Страница 10 из 18
Мои родители построили дом на границе Зелёного посёлка и Муллино. Это всё тот же город – и до центра пятнадцать минут пешком. Законные шесть соток для одноэтажного кирпичного жилища. Три комнаты и веранда. В четырнадцать лет в пылу ссоры с матерью я сбегу отсюда в ночной город. Пустыми и хищными закоулками доберусь до магазина «Уют», а оттуда – по проспекту до кладбища и – в гору. Шесть километров до бабушки. Она меня ни о чём не спросит, но всё поймёт. Бестелефонное и бессвязное время. Родители долго будут искать меня по подругам и только позже приедут сюда. Я буду уже спать. Своеволие – живой, узнаваемый сюжет.
И нет такой силы, чтобы вычеркнуть последние годы моей жизни. Вычеркнуть и поставить точку. Мы теперь так далеки друг от друга, что это не просто разные стороны, а разные смертные жизни. И вечный огонь – как факел нефтегазодобытчиков. Как вечная память.
Мне будет пятнадцать, когда наступит зарничное и заресничное августовское утро. Красивое, бессонное утро.
И будут шуршать камушки под подошвами резиновых галош. Я буду бежать вниз, а рядом будет скользить освобождённая, вольноотпущенная женская душа. Пахнущая ромашкой и душицей…
А накануне… Накануне ей приснилась первая любовь. Любимый, давно уже умерший, пришёл к ней, стоял у забора, улыбался и звал: «Я же говорил тебе, Лена, ты всё равно станешь моей…»
Легко скользит и ускользает вольноотпущенная женская душа… Что ещё я не видела в этой жизни? Что держит так меня здесь? Я видела смерть и сотворила рождение. Дважды лежала под ножом хирурга. Видела и красоту, и безобразие. Сама создавала и то, и другое. Любила. Любила сильно. Ненавидела. Столкнулась с предательством, но знала и преданность. Разве я увидела не все грехи человеческие, а некоторые из них и познала? Что удерживает меня в этой жизни? Что сковывает и оковывает душу, заставляя её выполнять несправедливую повинность, вынашивая и изнашивая тело? Мне ли делать, что должно? Пусть ли будет что будет?
Но я знаю, что нужно терпеть. И научиться ждать. Ждать долго и ждать упорно. Мига, момента, когда мелькнёт в воздухе коса и упадёт иссохшая былинка. А накануне… Я знаю и верю, что мне приснишься ты… Будешь стоять у забора, улыбаться и звать… И скажешь: «Пора…» Тогда я буду точно знать… Тогда так легко будет скользнуть вольноотпущенной женской душой… Плыть под шорох камушков… Рядом с маленькой девочкой, которая век спустя будет так же долго ждать сочельника, ждать кануна, ждать такого же сна, чтобы высвободиться, и чтобы тоже плыть… Под шорох камушков, к восходу солнца, исчезая в слоистом течении вечного огня… Всё будет так непременно: и красный диск, и шуршание дорожного гравия, и вечный факел… Я буду ждать… Долготерпением до надрыва… Терпеть и ждать…
Полина Гордиенко
Родилась и живёт в Москве. Закончила МГУ им. М. В. Ломоносова по специальности психология.
Работала детским психологом в Центре лечебной педагогики, теперь уже 7 лет преподаёт в школе № 179 при МИОО английский язык. С детства активно писала стихи и рассказы. С 2016 года посещает курсы литературного мастерства у А. В. Воронцова. В «Точках» публикуется впервые.
Пестробородый
– «…Они копались в коробках и ящиках, и вдруг котёнку на глаза попался необычный предмет. Большой свёрток в зелёном чехле…» – я перевернула страницу и замолчала.
– Читай дальше! – потребовала дочка.
Вместо этого я спросила:
– Что ты видишь на этой картинке?
– Глаза, вот здесь и здесь, – стала тыкать малышка пальчиком, – палатка, котёнок залез.
– А ещё?
– Червяки в банке.
Я перевернула ещё одну страницу, потом вернулась обратно. Но картинка оставалась прежней и вовсе не такой, как её описала дочка.
– Все, – я решительно захлопнула книгу, – завтра дочитаем, беги в кровать. Папа сейчас придёт тебя поцеловать.
Уже несколько месяцев я видела пейзаж, который не видел никто. То промелькнёт отражением в луже, то появится и исчезнет в проёме арки, а иногда подолгу виднеется из окна моего дома. Теперь же выступил на страницах детской книги.
Эти видения начались после той самой встречи.
Был конец октября, я проводила дочку к бабушке и возвращалась по желтеющим аллеям домой, спешить было некуда. На улицах безлюдно, только что прошёл дождь. Словно сквозь влажную пелену доносились приглушенные вскрики детей, лай собаки, шум проезжающих машин. Со всех сторон меня обступил терпкий запах диких яблок и аромат сырой земли. Хотелось дышать полной грудью, наслаждаясь каждым вдохом и выдохом. Ощущения так поглотили всё моё естество, что тревоги и заботы на какое-то время отступили.
Опавшие красавцы манили и влекли к себе. Вспомнив детство, я начала собирать мокрые листья, разглядывая их форму и невообразимые оттенки: апельсиново-оранжевые, сочно-красные и песочно-жёлтые в серебристую крапинку. О боже, как прекрасно может выглядеть смерть! И тут же гнетущие мысли стали пробираться в сознание.
Почему мне не удавалось, подобно другим, отрешиться от неминуемого конца? Уже сколько лет я просыпалась, завтракала, ходила на любимую работу, общалась с друзьями и семьёй, свободное время проводила за приятной книжкой или рукоделием. И такая жизнь мне очень нравилась! Но ведь в конце концов от меня ничего не останется, всё поглотит небытие. Это как рисовать картину и знать, что она будет сожжена через несколько минут после завершения. Как рожать ребёнка и понимать, что он не проживёт и года. Зачем я готовлю обед, зачем иду в кино или строю планы на отпуск? Зачем всё это, если когда-нибудь я сгину и превращусь в прах? За любым предметом и живым существом чувствовалась тень смерти. И она обесценивала любые мои порывы и действия, превращая их в рассыпающийся на ветру песок. Всё в мире временно и потому бессмысленно…
Грустные размышления настолько овладели мной, что я и не заметила, как рядом появился старик. Я сделала шаг назад от неожиданности и тут же смутилась. Незнакомец выглядел дружелюбно и вместе с тем необычно. Яркие рыжие волосы торчали взъерошенной кочкой. А густая борода пестрела всеми оттенками осени: от малиново-бордовых до кирпично-оранжевых. Человек походил на выходца из старой доброй сказки.
– Чудесная работа, – указал старик на листья в моих руках. От добродушной улыбки его лицо покрылось сотней морщинок и сделалось ещё чуднее. Незнакомец весело прищурился, глядя на меня как на старую знакомую.
– Все листья подобраны не случайно и удивительно гармонируют друг с другом, – продолжал он. – Только тонкие ценители способны найти истинную красоту в увядании. И мы с вами одни из них. Верно, милая? – я как заворожённая слушала Пестробородого, чьи вкрадчивые слова обволакивали, а золотистые глаза смотрели в самую душу. – Пока листья были живыми и впитывали солнечные лучи, они все росли как один: зелёные, сочные и молодые. Но когда их вены стали сохнуть, каждый преобразился по-своему, – старик с торжественным видом провёл кончиком пальца по краю кленового листа, который я держала в руках. – Именно для своего последнего полёта к земле листья приобрели неповторимую индивидуальность. С людьми всё иначе. Смерть уничтожает мысли и чувства, тело становится омерзительным. А гибель листа раскрывает его с новой чудесной стороны. Не так ли, милая?
– И всё равно они скоро рассыплются в пыль, – тихо заметила я.
– Подарите мне ваш букет, – попросил Пестробородый, – в моих руках, даю вам слово, он останется нетленным навсегда.
Я не понимала, шутит незнакомец или говорит всерьёз, и потому застыла в нерешительности.
– Всё в мире временно и потому бессмысленно, правда, милая? – Пестробородый лукаво улыбнулся. – Но стоит лишь переступить порог в мир вечности, и старуха-смерть останется ни с чем. Я знаю путь и открываю его тем, кто не хочет мириться с конечностью бытия.