Страница 2 из 8
- Ты делаешь успехи, Ариан, - он поднял на меня взгляд.
- Спасибо, отец. Вы очень добры, - мой голос не выражал ничего - это был единственный способ говорить с моим родителем и не вызвать его раздражения непочтительностью.
- Хорошо, хорошо, - он закончил листать последнюю тетрадь, - Теперь приступим...
Следующий час напоминал допрос. Мой отец менял темы разговоров, стараясь подловить меня на незнании или неприлежном изучении предметов. Требовал продемонстрировать знания, на ходу придумывая ситуации, из которых за считанные секунды мне надлежало найти выход и так далее, далее, далее. По окончанию, он небрежно кивнул, что являлось наивысшей похвалой от него.
- Что ж, похоже, в этот раз ты не разочаровала меня, - он постучал длинными пальцами по столешнице темного дерева, а потом неожиданно приказал. - Открой шторы, Ариан.
Осушаться даже не пришло мне в голову и я, пройдя мимо стола, раздвинула тяжелый гардины.
- Подойди, ко мне.
Я повернулась и сделала насколько шагов к нему, замерев на почтительном расстоянии и опустив взгляд в пол.
- Ближе.
В моем сознании мелькнуло удивление, отец никогда не подпускал меня к себе ближе, чем на расстоянии полтора метра, но я молча выполнила приказание. Несколько минут я чувствовала на себе его тяжелый взгляд, а потом его пальцы жестко схватили мой подбородок и развернули лицо к свету. Я замерла, напоминая самой себе испуганного кролика: видимо, мой отец решил снова изучить мою внешность и вновь разочароваться, а как следствие наказать и меня, и мать. Ее за то, что подарила ему некрасивую дочь и не смогла подарить сына, ну а меня... меня за то, что я была именно такой...
Роды моей матери проистекали тяжело, да и результат никого не обрадовал. Я родилась болезненно худой и длинной с вытянутым лицом и излишне длинными пальцами на руках и ногах. Поначалу думали, что младенец и роженица умрут, но нет, обе выжили. И если мать оправилась, как ни странно довольно быстро, то моя внешность со временем мало изменилась, разве, что пальцы перестали быть непропорционально длинными. Излишняя худоба придавала мне болезненный вид, который еще более усиливался снежно-белой кожей, похожей скорее на прозрачную бумагу. Волосы имели скучный каштановый цвет, как и у моей матери. Но если ее волосы на солнце отливали золотом, то мои лишь приобретали странный серый оттенок. Лицо оставалось чересчур вытянутым и отягощенным упрямым подбородком, а глаза приобрели болотно-зеленый цвет. Красавицей или подающей надежды стать хотя бы симпатичной меня назвать было нельзя, что приводило моего отца прямо-таки в бешенство. Поначалу свою злость он вымещал только на своей жене, демонстративно ставя ее не выше домашнего пуделя, но потом подросла я, и он получил новый объект для придирок. Что странно, меня он как-то по-своему любил, точнее даже не меня, а свою кровь, которая текла в моих жилах, хотя это мало что меняло в его отношении, разве что требовало от меня грандиозных усилий на выполнение того, что он считал нужным, мало заботясь о моем мнении и желании.
Я почувствовала, как он поворачивает мою голову под другим углом и снова внимательно вглядывается в черты лица. Подбородок уже болел, как и шея, затекшая в неудобном положении, но я не возражала, напоминая себе о бесполезности этого занятия. Наконец, он отпустил меня, и я увидела довольную усмешку, мелькнувшую на тонких губах.
- Можешь идти, Ариан, - отец взмахом руки отсылал меня, - тебе пора на занятия.
Я поспешно сделал шаг назад, потом реверанс и, не смея напомнить ему о своем существовании, двинулась к двери, каждую секунду ожидая, что он взорвется речью, произносимой на самом деле спокойным размеренным голосом, но от этого становившейся еще более страшной. Я уже взялась за дверную ручку, когда его голос остановил меня:
- И еще, Ариан.
Я медленно повернулась:
- Да, отец.
- Ты опоздала сегодня на ленч, а значит, лишаешься своего выходного.
- Я понимаю, отец, - сейчас я думала только о том, чтобы избавится от его общества.
- Но так как я остался доволен твоими успехами и сегодня твой день рождения, - он сделал паузу и, вновь окинув меня взглядом, довольно усмехнулся, - Ты получишь свой выходной, как подарок. С днем рождения, дочь.
- Спасибо, отец. Вы очень добры, - я позволила себе легкую благодарную улыбку.
- Свободна, - он указал мне на дверь.
Поздно вечером, когда дом уже спал, я зажгла свечу и подошла к большому зеркалу, висящему у меня в комнате, и стала вглядываться в собственное отражения, гадая о том, что же увидел во мне отец. Казалось, на первый взгляд ничего не изменилось, но, присмотревшись, я увидела, что немного поправилась, что сразу же стерло из моей внешности следы болезненности, лицо округлилось и в связи с ростом уже не смотрелось вытянутым, подбородок больше не привлекал излишнее внимание, а скорее придавал решимости. Кроме того, со временем черты лица обещали еще измениться и приобрести необычно гармоничное сочетание. Похоже, я стану если не красавицей, то уж точно завидной невестой и не только благодаря деньгам. Я коснулась пальцами своего отражения, скорее боясь, что это произойдет со мной, и тоскливо прогоняя прочь крохотные зачатки мечты о том, что я никогда не выйду замуж и когда-нибудь буду свободной. Их предстояло похоронить распускающейся красоте моей внешности... Мой отец действительно мог быть довольным...
Глава II.
Порой мы не понимаем, как ценно одно единственное мгновение. Одна улыбка, один взгляд.
Из писем Ариан к Джонатану
Август, 1808 год
Я притаилась за гардиной, пропуская одну из своих гувернанток, спешащую по своим делам. В такие моменты я возносила хвалу Господу за мрачную обстановку дома, неменяющуюся вот уже на протяжении четырнадцати лет, и разве что изредка подновляющуюся. Мой отец не считал нужным тратить свои капиталы на ничего не значащее убранство дома, где кроме меня все равно никто не живет и не бывает.
Осторожно высунувшись из-за гардины, я убедилась, что путь свободен и проскользнула к французскому окну, ведущему в сад. Осмотревшись и в очередной раз удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я продолжила свой путь ведущий всего-навсего на конюшню. Я хихикнула и тут же испуганно зажала рот ладошкой, нервно озираясь. Конечно, все мои учителя и гувернантки, сейчас прибывали в уверенности, что я лежу у себя в постели с мигренью, но осторожность никогда не помешает. То, что в мою комнату кто-нибудь может войти и обнаружить пропажу, меня не волновало. Мои приказы здесь не обсуждались. Эту практику ввел отец. Ему даже в голову не могло прийти, что прислуга может хоть в чем-то перечить ему или мне, как его дочери. Здесь не было "но", "возможно", "вероятно". Был приказ и они обязаны были исполнять его, если не желали лишиться места и хорошего жалования. Кому-то это покажется излишним снобизмом, но мне не было жаль этих людей, ведь они не жалели того ребенка, каким я когда-то была... Была...
Поэтому если я приказала меня не беспокоить, беспокоить меня не будут, разве что напишут в очередном еженедельном отчете моему отцу, что его дочь один раз слегла с мигренью, что он благополучно проигнорирует. Родитель в последние четыре года позволил мне ряд послаблений, за которые я была ему безмерно благодарна, вот только зная, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловках, я могла только догадываться, чего мой отец потребует взамен... Впрочем, на данный момент я ничего не могла изменить в своей жизни, разве что наслаждаться пусть мнимой и быстротечной, но свободой. Выходных у меня стало больше. Теперь один день в неделю принадлежал лично мне. Кроме того, ежедневно мне выделялось два часа свободного времени после ленча, которых раньше не было.