Служанка

Зигора, усталый от корпения за письменным столом и проголодавшийся, не разделил веселье супруги. Они даже немного повздорили. Но за ужином примирились, и все забылось. Да и что такого произошло?

Однажды вечером хозяйка отправилась навестить родителей. Муж не мог с ней пойти, потому что взял на дом какую-то срочную работу.

С делом он управился гораздо раньше, чем вернулась жена. Зигора скучал в одиночестве и задумчиво курил «Порторико». Время от времени он с любопытством прислушивался к доносившимся из кухни голосам. К девушке, похоже, пришел-таки кавалер. Зигоре страсть как хотелось взглянуть на него. Но он стеснялся и боялся смутить влюбленную пару.

Чуть погодя, однако, девушка сама постучалась к нему. Густо краснея, она сказала.

— Я как-то видела в ящике шкафа потрепанную колоду карт. Не будете ли вы так любезны, господин, дать ее нам-Хотим в дурачка сыграть. Ко мне Габор пришел, жених мои.

Выяснилось, что Габор — старший рабочий на одном с Зигорой заводе. До сих пор он ходил во вторую смену, потому и не появлялся. Он и впрямь оказался на редкость порядочным парнем. Зигора поздоровался с ним за руку, немного даже поговорили.

Но самое интересное, что, выйдя на кухню от нечего делать, от скуки, Зигора там и остался. То есть снова зашел, когда Габор и девушка сели играть, и стал наблюдать.

Вскоре он, разумеется, не удержался, сделал пару-другую замечаний по ходу игры, и в конце концов девушка робко предложила ему составить компанию.

Оно, конечно, Зигора хозяин, домовладелец, но скука сморила его. Была не была! Снисходительно посмеиваясь, он уселся за стол.

Когда хозяйка вернулась домой, настала ее очередь изумиться столь фамильярному поведению мужа. Представился повод бросить ему его же упреки.

Вместо этого, однако, после недолгих уговоров хозяйка подсела к столу и принялась сдавать карты собственной служанке и ее жениху. Засиделись допоздна.

Возвратившись потом к себе в комнату, супруги ощутили в душе нечто вроде вины, как при тяжком похмелье. И все же не могли не признать, что очень даже приятно провели время.

Вот так. А на следующий день, когда они вернулись с обычной своей вечерней прогулки, все повторилось снова. И на третий день тоже. И позже.

Одним словом, девушка позаботилась и об их развлечении.

Единственное, что продолжало беспокоить, — не пострадает ли таким образом их авторитет. Но и девушка, и ее жених вели себя неизменно почтительно, так что, снисходя до их общества, супруги испытывали даже некое особенное, щекочущее нервы удовольствие. Как сильные мира сего, когда инкогнито отправляются на поиски приключений.

С появлением девушки в доме поселилось почти такое же счастье, такая же безмятежность, какие ангел посылает глубокой ночью послушным детям.

А раз так, то настало время и неминуемого явления сатаны.

В субботу, когда время близилось к вечеру и супруги — чего уж скрывать! — уже предвкушали очередную карточную идиллию, их осчастливил визитом давно не заглядывавший братец Карой.

Вот он влетает к ним с просветленным лицом к сияющим взором. Само волнение. С порога предупреждает, что, к сожалению, времени задержаться подольше у милых родственников почти нет, хотя:

— Знаю, сердитесь, что давно к вам не забегал.

Вот какой молодчина их братец Карой. Однако напрасно он распаляется. У обоих супругов в уме одна и та же мысль: «Интересно, зачем этот вымогатель на сей раз явился? Неужто хватит нахальства опять просить в долг?»

А между тем Карой заводит речь о прямо противоположном. О том, что его пригласили распорядителем на воскресный пикник торговцев. Что он там сможет задарма пить и есть сколько влезет. Больше того, ему еще причитается процент с выручки — все, что останется после благотворительного пожертвования Сумма такая, что он наверняка рассчитается с долгами.

Здесь он делает паузу и, похоже, задумывается, не спросить ли ему: может, милые родственники испытывают материальные затруднения? А то, если надо, он готов помочь.

Такой беззаботный, веселый, лихой этот Карой — ни дать ни взять обедневший аристократ. Но легче усыпить бдительность десяти коммивояжеров, чем Зигоры с супругой.

Они ждут не дождутся конца этого визита. И вот Карой уже поднимается, чтобы прощаться. Критические минуты, обычно он преподносит сюрпризы под самый занавес.

И вправду Карой словно внезапно о чем-то вспомнил:

— Ах, да, послушай, у тебя не осталось той типографской бумаги, что ты с завода носишь?

Бумаги?! Хозяева не знают, пугаться им или вздохнуть с облегчением. Неужели он только за этим пришел?

— Бумага-то? Из конторы? Да думаю, есть еще! — отвечает Зигора.

Он не смеет и виду подать, что ему интересно, зачем это Карою понадобилась бумага. И Зигора собрался было пойти принести ему, пусть подавится.

Но Карой пренебрежительным тоном, так, между прочим, сам объясняет зачем!

— Видишь ли, — говорит, — хочу попросить у тебя на вечер черный сюртук. Я человек аккуратный, помять боюсь, а в типографский-то лист его завернуть — милое дело.

Карой выпаливает это скороговоркой, и Зигора от ужаса поначалу не может понять ни слова. Наконец он берет себя в руки.

— Извини, но черный сюртук мне и самому нужен. Не могу я его тебе дать!

Карой искренне изумлен.

— Что? Вы, может быть, тоже собираетесь на пикник? Тогда дело другое.

Зигоре вдруг вспоминается прошлогодний заводской бал, где Карой заказал на весь стол шампанского, и это стоило половины месячного оклада. Зигоре, разумеется. Не удержавшись, он раздраженно запротестовал на свою голову:

— Никуда мы не собираемся! Очень надо!

— Ну а раз так, то не все ли равно, будет твой сюртук в шкафу висеть, или я его немного проветрю? Он что, рассыплется от этого? А утром к восьми я верну.

Сердце у Зигоры мучительно сжимается. Неужели выхода нет?

Хоп! Вот прекрасная и правдивая отговорка:

— Но ведь тебе мой сюртук не подойдет. Он и мне-то немного жмет.

— Что? Он мне мал? — приходит в негодование Карой. — Как у тебя язык повернулся? Ты ведь в груди меня шире!

Очковтирательство! Бесстыдная ложь! Карой долговязый, костлявый малый. А Зигоре в магазине готового платья и выбрать нечего, разве что в детском отделе.

Но Карой одним прыжком подскакивает к Зигоре и хватает его за плечо. Прижавшись спина к спине, они меряются, при этом Карой слегка подгибает колени и призывает в свидетели сестру:

— Ну, скажи, Янка, разве не он в груди шире? Он и в плечах-то пошире будет. А ну-ка! — Изогнувшись, он заводит руку за спину и измеряет пядью. — У меня пять пядей, а у тебя — пять с половиной… Вот видишь, я же говорю, что ты в плечах на полпяди шире меня.

Зигора был бы счастлив поверить в это открытие. Да и жена подтверждает:

— И правда! Кто бы мог подумать? Карой настолько выше, а ты все-таки его шире!

Ну нет! Зигора и на такое счастье не променяет свой сюртук. Он готов стоять до конца. Но Карой уже уверен в успехе.

— Эй, послушай-ка, — говорит он. — Самое лучшее — взять да примерить. Не подойдет — не возьму.

Мгновение — и он уже у шкафа. Супруга Зигоры с присущей всем женщинам очаровательной суетливостью помогает извлечь сюртук; она уверена, что на долговязом братце он будет висеть мешком, ведь у мужа-то плечи шире. Карой скидывает жилетку, приговаривая, что летом поддевать ее под сюртук теперь не модно, сбросил бы с себя и семь шкур, как змея, ссохся бы до скелета, лишь бы сюртук подошел. И тот, потрескивая, в конце концов — о чудо! — напяливается на Кароя. Смирительная рубашка. Застегнуться Карой не в силах, рукава достают только до локтей. Он тотчас стаскивает его с себя, мысленно прикинув уже, что надо лишь распороть да чуть выпустить рукава и прогладить. Тогда в самый раз будет. Все равно на пикнике сюртук можно снять и ходить в сорочке.

Теперь главное — улизнуть раньше, чем хозяин придет в себя. Карой упаковывает сюртук в бумагу, а Зигора топчется рядом.