Страница 28 из 46
***
В 90-е годы Бернард Шоу познакомился с Шарлоттой Пейн-Таунзенд - богатой ирландской меценаткой и тоже членом Фабианского общества. Но вскоре не только землячество и социалистические идеи сблизили её с Шоу. Шарлотта быстро убедилась, что имеет дело с одним из оригинальнейших умов того времени. Историю развития отношений между Бернардом Шоу и Шарлоттой Пейн-Таунзенд тщательно изучил Хескет Пирсон - биограф и друг Шоу, который в предисловии к своей книге "Бернард Шоу" написал: Я записывал все беседы, которые мне довелось с ним иметь в последнее десятилетие". Уникальную информацию об отношениях Шоу и Пейн-Таунзенд содержат и многочисленные письма знаменитого драматурга к Эллен Терри (1847-1928) - английской театральной актрисе, одной из главных исполнительниц женских ролей в пьесах Шекспира. В 1900-х годах Эленн выступила в драмах Ибсена и Шоу, причём с последним имела приятельские (и не только) отношения и многие годы переписывалась.
В одном из писем к Эллен Терри драматург поведал: "...С нами живет ирландская миллионерша, у которой хватило ума и духу пойти наперекор божескому соизволению, определившему ей быть лакомым куском. Она с большим успехом вошла в нашу фабианскую семью. Хочу тряхнуть стариной и влюбиться в нее - обожаю влюбляться. Но влюблюсь я, заметьте, в нее самое, а не в ее миллион. Пусть себе кто-нибудь другой женится на ней, если, конечно, она стерпит его после меня".
Через три недели Шоу опять пишет актрисе: "А не жениться ли мне на моей ирландской миллионерше? Ее идеал - свобода, а не брак, но я бы смог ее переубедить, если это понадобится, и тогда имел бы каждый месяц - здорово живешь - не одну сотню фунтов. Что, простите Вы мне когда-нибудь такое? Только честно! Даже если мы любим друг друга? Конечно, не простите...".
На следующий день он вновь пишет Эллен письмо, в котором сообщает: "Ее чувство ко мне, строго говоря, - не любовь. Она, знаете ли, умная женщина и дорожит своей независимостью: при жизни матери и до замужества сестры она немало натерпелась семейного гнета. Она не даст свалять дурака и связать себя замужеством, не узнав, как живется на белом свете, не успев как следует распорядиться собой и своими деньгами. На том она стоит и впредь стоять обещает. Несколько лет назад ее сердечку сделали больно, и страданий хватило надолго (она очень сентиментальна), пока, наконец, не довелось ей прочесть "Квинтэссенцию ибсенизма", которая стала для нее евангелием, спасением, научила свободе, эмансипации, собственному достоинству. Потом она встретила автора, а тот, как Вам известно, может быть вполне сносным собеседником. Для велосипедных прогулок он тоже неплохая пара, особенно в деревне, где люди наперечет. Я ей понравился, и она этого не скрывала, не кокетничала. И мне она понравилась: мне было хорошо с нею в деревне. Вы всегда отогревали мое сердце - оттого я во всех и влюблялся. А тут подвернулась она, из всех - самая лучшая. Вот как обстоят дела. Что мне подскажет Ваше мудрое сердце?..".
Ответ Эллен Терри был такой: "Я женщина простая. Умом никогда не отличалась, а как посмотрю на вас всех - и умнеть-то не особенно хочется <...> Вы будете последним подлецом, если женитесь на ком-нибудь без любви. Женщине, той можно не любить до замужества: потом втянется, если никого не любила раньше".
В своём очередном письме Бернард Шоу пишет Эленн Терри: "Мисс Пейн-Таунзенд раскусила меня. Она считает, что из всех, кого она знала, я "самый эгоцентричный человек"...". В конце 1897-го года Шоу снова признаётся Эленн Терри в своём очередном письме: "Возле мисс П.-Т. отдыхаешь душою: простодушная, зеленоглазая, отлично себя держит, идеи мои усваивает превосходно, ничем не связана, свободна. А если отметит своим доверием - от простодушия нет и следа. Вдруг Вам захочется куда-нибудь сбежать, спрятаться? Всего вернее, что Вас не будут искать в лондонской Экономической школе. Держите нас про запас. Вы будете для нее положительно интересны, и не по причине только Вашей заслуженной известности: она обнаружила, что у меня "работа" и "важное дело" иногда оборачиваются длинными письмами к Вам".
К началу 1898 года Шарлотта Пейн-Таунзенд стала секретарем Шоу. Он диктовал ей статьи, она нянчилась с ним, когда он умирал от усталости. В свободное время он все чаще и подолгу бывает у нее дома, на Адельфи-Террас, 10, где в нижнем помещении располагалась лондонская Экономическая школа. Они много гуляли вместе и потом Шоу писал Эленн своё очередное письмо-отчёт: "Мисс П.-Т. мучилась приступами невралгии, но теперь забросила это дело. Раньше бывало, не пройдем и пяти минут, как у нее уже сердцебиение: останавливается, просит меня не бежать как паровоз. А теперь берет со мной все препятствия, не отставая и не уставая".
В то время Бернард Шоу жил вместе с матерью в одном доме, снимаемом за скромную плату. В его личном пользовании был небольшой кабинет, о котором его хозяин откровенно признавался Хескету Пирсону: "Я давно махнул рукой на пыль, грязь и убожество вокруг себя. Пусть хоть полстолетия пылят в моей каморке семь уборщиц с семью швабрами - ничего путного из этого не выйдет". Время от времени в комнату входила горничная: опустит на ближайшую кипу бумаг тарелку со стынущими яйцами - и уходит вон, давно перестав учить хозяина "порядку". Мать Шоу никогда не заглядывала в его неряшливый кабинет. Они были в прекрасных отношениях, но жили каждый своей жизнью: питались отдельно, и если один из них по непонятной причине долго отсутствовал, - другого это мало тревожило. Старшая сестра жила отдельно и очень редко виделась с матерью и братом.
Неизвестно, чем бы закончились отношения Бернарда и Шарлотты, если бы не один несчастный случай, произошедший с Шоу - на стопе у него появился значительный нарыв, то ли от чрезмерного затягивания шнурков обуви, то ли от каких-то иных причин. В некоторых публикациях утверждается, что проблема с ногой у Шоу возникла после его падения с велосипеда. Врачи вскрыли нарыв на подъеме ноги и нашли развившийся некроз кости. После перевязки в ране оставили марлю, пропитанную йодом, что препятствовало заживанию раны. Шоу мог передвигаться только на костылях, но боль в стопе приносила неимоверные страдания, и чтобы отвлечься, Шоу пытался писать письма. В одном из писем к Эллен Терри он признаётся: "Если я перестану Вам писать, я умру. Но я сойду с ума, если сейчас же не брошу перо".
В это время Шарлотта вместе с семьёй своих друзей находилась в Италии, но ей не суждено было уехать дальше Рима, где она изучала городское самоуправление. Из Лондона пришла телеграмма, в которой уведомлялось, что Бернард Шоу "серьезно заболел и брошен без внимания в ужасных условиях на Фицрой-Скуэр, 29". Первым же поездом Шарлотта Пейн-Таунзенд отбыла обратно. Прибыв в Лондон она сняла дом неподалеку от Хэзлмира, решив водворить больного туда и поднять его на ноги. Со стороны матери больного возражений не было - если кто-то имеет возможность присмотреть за сыном, тем лучше для сына. Приезд Шарлотты оказался для Шоу целительным в прямом смысле этого слова - благодаря её активным действиям и привлечению высокопрофессиональных врачей, болезнь драматурга удалось победить. Ну, а далее, события стали развиваться в соответствии с известной пословицей: "Нет худа без добра...".
В конце ноября 1898 года Эленн Терри написала Шоу письмо с такими строчками: "... Вижу, вижу, как вы оба бредете в прекрасном, сыром тумане, оставляя за собой светящийся след. Не знаю, может быть, мне завидно, но глаза у меня на мокром месте и хочется быть кем-нибудь из вас - все равно, кем. В вашем рассказе самые обычные вещи кажутся прекрасными. Мне это знакомо. Давно это было, но - благодарение небу - такое не забывается". В письме Эллен предлагает Шоу привести мисс Пейн-Таунзенд к ней за кулисы после "Цимбелина". Шоу ответил: "... Вы ее увидите, только если она сама захочет Вам показаться. Взглянув на нее, решаешь: типичная леди, и посему никакого интереса не заслуживает... Держится ровно, с достоинством и просто. Собою вполне довольна. И совершенно преображается, взяв Вас в свои друзья! О, совсем непросто привести ее к Вам, показать Вам ее. Эта зеленоглазая на поводу не ходит: она - личность. Она не потерпит, чтобы я прихватил ее к Вам и отрекомендовал как последнее свое увлечение. Поймите меня правильно: в человеке мне одинаково дороги и его открытая душа и чувство собственного достоинства".