Страница 10 из 19
Итальянские болельщики, приезжавшие в Брюгге, увезли мелодию к себе домой, где она завоевала популярность среди звезд итальянского футбола, которые даже исполняли ее вместе с Rolling Stones во время миланского концерта. Потом мелодия пересекла Атлантический океан и зазвучала в США во время таких громких спортивных событий, как игры НБА и НФЛ. На футбольном чемпионате Европы 2008 года эта мелодия слышалась буквально повсюду. Уайт был в восторге. Однако заметим: по скорости и дальности распространения этот рифф не уступал песням синего кита-горбача.
В том же году, когда Уайт сочинил самый знаменитый из своих риффов, Люк Мартелл и Хэл Уайтхед выпустили статью{34} под названием «Культура у китов и дельфинов». Это не какое-то легкомысленное заигрывание с красивой идеей: это монстр длиной 74 страницы (плюс 10 страниц примечаний).
Авторы рассматривали три варианта распространения культуры. Первый – «быстрое распространение»: какая-то новая сложная модель поведения, которая осваивается сегментом популяции. Второй – «от матери к потомству»: некоторые культурные практики передаются из поколения в поколение. Третий же связан со «специфической групповой» культурой, то есть с межгрупповыми различиями, которые невозможно объяснить ни генетикой, ни особенностями среды, ни структурой этих сплоченных групп.
Пример быстро распространяющейся культуры – песни самца горбатого кита. Все самцы поют одну и ту же песню, причем ее длительность бывает различной – от пяти минут до примерно получаса. Каждый брачный сезон киты, которых разделяют тысячи миль, поют одинаковые песни. К примеру, песни китов близ гавайского острова Мауи и возле мексиканского архипелага Ревилья-Хихедо (эти две области отстоят друг от друга более чем на 4000 км) меняются от одного брачного сезона к другому совершенно идентичным образом. Единственным объяснением может служить культурное проникновение: слыша новую вариацию, группа подхватывает ее, подобно тому, как группа футбольных фанатов начинает горланить прилипчивую мелодию.
Второй и третий вариант («от матери к потомству» и «специфический групповой») еще труднее отличить от феноменов человеческой культуры. Юные белухи и юные киты-горбачи следуют за матерями в своем первом путешествии от мест спаривания и рождения к местам питания. Точно такой же путь они затем повторяют на протяжении всей жизни. Некоторые дельфины, живущие в австралийском заливе Шарк, перенимают у матерей оригинальную практику «спонжинга», при которой дельфин отрывает морскую губку (sponge) от дна и надевает ее себе на морду, как человек надевает перчатку на руку. Это позволяет дельфинам рыться на дне залива, выискивая самую питательную рыбу, и при этом не бояться повредить свой нежный клювовидный рот. Однако эта практика распространена не очень широко: лишь 5 из 60 дельфинов залива Шарк, за которыми велись наблюдения, регулярно проделывали такой трюк. Еще несколько пытались его использовать, но быстро прекращали. Однако самка дельфина непременно станет спонжером (губочницей) вслед за матерью. Все мы знаем аналоги из мира людей: вырастая, девочки часто делают какие-то вещи точно так же, как некогда делали матери. Речь может идти о торте, рецепт которого идет еще от бабушки, или об увлечении каким-то видом спорта (скажем, гимнастикой), или о каком-то хобби. Впрочем, у людей это, конечно, не только женская черта: и сыновья, и дочери часто поступают в тот же колледж, где учились их родители, или присоединяются к семейному бизнесу.
Что касается специфических групповых черт, то отличный пример – косатки в морях близ острова Ванкувер. Они четко разделены на две группы – оседлые (резиденты) и бродячие (транзиенты). Резиденты живут стаями, в каждой из которых примерно по дюжине животных, а транзиенты – стайками, где в среднем всего по три особи. Косатки в каждой резидентной стае общаются между собой с помощью звуков, которые складываются в хорошо различимые диалекты, причем эти диалекты передаются из поколения в поколение. Резиденты питаются главным образом рыбой, тогда как транзиентов больше интересуют морские млекопитающие, скажем, тюлень обыкновенный. Аналогия с человеческим обществом очевидна. У нас есть оседлые и мигрирующие популяции. У нас есть культурные различия по части любимой пищи. И у нас, бесспорно, есть разные диалекты.
Мартелл и Уайтхед с трудом сломили сопротивление коллег, убедив их серьезно отнестись к идее о существовании у животных культуры – на примере китов и дельфинов. Однако многие другие животные тоже демонстрируют признаки культуры. Скажем, у птиц, как и у китов, имеется музыкальная культура, где песни перенимаются у родителей и соседей посредством имитации (и поются на различных региональных диалектах). Со временем песни медленно изменяются, подобно тому, как эволюционирует человеческая музыка.
Вероятно, классический пример проявления культуры у животных – те невероятные ухищрения, на которые пускается самец птицы шалашника, чтобы привлечь самку. Он сооружает необыкновенного вида шалашик, сплетая площадку из травинок и веточек, затем строя на ней арку из листьев и украшая ее яркими ягодами, цветами и ракушками. И это не какая-то причуда генетики: в начале брачного сезона молодые самцы посещают шалаши более зрелых, внимательно наблюдая за всеми строительными тонкостями (и за подробностями ритуала ухаживания). Затем молодые самцы собираются группами и осваивают это ремесло, строя черновые шалаши (зачастую просто из грубо сплетенной растительности). Иногда можно наблюдать, как зрелые самцы наносят визит молодежи во время этих первых строительных потуг{35} и протягивают руку (то есть клюв) помощи. Более того, это даже не обязательно родственники, что заставляет усомниться в известном эволюционном мифе, согласно которому в основе всякой деятельности животных – распространение собственных генов или обеспечение себя пищей. Мы привыкли видеть, как пожилые люди регулярно уделяют время подготовке юношеской футбольной команды, или помогают скаутской группе, или обучают детей музыке. И нас как-то не беспокоит, что в этом занятии вроде бы нет никакой выгоды с точки зрения эволюции. Как выясняется, у некоторых животных происходит то же самое. Животные ценят социальные связи точно так же, как мы, и у них есть много знакомых нам занятий – от игр, прихорашивания и ухаживания до посещения похорон. При этом многие виды демонстрируют такой же разброс личностных черт между особями, как и мы. Оказывается, мы не так уж отличаемся от прочих животных. В человеке, по большому счету, нет ничего особенного.
Наука далеко не сразу приняла эту идею. Возьмем, например, историю Джейн Гудолл{36}. «Когда в начале 1960-х я стала храбро употреблять слова „детство“, „подростковые годы“, „мотивация“, „воодушевление“ и „настроение“ [применительно к обезьянам], меня очень критиковали, – пишет она в главе, вошедшей в сборник Питера Сингера «Проект „Гоминида“». – Еще более страшным преступлением считалась моя идея о том, что у шимпанзе может иметься „личность“. Я приписывала человеческие характеристики животным, не являющимся человеком, а значит, была повинна в главном из этологических грехов – в антропоформизме».
Годами и даже десятилетиями научное сообщество относилось к Гудолл (которая начала свои исследования, еще работая секретарем и не имея никакой академической подготовки) как к особе, чьи выводы ненаучны, ненадежны и эмоциональны. Впрочем, некоторые специалисты довольно скоро осознали ценность ее работ. В 1971 году, через десяток лет после того, как Гудолл начала свои изыскания, Дэвид Хамбург из Медицинской школы Стэнфордского университета назвал ее труды «героической попыткой, какие предпринимаются раз в поколение»{37}, заметив, что эти идеи «изменяют взгляд человека на самого себя». Спустя еще два десятилетия стало ясно, что работа Гудолл куда глубже. Стивен Джей Гулд, прославленный палеонтолог и эволюционист, отмечал, что ее исследования являются «одним из величайших научных достижений ХХ века»{38} и «одним из главных успехов западной науки».
34
Люк Мартелл и Хэл Уайтхед выпустили статью… L. Martell and H. Whitehead, «Culture in Whales and Dolphins», Behavioral and Brain Sciences, vol. 24 (2001), p. 309.
35
…зрелые самцы наносят визит молодежи во время этих первых строительных потуг… R. Vellenga «Behavior of the male satin bowerbird at the bower», Australian Bird Bander, vol. 1 (1970), p. 3. Краткий пересказ работы см. в: J. Diamond, «Evolution of bowerbirds» bowers: animal origins of the aesthetic sense», Nature vol. 297 (1982), p. 99–102.
36
Возьмем, например, историю Джейн Гудолл… J. Goodall в: P. Singer and P. Cavalieri, The Great Ape Project (St. Martin’s Press, 1995).
37
Дэвид Хамбург из Медицинской школы Стэнфордского университета назвал ее труды «героической попыткой, какие предпринимаются раз в поколение»… D. Hamburg в: J. Goodall, In The Shadow of Man (Phoenix, 1988), p. xi.
38
Стивен Джей Гулд… отмечал, что ее исследования являются «одним из величайших научных достижений ХХ века»… S. Jay Gould в: J. Goodall, In The Shadow of Man (Phoenix, 1988), p. vii.