Страница 71 из 101
А еще приятнее, когда на ночь запирают в одном бараке с подростками, и их голые тела, соприкасаются с сильным и жадным телом девчонки-демиурга. Не каждая женщина может оказаться в такой ситуации, но Сотворившей неисчислимое множество мирозданий доступно все.
Арлекинада с большим удовольствием побывала в колонии-малолетке, где играла кого хотела: надзирательницу, королеву, воспитательницу, заключенную, или даже воплощалась в тела мальчишек. Ей подвластно и разделение на великое множество - квадриллионы ипостасей одновременно, и стать сущностью с миллиардом полов, или квазаром, или преонном. Такова её воистину Божественная власть. И одновременно как ни странно вечная скука. Когда тебя прямо так и тянет на эксперименты.
Вот на подростковых зонах конфликты между заключенными обыденное явление. Впрочем, то, что некоторые писаки пишут, о том, что там каждый второй "петух", и будто "малолетка" это ад, тоже пурга. Там примерно, как и на воле, добро и зло, сильному - хорошо, слабому - плохо, среднему - терпимо! И разница между зоной-малолеткой особенно в нынешние сытые, либеральные времена и пионерлагерем не очень, то ощутима!
А вот княжич во вселенной дубляже натуральный раб. Так что пускай испытает на себе сумасшедший контраст.
А пока Авенир снова рубит камень, чтобы затем перетянуть в штольне. Тела разогрелись и невыносимая прежде боль стали слабее. Правда, еще их заставили толкать, тачку. Измученный мальчик работает, молча, роняет капельку мутного пота на размолотый щебень. Босые ноги княжича подгибаются от напряжения, а еще свистит безжалостная плетка. И удар, за ударом, словно в аду открылись вакансии палачей. Потом рода Долгорукова кряхтит, но в напряжении толкает груз с еще большим азартом. Надо победить усталость? Значит надо! И он не уступит.
Один и массивных, бородатых надсмотрщиков бросает нехорошие, маслянистые взгляды на полуголых, или даже совсем голых мальчиков. Вид избитых, исцарапанных мускулистых тел сильно возбуждает османского извращенца. Надсмотрщик начинает лупить пацанов плеткой по босым, исцарапанным, в ссадинах и ушибах ногам, ему хочется услышать постанывания мальчишек, а еще лучше диким вой. Ну, а его напарники не многим лучше. Княжичу до крови рассек икры бич. Глава надсмотрщиков орет:
- Подтянитесь вы изверги!
И снова свист плетей и удары. Потом один их истязателей для разнообразия даже взяв в руки по факелу, стал палить огнем голые мальчишечьи спины. Обожгло между острыми, сухими лопатками и княжича Авенира, заставив мальчика быстрее толкать вагонетку. Ну, а эти животные только наслаждались муками юных, фактически еще детей невольников!
Мальчишка очень тяжело дышал через рот, в мозгу сверло одно: выжить, любой ценой выжить! Не сломаться в самом настоящем аду! И мальчик сражался и с весом тачки и самим собой.
Рабов, похоже, неплохо организовали, давая в каменоломнях и при возведении стены им разные работы, чтобы группы мышц развивались более гармонично, и юные невольники не так уставали. До обеда Авенир изнемогая, толкал тачки, потому его отправили крутить барабан, а затем носить для промывки воду. День был весьма насыщенным, после него мучительно ныла каждая жилка и косточка, но скучать и болтать было некогда. Потом похожий на завтрак ужин и снова сон.
Авенира приковали за расцарапанную ногу. Мальчишка опять спал тревожно, ему казалось, что он мальчик-партизан и его наполеоновские фашисты ведут босиком, по глубокому снегу. А в спину толкают острием штыка, звучит ругань:
- Русская свинья, расскажи, где скрывается ваш отряд?
Авенир через жуткую боль, особенно сильную в отмороженных ступнях отвечает:
- Я вам ничего не скажу! Это мои друзья и моя Родина! А Родину и друзей не предают!
И вот ему между лопатками вонзается штык-нож, глубоко входя в хребет. Авенир вскрикивает и просыпается... Ноздри, чуют запах паленого. Мальчишка поворачивается, другие пацаны-невольники, также зашевелились. Массивный и толстый надсмотрщик держит в руках факел, которым он только что подпалил мальчику Авениру и без того многострадальную спину и издевательски усмехается:
- Да я тебе щеночек, просто хотел вшей "повыводить". А то ползают всякие твари!
Авенир сжал кулаки и сделал шаг навстречу и тут же подался назад, избегая ожога факелом. Цепь на его ноге натянулась и мальчик чуть-чуть не упал. Надсмотрщик погрозил пальцем:
- Не балуй, иначе живо на кресте окажешься! Теперь ведь приятно ощущать ласковые прикосновения огонька?
Не утративший до конца гордости Авенир хмуро огрызнулся:
- Подрался бы ты со мной честно, один на один... Я бы тебе показал класс.
Надсмотрщик противно захихикал:
- Вот чего ты хочешь! Один на один! - Потом сделал паузу и кашлянул. - Ладно, меня зовут Абдуррахман, придет время, я тебе устрою и бой. А пока поспите еще немного.
Авенир вдруг ощутил такую сильную усталость, что упал, шлепнувшись головой, об грудь другого невольника-мальчишки, тот оттолкнул нахала, но пререкаться, не стал. После чего глаза княжича Долгорукова сомкнулись как волчий капкан...
Утром последовал подъем, мытье и завтрак, с дальнейшей работай. Усталость накапливалась, боль была сильной как от настоящей дыбы, но потом она потихонечку слабела, работа разогревала все связки. Авенир же снова рубил твердый камень, а затем таскал грузы. Спустя некоторое время ему поручили с опытным, мускулистым и жилистым напарником таскать носилки.
Босиком мальчик-раб забыв знатность рода вкалывал в каменоломнях.
Ставший более скромным Авенир делал и это. Весь был большой, щебень грузили щедро. А надо было не отставать от старшего и куда более закаленного неволей напарника. Измученный работой Авенир держался лишь на самолюбии. Его сбитые в кровь ступни, уже начали зверски роговеть, что причиняло новые страдания, и заставляло зверски чесаться. Так работа и текла, словно водопад из пота.
Под вечер Авениру приказали сесть и как бы грести веслами, передавая крючьями ведра для промывки. Это несколько снизило нагрузки на многострадальные ноги мальчишки, но зато капитально разработало спину, пресс и плечи. Авенир изнемогал, пару раз был близок к потере сознания, но мастерские удары плетью, возвращали пацана к реальности. Кроме мук усталости добавлялась еще и жажда, и начавший довольно остро ощущаться голод.