Сталингранские сны

Две старые еврейки, сидевшие на чемоданах у другого борта кузова грузовика, махали руками своим очаровательным внучкам в другой машине, умоляя их потерпеть жажду и жару ещё немного. Они все имели вид абсолютно счастливых людей. Это бросалось в глаза. В отличии от ленинградских евреев, застрявших в Ростове-на-Дону, из-за невозможности перейти Дон по военной переправе, и попавших таким образом к немцам, совсем не скрывающих своих планов после расстрелов в Бабьем Яре в Киеве и в Таганроге еврейского населения, они спаслись, благодаря случаю с колонной "Харьковдормоста". Слух о расстрелах немцами евреев-беженцев из западных районов СССР на станциях вдоль линии железной дороги Миллерово - Лихая - Тацинская - Морозовская - Калач - Сталинград витал над степью. До Сталинграда было совсем недалеко, а дальше появлялась возможность эвакуироваться на Урал, или в тёплую Среднюю Азию.

Всю последнюю неделю июля 1942 года небольшая колонна с беженцами и эвакуированными работниками нескольких строительных, и промышленных предприятий восточной Украины, утратив смысл первоначального плана эвакуации из-за быстрого продвижения немецких и румынских войск, отрезающих им путь к Кубани, бессмысленно двигалась на восток. Всё происходившее казалось Наташе жутким сном.

Заблудившись обнажды среди пыльного степного марева, семь дней назад, они оказавшись у казачьй станицы Цимлянская, притихшей и опустевшей.

Сейчас в грузовике, рядом с женой и дочкой сидел, и настороженно глядел через дощатый борт машины их муж и отец Николай Адамович. Он навсегда запомнил ту переправу. Казаки Цимлянской станицы, особенно старики, отлично помнящие борьбу с советской властью во время недавней гражданской войны, встретили их неприветливо. На беженцев-евреев они смотрели с нескрываемой злостью и злорадством. Для них, имеющих ещё царское, церковно-приходское четырёхлетнее образование, большевизм и еврейство были почти синонимами. Во время Гражданской войны станица восемь раз переходила из рук в руки. Большинство старых казаков были активными участники тех событий. Не забыли они и ответных репрессий большевиков против их семей и всех станиц и земель бывшего Войска Донского: аресты и высылку зажиточных казаков, кулаков и сочуствующих им, реквизиция хлеба, скота, инвентаря, образование колхозов, работу за копейки, саботаж, последовавший за этим голод.

Беженцы с запада были вынуждены самостоятельно строить плавучую переправу через Дон из подручных материалов.

Опыт инженеров "Харьковдормоста", энергичные действия Наташиного мужа позволили, несмотря на полную пассивность местной партийной ячейка и колхозных казаков, соорудить из лодок, плотов и тросов нечто похожее на плавучую переправу. Ничего тяжелее полуторатонных грузовиков в составе колонны у них не было, поэтому мост выдержал и переправа в целом прошла успешно, хотя и не без потерь, происшествий и травм. Сама станица Цимлянская, неожиданным образом оказавшаяся на их пути на восток, была расположена вдали от железных дорог. Она была отрезана в весеннюю или осеннюю распутицу от всего мира как остров посреди океана Степь, где степь - это отдельная вселенная с названием, начинающимся с большой буквы. Стантца имела сообщение с миром только по реке Дон, и была, как казалось тогда для горожан, воротами в неизвестную страну, непривычную, страшную и бесконечную, мистическую, лежащую здесь с незапамятных пор, вне общепринятого материалистического времени и пространства.

И действительно, станица у впадения в Дон реки Цимла была выстроена на месте знаменитой хазарской крепости Саркел, захваченной тысячу лет назад прославленным князем Киевской Руси Святославом и названной потом Белой Вежей. Потом эту крепость на Дону захватили на сотни лет половцы, а затем монголы Батыя. Камни тех крепостных стен, построенных ещё византийским зодчим, до сих пор лежат в фундаментах казацких куреней. Десятки тысяч кустов винограда немецких, венгерских, иранских сортов, огромными квадратами, волнами и рядами, буйно произрастающих вокруг станицы, дополняли необычность этого места. При переправе была потеряна одна из машина с бочками бензина и запасными частями.

Недалеко от станции Куберле, где стоял под парами бронепоезд и ремонтировали железнодорожный путь, их грузовики остановили вооружённые всадники в папахах, башлыках, черкесках с газырями, при кинжалах, саблях, с карабинами и автоматами ППД. У одного из них на воротнике были нашиты кавалерийские синие петлицы с5 рубиновыми треугольниками старшины. Они чем-то напоминали героя из кинофильма "Свинарка и пастух", дагестанского пастуха Мусаиба Гатуева, но одновременно был похожи и на царских казаков из фильма "Юность Максима". Харьковчане за недели пути настолько привыкли к проверкам документов, что спокойно остановились. Всадники после этого стали бесцеремонно осматривать машины и пассажиров, переговариваясь на шипяще-цокающем языке. Они не отвечали на вопросы о том, кто они такие, и чего хотят. Было ясно только, что это какая-то советская часть, набранная из горцев Кавказа. Несколько лошадей с поклажей, в том числе с напольными часами, следующие за ними, не оставляли сомнений в их намерении поживиться имуществом беззащитных людей. Заметив на руке Иван Блюмина золотые наградные часы фабрики "ЗиМ", один из них без слов стал их грубо снимать, стараясь, впрочем, не порвать ремешок. Когда мужчина, поборов страх перед неизвестными вооружёнными до зубов людьми, начал вырывать руку, его ударили прикладом по плечу так, что инженер чуть было не потерял сознание. После этого обыску подверглись вещи и карманы беженцев. Несмотря на призывы к солдатам, бредущим мимо, никто не вмешался, а когда кто-то крикнул, что так и надо жидам, отсиживающимся в тылу, и вообще машины нужно реквизировать, все в ужасе замолчали.

- Для нужд фронта! - нехотя сказал напоследок с сильным акцентом тот, кто бил Блюмина, выдавая своё знание русского языка, - сидите тихо, живёте тут в тылу, как трусливые бараны, пока джигиты за родину свою сражаются!

Наташа тяжело вздохнула...

После сильнейшего сотрясения и глухого удара, когда грузовик задними колёсами словно рухнул в яму, водитель, старый татарин в чёрной шапочке с зелёным шитьём и двое пассажиров из кабины, молодые украинцы из харьковского паровозного депо, быстро вылезли из кабины и теперь, сгибаясь, рассматривали лопнувшую рессору заднего колеса и выскочивший из креплений задний мост ГАЗа.

- Починить можно, товарищи? - свешиваясь через борт, спросил их бодро Николай, стараясь своим спокойствием и деловитостью сразу настроить всех на слаженную работу по преодолению очередной трудности.

Наташа при этом только простонала. Ей казалось, что Николай сейчас выглядит несколько смешным со своим комсомольским энтузтазмом. Из-за сотрясения ныло всё тело. Удар был сильный, словно машина упала со второго этажа.

- Не повезло, - сказал кто-то из женщин, сидящих в кузове за её спиной, - лучше бы мы остались в Барвенкове.

- Но в Барвенкове давно немцы! - воскликнул Николай, обернувшись.

- Но и здесь скоро они будут! - последовал печальный ответ.

Серые глаза Наташиного мужа смотрели вокруг пытливо и придирчиво. На узком лице с коротким носом и узкими губами была отображена уверенность человека, знакомого со взаимосвязью между воздействием силы и реакции материала, очевидной ценностью планирования действий и очерёдности достижения результата в зависимости от имеющихся возможности. В общем, Николай был простой советский инженер-строитель, поставленный в привычную для себя обстановку ударной работы при недостатке времени, материалов, рабочих и инструментов, по сырому проекту и критике со всех сторон. Это свойство строителей в частности, и зодчих в общем смысле этого слова, начиная с Аристотеля Фиораванти и до Шухова, был свойственен строителям всех времён и народов, а тем более строителям первых советских пятилеток. Вот и сейчас, несмотря на угрожающее положение, недостаток воды и еды, почти закончившееся горючее, отсутствие возможности ремонта, нормального сна, простой гигиены, отсутствие даже возможности прилично справить нужду среди массы людей, в движении, и в степи, где всё просматривалось на сотни метров вокруг, не смущали Николая Адамовича. Его товарищ и главный конструктор треста Иван Блюмин, разделял его энтузиазм. Поломка заднего моста не мешало им надеяться на счастливый исход пути. Бронь от военной мобилизации еще действовала, несмотря на их желание с оружием в руках защитить советскую власть, словно былинные герои гражданской войны, бессмертный Чапаев и весёлый Котовский, мудрый Щорс и обожаемый Будённый. Вопреки их желания, и благодаря необходимости быстро восстанавливать автодорожные и железнодорожные мосты при переходе Красной Армии в наступление, в скором начале которого никто из идейных коммунистом и комсомольцев не сомневался, мобилизованы они не были и на фронт они не попали. Это досадное недоразумение с невозможностью доказать свою значимость в жизни страны и народа с оружием с руках, они компенсировали яростным трудом. Странным образом, их колонна из тридцати машин, как воздух нужных в отступающей армии, не была остановлена никем из военных или партийный властей, заградотрядами, не отобраны машины, а сами они, например, не мобилизованы на строительство укреплений или разрузку- погрузку вагонов. Путь через глухую степь дал им такую странную свободу.