Отцовский штурвал (сборник)

Сергей вдруг вспомнил, как однажды они с Косачевым бродили по острову и наткнулись на занесенный илом самолет. Внутри еще можно было различить приборную доску. Пустыми заржавевшими дырками она смотрела на них, и было отчего-то неприятно, словно на острове лежал забытый всеми человек. Они тогда натаскали под самолет щепок и подожгли его. Горел он недолго, минут пять, не больше. Оплавленные металлические части они побросали в Ангару. Так вот это был чей самолет!

– На той стороне раньше аэропорт был, – показывал в сторону церкви Васька. – Батя говорит, этот самолет разбился перед войной. Народу утонуло – страсть! Сейчас такие не летают.

Разглядывая фотографии, Сергей хотел представить, как отец разговаривал, как ходил, как смеялся, но там был какой-то застывший, ничего не выражающий миг. Он понимал: с этого дня что-то изменится в его жизни, но ему не хотелось перемен, не хотел он быть чужим в том доме, который он привык считать своим.

– Сережа, сынок, – дрогнувшим голосом позвала Анна. – Вот телеграмма. Они завтра приезжают. Поезд в три часа приходит, надо бы встретить.

– Что-то долго они ехали ко мне, – насупившись, сказал Сережка. – Могли бы и пораньше собраться.

– Так война была, разве тогда до тебя было. А потом они же не знали, где ты.

– Мама, – голос у Сергея дрогнул. – Я ведь их совсем не знаю, встреть их сама.

После обеда из города приехал Погодин. Не раздеваясь, прошел на кухню, где Анна готовила обед, снял кепку и со всего маху хлопнул ею о табурет. Анна мельком взглянула на мужа, покачала головой и, собрав посуду со стола, отвернулась.

– Перестанешь ты наконец греметь своими горшками? – рявкнул Погодин. – Если хочешь знать, трезвый я, могу дыхнуть. Слышь, Анна, – уже миролюбиво протянул он, – у Буркова был я, он предлагает нам в Рысево ехать. Там новый аэропорт открывают.

Погодин сделал паузу, жена на него ноль внимания, продолжала вытирать тарелки. Николай видел, как она насторожилась: на платье, вдоль лопаток, вопросительно выгнулась складка. И тогда он выложил свой главный козырь:

– Не кем-нибудь, а начальником аэропорта. Чтоб мне провалиться на этом месте! – Погодин не мог больше сдерживать ликования. – Так и сказал: начальником! Говорит, пошлю на курсы, подучишься. Во как!

– А школа, школа там есть? – обернулась Анна. – Сережке на будущий год школу заканчивать. А тут Жигуновы письмо прислали, и телеграмма от них пришла. Приезжают.

– С Сергеем говорила? – спросил Погодин.

– Он и слушать не хочет. Переживает. Уж лучше бы я молчала…

Погодина ничто не могло расстроить.

– Подумаешь, телеграмма! – небрежно махнул он рукой. – Чего ты испугалась? Он нам не чужой, значит, и мы ему не чужие. – И снова про свое: – Ну как, едем, или будешь здесь век доживать? Условия вроде бы подходящие. Бурков подъемные обещал, можете, говорит, там корову купить.

Этим доводом он окончательно сломил Анну. Она загоношилась, собирая на стол, время от времени глаза ее в задумчивости останавливались, и она рассеяно бралась совсем не за то.

– Я из города не поеду, – сказал Сергей, узнав, что они едут жить в деревню.

– Как это «не поеду»? – кинула на него взгляд Анна.

– Вы езжайте, а я останусь. Десятилетку в вечерней закончу. Нормально будет.

– Как это нормально? – всполошилась Анна. – Что же ты здесь один делать будешь? Отец, ты только послушай, что он говорит!

Но Погодин промолчал, понимая, что сейчас он мало чем может ей помочь. В последний год сильно вытянулся Сережка, на него не крикнешь, как бывало. С маленькими проще, там слово – закон, а здесь брякнешь невпопад – и самому стыдно станет. Отсюда и невероятное совсем пошло: при Сергее он старался не ссориться с Анной, неудобно как-то стало.

– Ты, мама, не беспокойся, – улыбнулся Сергей. – Я уже не маленький. Скоро на планерах летать буду.

– Как это летать? – не поняла Анна.

– Летчик у нас появился, – разъяснил жене Погодин. – Будет нас с тобой под старость в Москву возить.

Зимой Сергей с Васькой Косачевым записались в планерный кружок, уже закончили изучать теорию, сдали, скоро должны были начаться полеты, но он скрывал, не зная, как к его затее отнесутся дома.

Погодин поддержал его, а вот мать побледнела и медленно опустилась на табуретку.

– Сережа, зачем тебе это? – наконец выдохнула она. – Разве мало других специальностей? Вон ребята на инженеров учатся, геологов.

– Ну, завела, мать! – вставил свое слово Погодин. – Верный курс парень взял, чего еще выбирать-то.

– Так по земле они ходят, по твердой. А тут ни днем, ни ночью покоя не будет. Сколько уже людей эти самолеты сгубили.

– Не бойся, мама, – улыбнулся Сергей. – Мы пока и не летаем, а только знакомимся с материальной частью. А там еще видно будет. Нужно школу закончить.

– Верно говорит, – вновь поддержал его Погодин. – Пусть занимается. От этого только польза.

Сергей благодарно посмотрел на отца.

– Батя, можно я твои туфли надену? Мне в город съездить надо.

– Ну, возьми. Мать, достань мои выходные.

– Занятия на сегодня отменяются, – сообщил Васька Косачев, когда он приехал в планерный кружок, – инструктор заболел. Давай сходим на танцы, наши ребята уже там.

Он сидел на лавочке около входа в подвал, смолил папиросу, по привычке пряча ее в кулак.

За деревянной стеной слышался шум, смех, глухо и невнятно тянула труба, постукивал барабан. Косачев оглядел Сергея с ног до головы.

– Ты это че, отца разул?

Сергей промолчал. Ему было неприятно, что Васька сразу же разгадал, чьи на нем туфли, хотя чего тут хитрого: каждый из них знал одежду другого, как свою собственную.

– Светка здесь?

– А куда ей деться, конечно, здесь, – пустил кольцо дыма Косачев. – Пошли, чего ждем. Он поплевал на окурок, бросил его на землю, поправил на голове вельветовую фуражку.

Сергей посмотрел на принаряженного друга, прищурил глаза:

– Если хочешь, иди. Я тебя здесь подожду.

– Денег нет? – догадался Васька. – А я тоже не взял, думал, у тебя есть. Вот дела. Может, через забор?

– Поймают, – засмеялся Сергей, – сраму не оберешься. Давай-ка лучше на дерево!

Они подошли к тополю, Сергей, подпрыгнув, ухватился за нижний сук, подтянулся и уселся на развилке. Отсюда все как на ладони. Чуть выше он увидел грязные подошвы – верхние этажи тополя были заняты шпаной. Противно ему стало от такого соседства, да что поделаешь.

Оркестранты наконец-то настроили инструменты, заиграли «Мишку». Вышли несколько девчонок, потоптались немного и, не встретив поддержки, повернули обратно. Народ на танцы все прибывал. Неожиданно толпа колыхнулась, пропуская сквозь себя крупного, высокого парня в кожаной куртке.

– Летчик, летчик, – зашептали ребятишки.

– Откуда ты знаешь? – возразил кто-то.

– В гости приехал, сам видел, – уверенно ответил тот же голос.

Музыканты будто ждали его появления, заиграли вальс. Летчик расстегнул молнию на куртке, прошел через весь круг и пригласил Светку.

– Губа не дура, – присвистнул Косачев. – А она-то лыбится, будто пряником угостил.

Освещенное пятно танцплощадки напоминало уличный фонарь, в середине которого на свету порхают мотыльки. Пел под танцующими деревянный пол, по ушам била тугая медь, казалось, мощные насосы гонят по кругу порожние металлические бочки.

Настроение у Сергея испортилось окончательно, захотелось спрыгнуть с дерева, уйти, но он продолжал смотреть.

Со Светкой они познакомились прошлой осенью, когда несли в подвал крыло от планера. Крыло было огромное, длинное, тугая с пружиной дверь подвала зажала его посередине. Светка, бежавшая из школы, посмотрела на взмокших парней, поставила на пол портфель и придержала дверь. Ребята спустились вниз по лестнице, но дальше была точно такая же дверь. Пришлось ей сопровождать их до кладовой, где хранился планер.

– Когда в следующий раз заносить будете, можете позвать меня, – улыбнувшись, сказала она. – Я живу в пятой квартире. А то сломаете что-нибудь, и не полетит ваша конструкция.