Страница 19 из 46
Однако далеко не всем авторам и исполнителям была по душе критика Бернарда Шоу, когда им не только распознавались, но и уморительно описывались авторская или исполнительская ложь, фальшь, безвкусица и пошлость. Из-за того, что отзывы Шоу бывали язвительными и обидчивыми, ему начали на концертах и в театрах отказывать в бесплатных билетах, которые обычно рассылали музыкальным и театральным критикам. Но такая "мера воздействия" ничуть не уменьшала "градус" критических суждений Бернарда Шоу, высказываемых им с неизменной непримиримостью и прямотой.
Доставалось от Шоу и непритязательным слушателям и зрителям - он просто обожал подвергать насмешкам восторженных поклонников музыки и драматического искусства. Ему нравилось шокировать аудиторию, ставить читателей в тупик, озадачивать их, особенно если он полагал, что этим сможет заставить их думать. И все это отчасти объясняло его успех на стезе музыкальной и театральной критики. Он не гнушался гротеском, анекдотом, озорной юмореской, уводящей из высоких академических сфер в низменный быт. Он подавал материал настолько непохоже на то, как это делали другие музыкальные и театральные критики девяностых годов, что статьи его стали пользоваться куда большей популярностью, чем статьи большинства его коллег. Вскоре о Шоу стали рассказывать различные небылицы. К примеру, будто однажды некий френолог, осмотревший его голову, нашел, что там, где у людей обычно бывает "шишка уважения", у Шоу была впадина. Распускались также слухи о его ирландском невежестве и необразованности.
В феврале 1893 года Бернард Шоу был вынужден дать достойный ответ своим недоброжелателям в одно из статей:
"Сперва я никак не мог понять то жесточайшее разочарование и полную утрату интереса к моей личности, которые начинали испытывать те из моих знакомых, в чьих домах я по неосторожности обнаруживал некоторые обрывки дилетантской просвещенности. Однако, в конце концов, я все-таки привык к наивному восклицанию: "А! так вы все-таки понимаете в этом кое-что!" и теперь я с особой тщательностью слежу за тем, чтобы не обнаружить своих знаний. Когда в каком-нибудь доме мне протягивают ноты инструментальной музыки и спрашивают мое мнение о ней, я непременно держу перед собой листок с нотами вверх ногами и с видом знатока изучаю его в этом положении. Когда хозяева приглашают меня испробовать их новый роскошный рояль, я для начала делаю попытку открыть его не с того конца; а когда юная леди из того же семейства сообщает мне, что обучается игре на виолончели, я спрашиваю, не резало ли ей вначале губы мундштуком. Подобное мое поведение приносит всем глубочайшее удовлетворение, и сам я получаю от этого гораздо большее удовольствие, чем полагают окружающие. Но, в конечном счете, я так дурачу только дилетантов".
В работе "Как стать музыкальным критиком" Бернард Шоу писал, что музыка, под пером способного литератора, даже с журналистской точки зрения, столько же благодарная тема, как живопись и театр, и что " вообще ею интересуются больше, чем партийной политикой, биржевыми сделками и даже раскрытием преступлений". В той же работе Бернард Шоу написал и следующие строки: "Помимо здравого смысла и знания жизни музыкальный критик должен обладать тремя важными качествами: развитым музыкальным вкусом, литературным талантом и опытом, накопленным в работе. Эти три качества могут встречаться и порознь, но лишь их совокупность обеспечит критику плодотворную деятельность".
Однако Шоу не упускает возможности высказать безкомпромиссную критику и в адрес своих коллег:
"...Почему же они несносны в качестве музыкальных критиков? Потому что не умеют критиковать! Они приступают к своей работе, как школьные учители, стремясь доказать, что вот это - "правильно", а то - "неверно"; при решении спорных вопросов они ссылаются на глашатаев школьной премудрости, чей авторитет в республике Искусства так же ничтожен, как авторитет директора Итонского колледжа - в Палате общин; они ревностно защищают свои любимые произведения и любимых композиторов против нападок инакомыслящих, уподобляясь дамам, болтающим на музыкальном журфиксе; они не понимают разницы между профессором, обучающим своих учеников правильному разрешению доминантсептаккорда, и критиком, стоящим перед лицом всего мира и мирового искусства и выносящим свое суждение о работе художника, чей авторитет, по меньшей мере, равен его собственному...".
В письме Норе Эрвин от 12 мая 1934 года, Беранрд Шоу утверждает: "Никто не может понять по-настоящему мое искусство, не будучи хорошо знаком с операми и симфониями, с Моцартом, Верди и Мейербером, не имея представления о Генделе, Бетховене и Вагнере (более, чем о литературной драме и ее создателях)". Через многие годы, на одном из Малвернских фестивалей, знаменитый драматург пояснил: "Мой метод, моя система, моя традиция основаны на музыке. Они совсем не основаны на литературе. Я вырос на музыке. Я мало читал пьес за исключением Шекспира, которого я впитал с материнским молоком. То, чем я по-настоящему интересовался, было музыкальное творчество. Если вы изучите ряд опер и симфоний, вы найдете ключ к большинству моих произведений. Если вы сами хотите что-то создать в области великой поэтической драмы, вы должны взять тему, как это делал Бетховен, и оркестровать эту тему". Шоу говорил далее: "Именно влияние оперы превращало мои пьесы в речитативы, арии, дуэты, трио, музыкальные финалы. Вот почему все критики утверждали, что мои пьесы так необычны, так новы, так революционны, вот почему критик "Таймса" объявил, что они и не пьесы вовсе, поскольку все пьесы раз и навсегда определены Аристотелем. Истина же в том, что я шел атавистически назад - к Аристотелю, к сцене-трибуне, к цирку, к дидактическим мистериям, к словесной музыке Шекспира, к Моцарту, к великим актерам, которых я видел".
Как музыкальный критик Бернард Шоу использовал псевдоним Корно ди Басетто, как театральный - Джи-Би-Эс, но в обоих случаях оставался неистовым, непримиримым и дерзостно неуважительным джентльменом, не щадящим никакие авторитеты и знаменитости. Из воспоминаний Фрэнка Хэрриса - редактора "Субботнего обозрения", можно узнать о следующем:
"Шоу было тогда тридцать девять лет - тощий как жердь, лицо длинное, костлявое, борода нестриженая, рыжая, а волосы на голове светлые. Одевался он довольно небрежно - в костюм из твида с неизменным мягким воротником. Его манера входить в комнату, его резкие движения, столь же резкие и беспокойные, как и его ум, абсолютная непринужденность и мефистофельский взгляд - все выдавало в нем человека, уверенного в своих силах, очень прямого и в высшей степени решительного, хотя возможно, что в значительной мере он напускал на себя эту решительность, желая произвести на меня впечатление. <...> Что бы ни случилось, он всегда великолепно выполнял свою работу, всегда был пунктуален, если не было каких-либо серьезных причин опаздывать; он делал все с большой тщательностью, усердно правил гранки, на редкость добросовестно относился к работе, стараясь изо всех сил... Критические статьи его были подобны его речам и созданным позднее драматическим произведениям; очень простые, прямые и понятные; его характерными чертами были ясность и искренность. Никакой аффектации, никакой искусственности и наигрыша; очень цельный человек, поставивший себе целью убедить, а не уговорить вас; доводы чистейшей логики, освещенные проблесками сардонического юмора, идущего от головы, а не от сердца . <...> В девяностые годы серьезность, искренность и ум Шоу очень скоро восстановили против него актеров-постановщиков...".