Страница 3 из 6
– Здесь гости собирались, затем мы прошли в столовую – говорил Ахматбей, проходя насквозь зала к дверям столовой.
– А дети где? – спросил князь, озирая обстановку зала.
– На втором этаже
Сверху раздался приглушённый детский плач.
– Теперь слышу – сказал Воротынский, входя вслед за Павлом Дмитриевичем в столовую.
Столовая была небольшой. В центре стоял стол на 18 персон, у стены располагался средних размеров камин камин, над которым висели тарелки из Гжели. В двух противоположных углах – серванты, украшенные резьбой и антропоморфическими фигурами. Из столовой Ахматбей и Воротынский прошли на лестницу и поднялись на второй этаж.
– Вот здесь наша спальня, – говорил Павел Дмитриевич, указывая на запертые двери в холле второго этажа – Здесь мой кабинет, там детская, вот здесь библиотека, это – гардеробная, а в этой комнате жена хранит свои украшения
– Колье хранилось здесь? – спросил Владимир Александрович
– В том-то и дело, что нет. Лили положила шкатулку на туалетный столик – отвечал Ахматбей, нащупывая в кармане ключ от спальни.
Достав ключ, Павел Дмитриевич отпер спальню и вошёл туда, пропустив вперёд Воротынского. Напротив двери было два больших окна. У первого стояла кушетка, на которой лежало скомканное дамское ночное платье. Туалетный столик из красного дерева, состоявший из большого зеркала, двух больших четырёх маленьких ящиков, с множеством флаконов и коробочек стоял прислонённым к стене. Под зеркалом находилась простенькая шкатулка с замочком на ключе. Владимир Александрович подошёл к столику и осмотрел шкатулку, не прикасаясь к ней.
– Где ключ? – спросил он, вглядываясь в замочную скважину.
– Лили держит его при себе, на цепочке
– Колье изначально находилось в этой шкатулке?
– Нет. Оно было в бархатном футляре
– Где футляр? – спрашивал Воротынский, не отрываясь от рассматривания шкатулки.
– В комнате с остальными украшениями
– Больше в тот вечер ничего не пропало?
Ахматбей задумался и после небольшой паузы ответил:
– Честно говоря, не знаю. Лили только в субботу утром обнаружила пропажу колье. Ни о чём другом она не говорила…
Воротынский взял шкатулку и начал вертеть её, вглядываясь в каждую щербинку:
– Чрезвычайно любопытно. То есть, колье весь вечер было в шкатулке, и после ухода гостей Луиза не любовалась им?
– Да. Она очень устала и сразу легла спать. В субботу она хотела его одеть. Открыла шкатулку и с ней чуть удар не случился
Воротынский внимательно вгляделся в замочную скважину, рассматривая окружавшие её царапины:
– Подойди сюда, Паша. Смотри… – князь указал пальцем на скважину подошедшему к нему Ахматбею – Видишь эти царапины? Они старые. Это видно по их цвету. Они уже потемнели. И в основном, эти царапины расположены по краям самой скважины, что логично. Они были оставлены ключом от шкатулки. А вот эти царапины совсем свежие и довольно глубокие, по сравнению с другими. Их всего пять, и они располагаются несколько хаотично. Их невозможно было оставить при попытке открыть шкатулку ключом…
– Что ты хочешь сказать?
– Скорее всего, преступник работал грубой отмычкой, скорее всего шилом, или чем-то на подобии его…
Владимир Александрович поставил шкатулку на столик:
– Мне нужен список всех гостей, бывших в твоём доме в тот вечер. Фамилия, имя и отчество. Пойди и составь его сейчас. А я побеседую с твоим дворецким
Ахматбей кивнул и ушёл в свой кабинет, а Воротынский спустился в подвал и прошёл на кухню, где Ефим варил детям кашу в большой кастрюле.
– Позвольте побеспокоить Вас, любезный – обратился к дворецкому Воротынский, пригнувшись, чтобы не ударится о притолоку, входя на кухню.
– Извольте, Ваша Светлость – ответил Ефим, помешивая кашу черпаком.
Владимир Александрович сел на стул, стоявший у рабочего стола:
– Скажите, Ефим Андреевич, как Вы можете охарактеризовать свою хозяйку?
Дворецкий вздохнул, зачерпнул каши и снял пробу. Не удовлетворившись, он долил в кастрюлю молока и продолжил мешать:
– Я не привык обсуждать хозяев, Ваша Светлость
– А я не базарная баба, Ефим Андреевич
Ефим Андреевич помолчал, обдумывая ответ, а после добавил ещё молока и заговорил:
– Вы же знаете, что Луиза Евгеньевна не говорит по-русски
Воротынский кивнул.
– Она ведь даже не дворянка – продолжал дворецкий – Её отец – родом из какой-то глухой французской деревни, из семьи то ли свинопаса, то ли пахаря. Она выбилась из грязи в князи только по милости Божией. Так ведь она же ещё и католичкою была. Пришлось перед венчанием её ещё и в православие крестить. Но, Императриц крестят и эту распутную крестили. Детишек она не жалует. А им мать нужна. Самому старшему мальчику – Мише, только-только шесть лет исполнилось. У всех остальных в год разница. Вот Настасья с ними день и ночь сидит. Да и Павла Митрича она токмо за деньги любит. Ежели бы он ей все энти кольца да бусы не покупал – стала бы она с ним жить? У ней цельная комната одних энтих цепочек. Зайтить тудой страшно. Всё блестит, сверкает, как в храме каком-то
– А что Вы можете сказать на счёт её окружения? Кто-нибудь из гостей, бывших в пятницу в доме, вызвал у вас подозрение?
– Ну… была одна эдакая мамзелька. Подруга хозяйкина. То ли Желизелла, то ли Жулизела…
– Жизелла?
– Вот-вот. Тож по-русски не гу-гу. Всё вилась вокруг да около хозяйки. А она тоже хороша – вышла к гостям, как ёлка рождественская. А после хозяйка энту мадам повела в свою сокровищницу, хвастаться. Вышла та с глазами, как у кошки на колбасу
– Вы считаете, что она могла украсть колье?
– Да такая не только колье, а цельный диван могла бы вынести за милую душу…
– А что на счёт служанки Луизы Евгеньевны?
– Люська-то? Нет, это Вы не верьте, Ваша Светлость. Она ещё ребёнок совсем. По-русски знает. Глупенький ребёнок ещё. Ничего она украсть не могла
– Хозяйка не очень беспокоится за свою служанку, не так ли?
– Она вообще не за кого, кроме своих драгоценностей не беспокоится. Это Павел Митрич благодетель, а она любит только своё отражение
Воротынский встал со стула:
– Благодарю Вас, Ефим Андреевич. Вы мне очень помогли. Если у меня возникнут ещё вопросы, я непременно к Вам обращусь
– Обращайтесь, Ваша Светлость, всегда рад помочь
Владимир Александрович вышел из кухни, прошёл в прихожую и поднялся в общий зал, где встретил Павла Дмитриевича, идущего из своего кабинета со списком.
– Составил? – спросил Воротынский, протягивая руку за бумагой.
Ахматбей пробежал глазами по фамилиям и протянул список брату:
– Да. Все, кто был в тот вечер
Владимир Александрович сел на канапе, положив ногу на ногу, и принялся читать:
– Ахматбей Пётр Иванович, Ахматбей Лев Иванович, Ахматбей Владимир Семёнович, Дурнов Павел Петрович, Жизелла Гроссо, Максимилиан Дельмас, Пётр Фёдорович Ольденбургский, Карл Фёдорович Грот, Николай Алексеевич Шаговской, Валентин Михайлович Шаговской-Покровский-Стрешнёв, Екатерина Ивановна Реверди – Воротынский закончил читать и поднял глаза на Павла Дмитриевича – Я знаком со всеми, кроме мадемуазель Гроссо и месьё Дальмаса
– Жизелла Гроссо – подруга Лили, а Дальмас – её двоюродный брат
– Никто из них по-русски не говорит?
– Нет
Владимир Александрович ещё раз просмотрел список, а затем сложил его и положил во внутренний карман:
– Луиза Евгеньевна скоро вернётся?
– Возможно. Она любит повертеться у модистки перед зеркалом
– Скоро же она забыла о своей пропаже… – со вздохом заметил Воротынский.
– Да что ты, Вова – Ахматбей поставил стул напротив канапе и сел на него – Она в глубокой депрессии
Владимир Александрович скептически посмотрел на брата и вновь вздохнул.
– Правда – добавил Павел Дмитриевич.
Воротынский покачал головой и повернулся к окну, слегка отодвинув двумя пальцами тюль.
Когда часы пробили одиннадцать, к дому Ахматбея подъехали утеплённые белоснежные сани с вензелями и бронзовыми цветами, запряжённые тройкой белых орловских рысаков. На запятках, не смотря на мороз, стояли два лакея, облачённые во французские платья XVIII века и в треугольных шляпах с вышитыми мехом полями. Когда сани остановились, один из лакеев отворил дверь, и на мощёный тротуар ступила своими ярко-красными, на деревенский манер, высокими сапогами, одетая в соболей, песцов, бобров и куниц, совершенно безвкусно скомпонованных в единый наряд дама, с надменным, равнодушно-властным взглядом. Это и была Луиза Евгеньевна де Бертлен, ныне княгиня Ахматбей. Второй лакей выгрузил из саней около десяти самых разнообразных коробок и свёртков, каким-то волшебным образом умудрившись их уложить в одну башню на своих дрожащих от холода руках, и занёс всё это в дом, сразу после того, как княгиня провояжировала в услужливо распахнутую перед ней другим лакеем дверь парадной особняка.