Страница 1 из 6
Колье госпожи де Бертлен
* * * * * *
Давным-давно, когда пейзаж больших городов не был обезображен небоскрёбами и безликими однотипными пятиэтажками, когда зимы были холодные и снежные, когда люди ещё умели говорить друг с другом, и находили это занятие интересным, когда по улицам ездили запряжённые лошадьми экипажи, а самым высоким зданием столицы Российской империи был Петропавловский собор, жил в своём дворце на Почтамтской улице Светлейший князь Владимир Александрович Воротынский.
Глава 1
В этот вечер, 20 декабря 1875 года, в Александринском театре шла «Василиса Мелентьева», постановки Светлейшего князя Владимира Александровича Воротынского. Двухчасовое действо близилось к финалу. После заключительных слов Ивана Грозного на заднем плане сцены прошли с лева направо двенадцать, как одна – облачённых в чёрные одежды и со свечой в руке монашек, а после, сквозь шум, созданный разорвавшимся в овациях залом, к актёрам вышел Воротынский. По обычаю своему, он взял двух стоявших в середине актёров исполнявших главные роли за руки и поклонился вместе с ними. Занавес закрылся. Без излишних разговоров князь поблагодарил свою труппу, вышел через чёрный ход, сел в карету и приказал гнать во дворец. На часах было десять вечера.
Приехав домой, Владимир Александрович поспешил разоблачиться, сам наполнил ванную и улёгся в пену, отпустив всех слуг кроме мажордома Степана Степановича. Понежившись сверх получаса в ванне и дождавшись полного лопанья пузырьков и остывания воды, князь, воздержавшись от ужина, прошёл в свою спальню, нагрел кровать углями и завалился под пышное, пуховое одеяло на гору мягчайших подушек.
Он жил так изо дня в день. Утром просыпался в шесть-семь часов, завтракал, читал газету, осведомлялся о хозяйственных делах, в десять ехал в театр на репетицию, до часу занимался с труппой, затем обедал в ресторане и возвращался к двум часам обратно в театр. С пяти часов вечера до одиннадцати сидел на спектаклях, а затем оборачивался домой уставший совершенно, будто на нём пахали, и заваливался в кровать не поужинав. За два года службы в театре Воротынский, и без того худощавый и бледный, вовсе стал похож на тень отца Гамлета. Он понимал, что служба эта не для него вовсе, но с каждой новой статьёй критиков о его премьерах убеждался в обратном. В период с июля 1873, когда князь начал свою карьеру режиссёра и по нынешний декабрь, он поставил следующие пьесы Островского, бывшего его любимым автором: «Комик XVII столетия», «Козьма Захарьич Минин-Сухорук», «В чужом пиру похмелье», «Бесприданница», «Бедность не порок», «Василиса Мелентьева», «Гроза» и последняя постановка – «Волки и овцы». Сам автор, бывавший почти на каждой из премьер, давал весьма высокие оценки, отдельно отмечая какой-то неповторимый, чуть ли не допетровский шарм и минимальное отхождение от текстов произведений. На спектаклях Воротынского также побывали три Великих князя и в скором времени, возможно, на спектакль явится сам Император, вдохновившийся рекомендациями родственников, что являлось Владимиру Александровичу большой честью и делало его любимцем петербуржских газет и журналов. По воскресеньям около его дворца можно было встретить двух-трёх журналистов. Но тогда журналисты были другими. Они не задавали провокационных и личных вопросов, им было глубоко безынтересно, как живёт и чем дышит актёр, политик или режиссёр, а от князя они ждали какого-нибудь красного словца, которым бы он мог охарактеризовать успех своих постановок. Воротынский же от этого особой радости не испытывал. Напротив, в последнее время он всё чаще хотел бросить театр и уехать в своё поместье в Гринёво, или съездить к родителям в Москву, куда в 1873 году переехал отец Владимира Александровича – контр-адмирал Балтийского флота в отставке, из-за разногласий с начальством. Дело в том, что Александр Петрович Воротынский был ярым противником либеральных реформ и чрезвычайно консервативным человеком. Участник Крымской войны и экспедиции русского флота к берегам Северной Америки в 1863-1864, он выступал против отмены телесных наказаний в армии, создания гласных военных судов и военной прокуратуры и ещё некоторых аспектов военной реформы Александра II, за исключением перевооружения и создания всесословных военных училищ. За свои резкие выпады и заявления он был отправлен в отставку, и в Петербурге оставаться больше не мог. Вместе с женой и младшим сыном – Святославом, Александр Петрович переехал в московский дворец, располагавшийся на месте бывшей немецкой слободы. Семнадцатилетнего Святослава отдали в Московский университет Ломоносова, где он изучал экономику и право, готовясь стать судьёй. Вообще семья Воротынских была одной из немногих дворянских семей, на благосостоянии которых никак не отразились либеральные реформы. С XVIII века они были известны как богатейшие дворяне империи, имевшие дворцы в обеих столицах и владевшие землями под Оренбургом, Екатеринославом, Петербургом, Псковом и в Крыму. Оттого, Владимир Александрович Воротынский мог бы совершенно не работать, ибо денег хватило бы ему на всю жизнь, да ещё внукам и правнукам бы осталось. Но с детства его тянуло к прекрасному и, не смотря на то, что театр считался во времена его детства уделом низших сословий в угоду барину, после отчисления из Пажеского Его Императорского Величества корпуса, он потянулся именно к театру. Все, кто, так или иначе, знал князя, отмечали его актёрский талант и способность к организации, что подстёгивало его к дальнейшему самосовершенствованию.
Утром 21 декабря стояла сказочная погода. Был крепкий мороз, светило солнце, снег, лежавший на мостовой не очень толстым слоем, искрился миллионами льдинок. Владимир Александрович стоял у окна в своём кабинете и наблюдал за жизнью на улице. Дворник, укутанный в несколько драных тулупов, расчищал за уплаченный целковый, тротуар перед дворцом, методично размахивая метлой. Мимо дворца мохноногие кобылки лениво протаскивали сани, гружённые свежесрубленными ёлками, углём, дровами, или перевозящие господ в роскошных шубах и громоздких меховых шапках. Один из таких экипажей, а именно – крытые сани на двух пассажиров с монограммой «АБ» на дверце, запряжённые двумя гнедыми клейдесдалями остановился перед парадными дверями дворца. Кучер спрыгнул с козел, отпер дверцу и из саней вышел невысокий мужчина средних лет, с чёрной, кучерявой, пышной бородой до груди, длинными усами, в каракулевой папахе, норковой шубе и с толстенной чёрной тростью в руках, спрятанных в кожаные перчатки. Воротынский в момент узнал в этом господине своего двоюродного брата – Павла Дмитриевича Ахматбея. Человек истинно малороссийского духа, весёлый и простой в обращении, отставной штабс-ротмистр Кавалергардского полка, надворный советник Павел Ахматбей, имевший в дружеских кругах прозвище «Шахматы-брей», был весьма красив собой и владел приятным, хотя слабеньким, теноровым голосом, на вид же он был любезный и приветливый человек. В свои тридцать пять лет он числился в IV отделении Собственной Его Величества канцелярии, имел пятерых детей от первой жены – княжны Марии Алексеевны Бортянской, умершей скоропостижно от лихорадки через несколько недель после рождения пятого ребёнка. Вторая его жена – француженка, Луиза Евгеньевна де Бертлен, дочь актёра французской труппы Михайловского театра, не нравилась никому из родных и друзей князя Павла Дмитриевича Ахматбея. Она была мила на вид, смугла, черноволоса, красиво пела, играла на фортепьяно и арфе, знала наизусть несколько мольеровских пьес, но совершенно не говорила по-русски, детей недолюбливала, была младше мужа на двенадцать лет и более всего питала страсть ко всякого рода украшениям. Павел Дмитриевич же боготворил свою «Лили» и потакал любой её причуде, покупал всё, что ей заблагорассудится: самые дорогие кольца, серьги, колье, гарнитуры, подвески, заколки и брошки. Он влезал в долги, продавал фамильные владения, выставлял на аукцион предметы искусства и живописи, доставшиеся ему от отца, что вызывало ужасное возмущение Ахматбея-старшего. Старый князь Дмитрий Иванович вообще был в сложных отношениях с сыном. Но недоверие к Луизе де Бертлен испытывал не только он. Оба оставшихся в живых дяди Павла Дмитриевича в один голос твердили о расчётном роде нового брака племянника, хотя имели совершенно иное мировоззрение, нежели Дмитрий Иванович. Опасения на счёт mademoiselle Бертлен высказывал и Александр Петрович Воротынский – дядя Ахматбея по материнской линии, а родной брат первой жены Павла Дмитриевича – князь Владимир Алексеевич Бортянский вовсе рассорился со всем семейством «Ахматов», когда узнал, на ком женится бывший свояк. Что касалось Владимира Александровича, то он предпочитал не лезть в личную жизнь брата, тем более, старшего.