Страница 12 из 16
Смелость Маджида Маджиди заслуживает всяческого уважения, но негативная реакция в мире во многом была ожидаемой. По этой причине более безопасным оказывается обращение не к религиозному, а к лирическому эпосу, который также дает возможность показать «человеческое» лицо Ирана, гуманистическую суть исламской идеологии, и при этом отразить противоречия современности. Такой путь избрал Аббас Киаростами.
Американский киновед Годфри Чешир справедливо отмечал, что если попытаться свести творчество Аббаса Киаростами к одной идее, то ею будет стремление найти «кинематографический эквивалент модернистской поэзии Ирана»[58]. Модернизм в Иране всегда характеризовался не столько разрывом с академизмом, сколько готовностью принять парадигмы иной культуры[59] и органично связать их с традиционным мировоззрением. Поэтому многие эпические произведения, написанные более 500 лет назад, кажутся более «модернистскими», чем ряд сегодняшних произведений иранского киноискусства и литературы (часто очень достойных), сделанных в соответствии с требованиями фундаменталистского режима. Большинство великих персидских поэтов, расцвет творчества которых приходится на X–XV в.в., были по сути модернистами – они находили сюжеты для своих произведений в устных легендах и преданиях, в древнейших книгах «Авесты», насыщали их исламским толкованием и неизменно отражали в них личные переживания и настроения своего времени.
Хотя экранизация не является излюбленным видом творчества Киаростами, у него есть два фильма, которые служат блестящими примерами модернистского переложения эпоса на экран. Это – «Тазия», экранно-театральное представление в «Театро Индиа» в Риме (2005), и «Ширин» (2008). Обе картины радикальны по форме и стилю. Они не воссоздают атмосферу былых времен, а знакомят зрителя с иранским эпосом в минималистичной, приближенной к тексту современной форме. Вспоминается крылатая фраза А.П. Чехова: «Если пьеса хороша,…нет надобности утруждать актеров…»
В шиитском исламе «Тазией» называется религиозная мистерия с музыкой, скачками и боями в память о мученической смерти Хусейна[60], внука пророка Мухаммеда. «Тазия» устраивается ежегодно, хотя традиции сохранились лишь в некоторых провинциях Ирана, поскольку правительство не поощряет культ Хуссейна. До постановки спектакля Киаростами выезжал в иранскую глубинку и снимал на камеру лица иранцев, зрителей «Тазия». Эти кадры впоследствии демонстрировались на шести больших экранах, расположенных над сценой, на которой разворачивалось представление.
В основе «страстей» по мусульманскому мученику лежит предание о героическом миролюбце Сиявуше, одном из самых любимых героев «Шахнаме» Фирдоуси, прообраз которого находят в книге «Авеста» (Сьяваршан). Сама эта книга, а точнее собрание книг, создавались в то время, когда индо-иранское сообщество еще не распалось, поэтому и послужила тем мостиком, который связывает западный и восточный героический эпос[61]. У мусульман немало мучеников, спасших жизни тысячам мусульман, но именно Хуссейна почитают в шиитских странах больше других. Это по-человечески понятно, поскольку чудовищная жестокость по отношению к человеку, стремящемуся к общему благу, немало сделавшему для достижения мира и согласия, за которым нет никакой вины, не может не вызывать чувство жалости и протеста. В истории Хусейна много моментов, затрагивающих сердце человека независимо от его религиозных взглядов, но в живучести «Тазия» усматривается также далеко уходящая в прошлое история. В VII в. арабы покорили Персию и принесли с собой ислам. С укреплением ислама в Персии угасли священные огни, горевшие в разноцветных светильниках. Многие бежали, но большая часть осталась: трудно было расставаться с насиженными местами. Арабы обложили персов большими податями, запрещали ездить на лошадях и носить оружие. При этом все понимали, что персы находятся на более высоком культурном уровне, и, чтобы обозначить это отличие, персы приняли участие в распре среди арабов, которая разделила их на два враждебных толка: суннитов и шиитов. Арабы были сунниты, а персы, желая хоть как-то обозначить свое превосходство над поработителями, приняли шиизм. Таким образом, «Тазия», помимо исключительно религиозного действа, издревле представляло собой особую форму общения единомышленников, негласного социального протеста. Как раньше, так и сейчас, в обществе, где не существует свободы слова, а на людей наложено немало нелепых ограничений, такие формы общения людей очень важны. Подобные спланированные массовые акции получили сегодня название «флэшмоб». Хотя впервые эта социальная технология самоорганизации толпы была описана американским социологом Говардом Рейнгольдом[62] в 2002 году, есть все основания полагать, что нечто подобное флэшмобу существовало в Иране с конца VII века. Не было современных коммуникативных технологий, позволяющих вовлечь во флэшмоб широкие массы, но посвященным всегда было известно время (первые 10 дней мухаррама), тема и цель массовой акции. Тема и цель, помимо чисто религиозных, приобретали и иные оттенки, но сутью всегда оставались «молчаливый протест», сочувствие друг другу, сближение чрез общую боль. Увидев фильм
«Взгляд на «Тазия» на фестивале в Эдинбурге два года спустя, уже без театрализованного представления, западный зритель волен был сам выбирать по кому у него тазия[63] – по своим близким, по жертвам терактов, по христианским мученикам, узникам концлагерей, заключенным ГУЛАГа. Неподдельная искренность обычных иранцев пленила видных деятелей кино, среди которых были Бернардо Бертолуччи и Жульет Бинош.
Через год Жульет Бинош приняла участие в изящной и изысканной экранизации эпоса, фильме «Ширин» Киаростами, а еще через год получила Золотую пальмовую ветвь за роль в его фильме «Копия верна». Простым итогом этой картины является утверждение, что копия не менее ценна, чем оригинал, если она вызывает у людей подлинные чувства. Следуя этой логике, «Взгляд на Тазия» – экранизация полностью «подлинная», а «Ширин» – полностью искусственная, «профмоб», поскольку все ИЗ женщин, принимавших участие в проекте, – профессиональные актрисы.
В данной картине зритель только «слышит» фильм, не видит его, а смотрит на одухотворенные лица актрис, которые сами выступают в роли зрителей. Актрисы играли 6-и минутный эпизод, представляя себе «некий» фильм о любви и показывая эмоции, которые воображаемый фильм мог бы вызвать. О том, что фильм будет основан на легенде «Хосров и Ширин», Киаростами решил уже после съёмок, и, если этого не знать, можно было бы назвать «Ширин» самой честной экранизацией лирики Низами.
Изображение и звук связаны здесь посредством глубинного содержания поэмы. Киаростами не зря убрал Хосрова из названия. Именно Ширин, а не Хосров и не Фархад является истинным центром легенды. По всей поэме разбросаны черточки, говорящие о ее человеческом достоинстве, чистоте, мудрости и всепоглощающей любви, которая занимает главенствующее место в ее помыслах и действиях. При этом объект любви идеализирован и, казалось бы, не достоин такого высокого чувства. Именно такие женщины, как она, во все времена часто становятся жертвами самообмана, влюбившись в образ, далекий от реальности.
Едва ли можно сомневаться в том, что образ христианки Ширин, как и ее царственной тетки Мани-Бану, навеян образом грузинской Тамары, благородной и мудрой правительницы, о которой, вероятно, Низами был наслышан. Исключительно важным является третий герой поэмы, архитектор Фархад, безнадежно влюбленный в Ширин и не надеющийся на взаимность. Низами наделяет его самыми благородными качествами и богатырской силой. Как и образ Рустама в поэме «Шахнаме» Фирдоуси, его образ, скорее всего, собирательный. Это не один человек, а народ, которому под силу любой подвиг. Именно поэтому в честном бою правителю богатыря никогда не одолеть. Правитель может обманывать народ, как Хосров обманывает Фархада, но рано или поздно придет возмездие – и в итоге Хосров гибнет от вероломной руки собственного сына.
58
Cheshire, G. How to read Kiarostami//CINEASTE. vol. 25. No. 4. October, 2000. P. 11.
59
The Modernist World. UK: Routledge, 2015. P. 447–449.
60
Жители Куфы позвали Хуссейна помочь избавиться от «неправедного халифа», но в итоге сами же предали его и обрекли на медленную мучительную смерть, заставив сначала увидеть, как убивают его близких.
61
Веселовский А. Историческая поэтика. Л., 1940; Жирмунский В. Народный героический эпос. М.-Л., Гослитиздат, 1962.
62
Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М., ФАИР-ПРЕСС, 2006. По тексту.
63
Тазия (араб.) – соболезнование.