жибасье с откровенностью, свойственной сильным людям.

- Так вот, - продолжал Карманьоль, гордый тем, что сообщил нечто новое столь просвещенному человеку, как Жибасье, - эта женщина, сдающая стулья внаем в церкви Сен-Жак...

- Барбетта? - уточнил Жибасье, не желая упустить ни слова из разговора.

- Да, вот именно! Она дружит с женщиной, сдающей стулья внаем в церкви Сен-Сюльпис, и эта ее приятельница живет на улице По-де-Фер.

- Ага! - вскричал Жибасье, ослепленный догадкой.

- Догадались, к чему я клоню?

- Могу только предполагать, предчувствовать, догадываться...

- Так вот, женщина, сдающая стулья внаем в церкви СенСюльпис, служит консьержкой, как я вам только что сказал, в том самом доме, до которого вы вчера ночью "довели" господина Сарранти и где живет его сын, аббат Доминик.

- Продолжайте! - приказал Жибасье, ни за что на свете не желавший упустить ниточку, за которую, как ему казалось, он ухватился.