Страница 17 из 46
Справедливости ради, следует отметить, что американские "ребята", работавшие рядом с Бернардом, имели полное право восхищаться Томасом Эдисоном (1847-1931) - знаменитым американским изобретателем и предпринимателем, получившим в США 1093 патента на изобретения и около 3 тысяч в других странах мира. Тем самым Эдисоном, который вплоть до преклонного возраста работал по 16-19 часов в сутки. Однако знаменитый Никола Тесла - бывший компаньон Эдисона, имел о нём несколько иное мнение: "Если бы Эдисону понадобилось найти иголку в стоге сена, он не стал бы терять времени на то, чтобы определить наиболее вероятное место её нахождения. Он немедленно с лихорадочным прилежанием пчелы начал бы осматривать соломинку за соломинкой, пока не нашёл бы предмета своих поисков. Его методы крайне неэффективны: он может затратить огромное количество времени и энергии и не достигнуть ничего, если только ему не поможет счастливая случайность. Вначале я с печалью наблюдал за его деятельностью, понимая, что небольшие теоретические знания и вычисления сэкономили бы ему тридцать процентов труда. Но он питал неподдельное презрение к книжному образованию и математическим знаниям, доверяясь всецело своему чутью изобретателя и здравому смыслу американца".
Через полгода Бернард Шоу полностью разочаровался, если не в самом Эдисоне, то в его компании - переговоры с домовладельцами часто выводили Шоу из себя: "Сколько бы я ни хорохорился, меня очень нетрудно было сбить, и я, бывало, мучительно переживал резкую отповедь какой-нибудь задерганной хозяйки, принявшей меня по ошибке за коммивояжера". Он написал письмо владельцам фирмы, где сообщал о своем намерении уйти со службы, так как проценты, получаемые им со сделок, не обеспечивали ему прожиточного минимума. Ему увеличили сумму комиссионных, и Шоу проработал там еще некоторое время, до тех пор, пока не произошло слияние компаний Эдисона и Белла. И хотя Шоу предложили остаться на службе в объединенной компании, но он отказался. "На этом моя карьера делового человека кончилась, - напишет Бернард Шоу через много лет. - А вскоре я даже перестал притворяться, будто ищу место. Итак, за исключением одного-двух дней в 1881 году, когда я заработал несколько фунтов, подсчитывая голоса на выборах в Лейтоне, я оставался безработным, т. е. по существу, а может, и юридически работоспособным нищим. Это продолжалось вплоть до 1885 года, когда я впервые заработал литературным трудом достаточно денег, чтобы полностью себя содержать".
В предисловии к своему первому роману "Незрелость" он откровенно напишет о следующих причинах своего нежелания трудоустройства:
"Должен признаться, что я пренебрегал теми немногочисленными приглашениями, которые получал, не только из-за убеждения, что они не приблизят меня к желаемой цели, но и из тайного страха, что они приведут к чему-либо такому, чего я совершенно не желал: а именно к коммерческим занятиям. Коммерцией я был сыт по горло. Без сомнения, для матери моей было бы большим облегчением, если б я хоть немного зарабатывал. И я, без сомнения, мог бы зарабатывать, если бы действительно захотел. Несомненно и то, что если бы мой отец умер, а мать оглохла и ослепла, мне пришлось бы вернуться за конторку (такова участь обнищавшей аристократии), навсегда оставив надежду приобрести какую-либо профессию, ибо даже профессия литератора, хотя и не требующая специального академического образования и дорогостоящего оборудования, требует, однако, чтобы ты отдавал ей все свое время и силы. Так что я инстинктивно старался увильнуть от любого предложения. И, несмотря на великолепную рекомендацию и безупречную репутацию, я оставался Вечным Безработным. Некоторое время я еще скрывал это (как от самого себя, так и от окружающих), От предложений отказывался довольно мягко. Я даже нанялся на работу в одной телефонной компании (тогда телефоны только появились и были еще сенсацией) и еле-еле удрал с этого места, когда фирму перекупила другая фирма. Я вспоминаю беседу с одним директором банка в Онслоу-Гардэнз (нас с ним, к моему величайшему огорчению, свел один назойливый друг, с которым я как-то обедал, на предмет устройства на службу в этот банк). Я так блестяще (если мне будет дозволено употребить наречие, которым мне столько докучали доброжелательные критики) развлекал его, что мы расстались друзьями, и он заявил при этом, что хотя я, безусловно, без всякого труда мог бы получить место, он считает, что служба в банке мне никак не подходит...".
Это признание Бернарда Шоу стало публичным лишь через 40 с небольшим лет после написания романа. Именно через такое время это произведение "увидело свет", когда имя Шоу уже стало всемирно известным.
Зимой 1879 года ирландец Джеймс Леки - приятель Шоу, привел его на собрание дискуссионного общества "Зететикэл". Во время одной из дискуссий последний не совсем удачно выступил и принял решение приобрести практику в ораторском искусстве. Для этого Шоу стал каждую неделю ходить в "Зететикэл" и участвовать в дискуссиях общества, а также зачастил на все лекции, после которых устраивались обсуждения. Примерно в это же время Шоу стал вести дневник, который нашли уже после смерти его хозяина. Биограф Сэн-Джон Эрвин, читавший этот дневник, пишет: "Часто у Шоу не хватало денег на обед. Нередко попадается запись, сообщающая, что он не смог пойти пообедать в вегетарианский ресторан, потому что у него не было буквально ни гроша. Поэтому он оставался дома и закусывал яблоками и хлебом. Был даже такой случай, когда, покупая билет в театр, он вдруг обнаружил, что ему не хватает одного пенни. Ему пришлось уйти ни с чем, хотя кассир и так наверняка дал бы ему билет, признайся он в своем затруднении. Однако Джи-Би-Эс не упоминал о своей бедности даже в разговоре с друзьями".
"Джи-Би-Эс" - так звали Бернарда Шоу его близкие друзья и товарищи. В апреле 1885 года в дневнике "Джи-Би-Эс" появляется печальная запись, сделанная вскоре после смерти отца. До того семья исправно получала из Дублина фунт стерлингов в неделю, но теперь эти поступления прекратились. Миссис Шоу выплатили по страховому полису мужа около 100 фунтов, но когда она рассчиталась с дублинскими юристами, которые вели дела покойного, оставшихся денег ей хватило только на то, чтобы расплатиться с долгами.
Через годы Бернард Шоу вспомнит и о следующем: "Я был здоров телом и духом, находился в расцвете молодости; а моя семья, в ту пору находившаяся в весьма стесненном положении, остро нуждалась в моей помощи. Однако я предпочел стать для нее обузой, что в соответствии с общепринятыми понятиями показалось бы чудовищным позором любому крестьянскому парню. Но я, не краснея, пошел на этот позор. Я не бросился на борьбу за хлеб насущный. Я бросил на эту борьбу свою мать. Я не стал опорой в старости для моего отца; я сам цеплялся за фалды его сюртука... И я не потерплю, чтобы какой-нибудь романтик выдавал меня за добродетельного крестьянского парня, примерного сына и опору беспомощной матери, заслуживающего специальной главы в смайлсовской "Самопомощи", тогда как на деле я был чудовищно эгоистичным художником, прочно сидевшим на шее у энергичной и деловитой женщины, а надо сказать, что я был голоден и представлял собой немалую тяжесть... Моя мать работала на меня, вместо того чтобы читать мне проповеди о том, что мой долг работать на нее".
***
Вполне возможно, что некоторые читатели увидят в вышеприведённых строчках не только искреннее, но и явно запоздалое покаяние Шоу в адрес своей матери. Однако последние 7-8 строчек текста затрагивают очень важную проблему соотношения личности писателя и его творчества, которая существовала тысячи лет назад до Бернарда Шоу, и, вероятнее всего, будет существовать ещё множество лет. В отличие от А.С. Пушкина, утверждавшего, что гений и злодейство - вещи несовместимые, Бернард Шоу признавал, что первое и второе могут мирно уживаться в одном лице. И что тот, кто способен творить, способен и "вытворять". Кстати, сам А.С. Пушкин, немало "вытворял" в своей личной и семейной жизни.