Страница 8 из 18
– Зачем ты чешешь волосы… Зачем ты чешешь волосы? – кружа вокруг сундука, не переставал он спрашивать её обеспокоенным тоном, и его дрожащий голос был похож на заезженную пластинку.
Она молчала и не выпускала гребень из рук. И тут она обратила внимание на его ступни. Они были без обуви и покрыты густым покровом шерсти. «А стучал как подкованными каблуками. Может, у него и не ступни вовсе, а копыта…» – подумала она.
– Зачем ты чешешь волосы? – продолжал он спрашивать. – Дай мне гребешок! – в его голосе прозвучали стальные нотки.
Она даже не пошевельнулась. И вдруг он резко шагнул к колыбели и наклонился над ребёнком.
– Не смей! – крикнула она и вскочила с места.
Он усмехнулся и поднырнул под люльку.
Она села на кровать, вцепилась обеими руками в колыбель. Он привстал и опять протянул руки к младенцу, и в этот момент над колыбелью появились световые контуры ангельских крыльев.
– Вон отсюда! – осмелела она. – Желанный нашёлся! Чтоб духу твоего здесь не было! – кричала она.
Он отпрянул от люльки. Во дворе прокричал петух. Растворились и тут же захлопнулись ставни окон, и глухой, редкий стук по дереву поднял дыбом волосы на голове женщины.
– Догадалась! – разочарованно закончил пришелец эту историю и исчез.
– Мам, ты выпачкала волосы мукой, что ли? – спросила её утром старшая дочь.
– Да я ничего не пекла. Где? В каком месте?
Она подошла к зеркалу и увидела на волосах седую прядь.
На краешке земли занималась заря.
– Красота-то какая! – сказала женщина.
Наталья Иванова
Родилась в г. Октябрьском Республики Башкортостан. Лауреат башкирского республиканского фестиваля поэзии «Родники вдохновения». Автор поэтической книги «Имя ласточки горной». Стихи и проза публиковались в «Литературной газете», «Дне литературы», в журнале «Аргамак», в альманахах «ЛитЭРА», «Пятью пять», «Артбухта», в сборниках «Траектория», «Точки» и др. изданиях. Лауреат Международного прозаического чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта», фестиваля исторической поэзии «Словенское поле», премии молодых писателей им. А. Филимонова. Финалист конкурса «Проявление» и фестиваля «Славянские традиции». Училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Работала редактором отдела поэзии альманаха «Артбухта» и журнала «Лампа и дымоход». Живёт в Москве.
Люлька качалась мерно…
Утром мне проткнули уши. Мы сели у окна, мама принесла иголку, вату и спирт. Иголка никак не хотела выходить с другой стороны. Спирт жёг до ужаса, руки у мамы были в крови, я плакала. Когда иголка протыкала второе ухо, я дёрнулась, мама всё бросила, громко зарыдала и ушла в другую комнату. Уши горели, как будто их сдавили и продолжали сдавливать клещами. Я сидела не двигаясь и смотрела в окно. Я сама попросила дырочки в ушах: все подружки давно носили золотые гвоздики или колечки, и мне, пятилетней, это казалось красивым. Специальные пистолеты с иголками в наш маленький город не привозили, и я готова была терпеть.
Кое-как мы завершили кровавое дело, и мама продела мне в уши пропитанные спиртом ниточки. Они казались тяжелее серёжек с рубинами, тяжелее хрустальных светильников, как будто мочки сдавили жерновами, жернова крутились и гудели… Хотелось свернуться в клубочек, спрятаться где-нибудь в уголке, укрыться с головой, только бы избавиться от боли в воспалённых ушах. Боль не проходила весь день. Играть не хотелось, читать не получалось, подружек домой не звала…
К вечеру мама села за швейную машинку. Платья в наш маленький город тоже не привозили, только ткани, поэтому шили сами. Мама раскатала на полу рулон миллиметровой бумаги и переносила на неё выкройку из швейного журнала, немного корректируя фасон. Рядом уже был разложен белый лён в синюю крапинку.
Мой недавно родившийся братик лежал, запелёнатый, на диване и играл с кусочками серебристой ткани и бусами из коробки. Коробка была сделана из новогодних открыток: открытки приклеивали на картон, вырезали, края красиво обвязывали «столбиком» и сшивали. Внутри хранились катушки с нитками, мерная лента, собранные на леску пуговицы. Зелёная, с новогодними свечами и шариками, коробка нравилась малышу больше разноцветных тканей, и детские пальчики скользили по гладким открыткам, но никак не могли их ухватить. Не получив коробку, малыш обиделся и принялся хныкать. Это означало, что его скоро будут кормить и готовить ко сну.
Детская люлька висела в родительской спальне, подвешенная на крюк в потолке. Снизу к ней крепилась дугой верёвка, в которую можно было поставить ногу и качать, чтобы свободные руки в это время вязали или шили. Качание люльки входило в мои обязанности, только верёвочная дуга была для меня велика, и мне приходилось качать ладошками. Край люльки доходил до подбородка, и я вставала на цыпочки, чтобы поправить пелёнки.
Я ждала за закрытой дверью спальни, пока мама покормит малыша. Усыплять его не хотелось, а хотелось наблюдать, как из белой ткани с синими прожилками рождается платье. К ниточкам в ушах было невозможно прикоснуться, и страшно было подумать, что утром придётся надевать шапку и завязывать тесёмки. Кожа чувствовала прикосновение воздуха и даже прикосновение звука. В комнате было темно. В синем незанавешенном окне виднелись крыши домов и столбики дыма из труб.
Мама вышла из спальни раздражённая, ей тоже хотелось превращать белую ткань в торжественный наряд.
– Покачай люльку!
Я подошла к кроватке, где братик уже высвободил ручки из пелёнок. Личико его сморщилось, он приготовился плакать. Может быть, и ему хотелось наблюдать чудеса швейного искусства или он всё хотел ухватить золотые новогодние шарики, нарисованные на швейной коробке. «Пожалуйста, засыпай…» Малыш заплакал…
– Качай люльку!
Нет-нет, пожалуйста, не плачь…
Малыш стал плакать сильнее. Звук ходил по ниткам, как по струнам, и казалось, что это иголки входят в мочки, в ушные раковины, жернова крутятся и гудят…
Ну что же ты плачешь… Уже темно… Придёт бабайка.
А малыш пугался своих ручек, высвобожденных из пелёнок и взмахивавших у его лица. В дальней комнате закрутилось колесо швейной машинки. Иголка громко, на огромной скорости прошивала ткань. «Та-та-та-та-та…» – отдавалось в ушах. Я легла на кровать. Колесо машинки продолжало громко и мерно стучать, торопясь проложить шов. Голос младенца стал ещё громче.
«Что же ты плачешь? – я качнула ребёнка, слёзы мои закапали на деревянный край люльки. – Смотри, какая уточка, как она плавает… Ой-ой-ой, утонет!» Погремушка пищала и звенела. Швейная машинка стучала. Малыш не хотел успокоиться.
«Давай мы спрячем твои ручки…» – я развернула пелёнку, поймала крошечные ладошки, скрытые в зашитых рукавах распашонки, прижала их к бокам и закрутила в ткань. «Маленькая Дюймовочка спряталась в цветочке…» – на полу валялась игрушка с рычагом, рычаг вдавливался – цветок крутился, лепестки раскрывались, а в середине сидела маленькая куколка. «Вжих-вжих!» – заработал рычаг игрушки… Люлька снова закачалась, верёвки заскрипели. Малыш успокоился, но засыпать не хотел. Он испуганно наблюдал, как открывается и закрывается железный цветок с железной куклой внутри. Рычаг работал отчаянно, как пила. Резцы царапали металл и воздух, царапали уши, царапали нитки… Швейная машинка перестала стучать…
Я убрала Дюймовочку и продолжила качать малыша. «Мама уже сшила юбку, планки и сделала карманы… На карманах будут синие-пресиние пуговицы… Я видела картинку, мама мне показала. Я буду пришивать пуговицу с перламутром…» Малыш наблюдал за мной, кряхтел, пытаясь высвободить спелёнатые руки, и никак не засыпал… Маленькая полиэтиленовая клеёнка под ним сбилась на один край. Я вытащила её из-под пелёнок.