Страница 14 из 46
Хескет Пирсон отдаёт должное учителю-чудаку: "... Ли отлично поставил миссис Шоу голос, сделал ее своей лучшей певицей. Она вообще стала его "музыкальной опорой", и, когда умер его брат, Ли вместе с Шоу снял дом ╧ 1 по Хэтч-стрит. "Соглашение диктовалось материальными соображениями: нам было не по средствам одним занимать приличный дом, а Ли мог принимать учеников только в приличной обстановке. Впрочем, холостяк требовал малого: музыкальную комнату да спальню". Ли купил коттедж в Долки и подарил его миссис Шоу. Коттедж стоял на вершине Торка Хилл: из сада просматривался весь Дублинский залив от островка Долки до Хоута, а с порога открывался залив Киллини Бэй. Еще дальше взгляд упирался в горы Уиклоу. Вторжение Ли в дом к своей первой ученице многое определило в жизни молодого Шоу: главными статьями в его воспитании станут природа и музыка. Не пройдут даром и уроки здоровья и личной гигиены, преподанные Ли. "Он говорил, что спать нужно при открытых окнах. Эта смелая затея мне понравилась, я и сейчас сплю с окнами настежь. Или еще диковина: он ел только черный хлеб, белого не признавал. Докторам не верил и, когда мать серьезно захворала, решительно взялся хлопотать над нею и только неделю спустя позволил перетрухнувшему отцу позвать лучшего дублинского врача. Этот явился, изрек: "Тут справились без меня", - подхватил шляпу и убрался"".
Многие биографы и исследователи жизни и творчества Бернарда Шоу считали ранее и считают в нынешние времена, что Джордж Вандалер Ли, в отличие от врача, не "убрался" из жизни семейства Шоу, и, особенно, из жизни матери Бернарда Шоу, а стал её любовником. Однако... Специфичность, а может быть и парадоксальность ситуации заключается не том, что Бесси Шоу удалось из плохой матери стать хорошей любовницей, а в том, что именно благодаря ей, на жизненном горизонте её сына появился чудаковатый, но талантливый Ли, который сумел привить Бернарду любовь к музыке и театру, которая и определила его дальнейший жизненный путь. И разве не парадоксально, когда семейный позор в виде измены матери своему супружескому долгу неожиданно стал своеобразной "путёвкой" к творческому Олимпу для её сына?..
В книге "Бернард Шоу" Хескета Пирсона пишется: "Содружество матушки с Ли оказалось немаловажным и для него. В доме без передышки репетировались оперы, концерты, оратории. Шоу не было и пятнадцати лет, а он уже назубок знал творения великих мастеров от Генделя и Бетховена до Верди и Гуно, мог насвистеть их от начала до конца и пропеть на языке, который ирландец счел бы итальянским, а итальянец - ирландским. <...> Он заболел оперой. Не так волновали его книжные пираты и разбойники, как ведущие тенора и сопрано: он открыл здесь новый волшебный мир, мир сказки и приключений...".
Со временем, Джордж Вандалер Ли покинет Дублин и переедет в Лондон, - уверовав в то, что со своими музыкальными и прочими способностями ему уже пора составить себе имя и положение. В 1972 году уезжает в Лондон и Бесси, забрав с собою обеих дочерей. Бернард Шоу остался вместе с отцом, снявшим в Дублине квартиру на Харкорт-стрит, 61. Жили бедно и 16-летнему сыну, не без помощи одного из своих родственников, удалось устроиться в контору земельного агентства, - заведение очень достойное по дублинским меркам. Так началось то, что Дернард Шоу, со временем назовет "грехом против природы: попытка честно заработать кусок хлеба". И всё было бы хорошо, если бы Бернард не решил совместить свою рабочую деятельность с бескорыстным обучением своих молодых коллег искусству оперного и иного пения. И вскоре, когда один из добровольных учеников Бернарда, в рабочее время " представлял убедительные доказательства того, что "учение пошло ему на пользу", в комнату вошёл Униак Тауншед - уважаемый глава не менее уважаемой фирмы. Певец не заметил вошедшего, и продолжал демонстрировать присутствующим свои вокальные способности. Увидев и услышал происходящее, Тауншед чуть не потерял навсегда дар речи, а, быть может, и саму жизнь... И всё же глава фирмы нашёл в себе силы молча вернуться в свой кабинет, прийти в себя, и... не устраивать никаких разбирательств.
Покончив с уроками пения в рабочее время, юный Бернард Шоу начал в рабочее вести с коллегами атеистические беседы, убеждая их надеяться прежде всего, на себя, а не на Бога. Но и на этот раз Униак Тауншед проявил милосердие, как того требует Библия - вместо того, чтобы выгнать нарушителя дисциплины с работы, он запретил юному атеисту обсуждать религиозные вопросы в рабочее время. И тогда произошло чудо, - если не вселенских, то местных масштабов, - юный Бернард Шоу решил продемонстрировать Тауншеду и коллегам свои иные способности, в том числе и то, что при желании он может успешно справляться с любою работой. И такая "демонстрация" ему удалась в полной мере - вскоре он стал одним из добросовестных работников агенства, которому, в знак признания его квалификации добросовестности в трудовой деятельности, глава агенства повысил жалование.
Бернард Шоу поведал своему биографу и о таких событиях своей работы в агенстве Униака Тауншеда: "Мне уже платили тридцать шиллингов в месяц, когда вдруг удрал кассир, самый деловой и самый ответственный у нас служащий. Мы в своем роде были маленькими банкирами: клиенты выписывали на нас векселя и тому подобное - словом, без кассира мы как без рук. Поставили на его место старика, тот зароптал, дело незнакомое. Вроде и неплохой работник, а тут даже баланса не мог подвести. День-другой с ним помучились, и решили на время посадить за кассу какого-нибудь конторского мальчонку, пока не явится по объявлению кассир приличествующего возраста и опыта. И посадили меня. Сразу все пошло прежним плавным ходом. Я никогда не считал своих денег (было бы что считать!), но с чужими деньгами вдруг проявил образцовую аккуратность. Чересчур наклонный и размашистый мой почерк не подходил для кассовой книги, и я перенял разборчивую руку своего предшественника. Я разлетелся еще более достойным образом согласоваться с занимаемым важным положением: купил фрак, и был за то осмеян учениками. Жалованье мне подняли до 45 фунтов в год. В семнадцать лет я не мечтал о большем, да и начальству выгода: взрослый служащий обошелся бы дороже. Словом, я без усилий делал успехи и к ужасу своему убеждался, что бизнес не спешит вышвырнуть меня как пустышку-самозванца, а, напротив, опутывает по рукам и ногам и отпускать не думает...".
***
Хескет Пирсон пишет, что Бернард Шоу целых четыре года проработал в агенстве образцовым кассиром, люто ненавидя свою работу, "как ненавидит свое безвыходное положение мыслящий здраво человек". Ему еще не было двадцати, а жалованье его было уже 84 фунта. Начальство держалось высокого мнения о честности и прилежании Шоу и не догадывалось, что его планы на будущее совершенно не совпадают с планами начальства на него. Впрочем, предоставим самому Бернарду Шоу, объяснить ту очередную свою "парадоксально-специфическую" ситуация, в которой он оказался, будучи одним из лучших сотрудников агенства Униака Тауншеда:
"Я сроду не думал, что мне суждено будет стать, что называется, великим человеком. Я был до крайности неуверен в себе, со смехотворной доверчивостью склоняясь перед авторитетом и знаниями любого, кто на этом настаивал. Но однажды в конторе произошел удивительный случай. Наш ученик Смит, парень постарше и пошустрее меня, заявил, что всякий юнец метит в великие люди. Мысль не ахти какая умная, и скромный мальчик пропустил бы ее мимо ушей. Меня же точно обухом кто ударил: я как-то вдруг понял, почему никогда не задавался вопросом, быть мне великим человеком или нет, - оказалось, что я попросту не тревожился на свой счет. Однако этот случай не разбередил моей души, я остался таким же застенчивым, ибо очень мало знал и умел. Но зато выветрилось мое наивное и необдуманное стремление посвятить себя такому делу, где удача достается немногим, покорно и радостно взвалив на себя бремя каждодневных обязанностей". Решение покинуть Дублин возникло само собой: "Останься я в Дублине, я бы ничего не добился в жизни - в Ирландии ведь небогатые возможности. Мне нужен был Лондон, как моему папе - хлебная биржа. В Лондоне литераторам приволье: тут и английский язык и та артистическая культура, которую несет в себе английский язык (а я предполагал царствовать именно в нем). Гэльской лиги тогда еще не было в помине, как не было и оснований думать, что в Ирландии уже зреют ростки самостоятельной культуры. Если ирландец понимал, что дело его жизни требует хорошей культурной среды, он мог обрести ее только в настоящей столице, в атмосфере культуры интернациональной. Он понимал, что его первая забота - выбраться вон из Ирландии. Вот и я пришел к такому убеждению...".