Во имя любви

Кэмден с трудом держал себя в руках. Он редко впадал в гнев, но в данный момент ему ужасно хотелось запустить в стену одну из китайских фарфоровых собачек эпохи Мин, украшавших каминную полку.

– Вообще-то мне уже двадцать семь, – пробурчал Кэм.

Пенелопа фыркнула и заявила:

– А мне – всего девятнадцать. И уж я-то точно слишком молода для второсортного брака.

– Сомневаюсь, что брак с герцогом Седжмуром можно назвать второсортным, – холодно заметил Кэмден. «Куда же делась подруга моего детства?» – в отчаянии спрашивал он себя.

Пен тихо вздохнула и так же тихо проговорила:

– Можно, Кэм. Если герцог предлагает одну лишь привязанность, – то можно.

Кэмден сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. В данный момент ему оставалось лишь надеяться, что Пенелопа не заметит его возбуждения. В противном случае унижение было бы окончательным…

– Ты бы предпочла, чтобы я солгал?! – прорычал он.

Девушка поморщилась и со вздохом ответила:

– Даже если бы ты солгал, я не поверила бы тебе, Кэм. Я знаю тебя очень давно, и мне прекрасно известно, что такое понятие как любовь для тебя просто-напросто не существует.

Кэмден пытаясь говорить как можно спокойнее – гневные нотки лишь отпугнули бы Пенелопу:

– Пен, но подумай о преимуществах…

Девушка выпятила подбородок и с вызовом в голосе заявила:

– В данный момент я не вижу ни одного – помимо богатства, конечно же.

Не в силах сдержаться, Кэмден стремительно поднялся с кресла и гневно взглянул на девушку. А она взглянула на него с усмешкой и, не выказав ни малейшего испуга, проговорила:

– Не стоит напускать на себя столько важности, Кэм. Этот взгляд перестал производить на меня впечатление еще до твоего отъезда в Итон.

Пенелопа прошлась по комнате и коснулась каминной полки. Заметив, как дрожали ее пальцы, Кэмден вдруг понял: несмотря на внешнее спокойствие, она сильно нервничала. Но разве могло быть иначе? Ведь Пен всегда принимала все слишком уж близко к сердцу… Сколько раз он заставал ее в слезах после того, как братья намеренно задевали ее за больное. Но при этом Пенелопа Торн была чрезвычайно гордой – еще одно превосходное качество для настоящей герцогини…

Но, увы, очевидно, она не станет его герцогиней. Что ж, не только Пен обладала гордостью. Смерив девушку высокомерным взглядом, Кэмден холодно проговорил:

– Надо полагать, ты мне отказываешь, не так ли?

Костяшки пальцев, теперь уже вцепившихся в каминную полку, заметно побелели. Однако в остальном Пенелопа даже бровью не повела.

– Да, отказываю. – Она немного помолчала. – Но я ценю твою снисходительность.

Ложь была настолько очевидной, что при других обстоятельствах Кэмден непременно рассмеялся бы. Только вот уязвленное самолюбие напрочь лишило его чувства юмора. Ослепленный гневом, он коротко кивнул и проговорил:

– В таком случае, мисс Торн, не смею более претендовать на ваше драгоценное время. Всего наилучшего.

Что-то очень похожее на боль промелькнуло в карих глазах девушки, но Кэмден сейчас был слишком зол, чтобы думать об этом.

– Кэм… – Пенелопа шагнула к нему.

– Всего вам доброго, мадам. – С этим словами Кэмден развернулся на каблуках и вышел за дверь.

Провожая его взглядом, Пен мысленно твердила: «Я поступила правильно, я поступила правильно…» Но она конечно же в это не верила. И чувствовала себя отвратительно – на душе было гадко, как если бы она проглотила жабу.

Колени подкашивались, и Пен вцепилась в каминную полку, чтобы не упасть. Увы, ничто не могло изменить беспощадную реальность. Было совершенно очевидно: Кэм ее не любил и никогда не полюбит. Ничто в их сегодняшнем разговоре не указывало на обратное.

Когда-то, будучи глупой девчонкой, она мечтала о том, чтобы он потерял голову от любви к ней. Да и какая девочка, жившая по соседству с великолепным наследником семейства Ротермер, не мечтала бы о будущем, похожем на сказку? Тем более что мать Пенелопы всячески потворствовала подобным мечтам…

Но все это было до того, как Пен выросла и осознала суровую правду жизни. Правду, которая открылась ей в возрасте шестнадцати лет. Однажды летом, гостя в поместье Фентонуик, она подслушала, как Кэм обсуждал со своим лучшим другом Ричардом Хармзуортом способы отвадить обхаживавшую его великосветскую молоденькую красотку. Когда же Ричард заговорил о том, насколько смехотворна ее влюбленность, Кэм резко его оборвал, заявив, что это – еще одна причина, по которой ему необходимо отвадить эту юную леди. И сказал он потом буквально следующее:

«Любви и романтике нет места в моей жизни – ни сейчас, ни потом, старина. Пусть другие остаются в дураках. Уж я-то видел, сколько неприятностей причинило это тлетворное чувство. Любовь заманивает человека в западню, чтобы наполнить его жизнь горечью и предательством. Я никогда не женюсь на женщине, рассчитывающей на мою любовь».

Даже сейчас к горлу Пен подкатывала тошнота при воспоминании о том самоуверенном заявлении Кэмдена. Сначала она надеялась, что это была просто бравада, но в последующие три года Кэм только и делал, что доказывал свое твердое намерение избегать романтических переживаний. И даже в общении с самыми близкими ему людьми он не раскрывал свою душу до конца. С годами же эта отчужденность стала лишь заметнее.

Кэмден Ротермер был богат, красив, умен, благороден и смел. К тому же – абсолютно независим. Но все же Пен молилась о том, чтобы он оставил без внимания попытки своей матери женить его на дочери лучшей подруги. Но тот, увы, счел своим долгом сделать Пенелопе предложение. При этом он совершенно не скрывал, что его интерес к ней не имел ничего общего с нежностью и любовью…

Если бы Пенелопа заметила хоть малейший намек на романтические чувства со стороны Кэмдена, она попыталась бы измениться и стать той женщиной, которую ему хотелось бы видеть в роли будущей герцогини. Но она прекрасно знала Кэма и не обманывалась на его счет. Ему не нужен был брак по любви, а ей – без оной.

«Но что же делать, что делать?..» – спрашивала себя девушка, прекрасно понимая, что семья ждала известий о помолвке. А ее отказ принять предложение самого завидного жениха в королевстве вызвал бы среди родственников настоящий переполох. Именно поэтому она сейчас никак не могла предстать перед разъяренной матерью.

«А может, заплакать?» – подумала девушка, но тотчас же отказалась от этой идеи. Ведь если она прольет хоть слезинку, расспросам и укорам не будет конца; ее мать всегда была уверена, что женские слезы – всего лишь уловка. И конечно же ей и в голову не пришло бы успокаивать дочь.

Пен судорожно сглотнула и поспешила к окну, выходившему на подъездную аллею. Как раз в этот момент Кэм вскочил на своего восхитительного гнедого. Но он не оглянулся, чтобы посмотреть на ее окно. Да и с чего ему оглядываться? Он ведь стремился как можно скорее убраться отсюда… Для славившегося своей сдержанностью человека он сегодня был как никогда близок к тому, чтобы выйти из себя.

Удивительно! Пенелопа даже представить себе не могла, что ему настолько небезразлична судьба их союза. И если уж честно, то она вообще не могла представить, чтобы Кэма что-то могло задеть за живое.

А ведь он ожидал, что она без колебаний примет его предложение – пусть даже она совершенно не подходила ему ни по одному из параметров… кроме одного: Пен точно знала, что будет любить его до конца своих дней.

Глава 1

Кале, Франция, январь 1828 года

В унылые предрассветные часы, знаменующие окончание ночи, огарок свечи тускло освещал убогую комнату захолустной гостиницы. Ветер, громыхавший плохо подогнанными рамами, приносил с моря скрип пришвартованных в гавани кораблей и зловоние протухшей рыбы. А лежавший на узкой кровати задыхавшийся человек судорожно хватал ртом воздух.

Кэмден Ротермер, герцог Седжмур, со вздохом наклонился, чтобы взбить подушки под головой своего умирающего друга. Когда Кэм опустился на стул рядом с кроватью, Питер Торн открыл глаза. Хоти они с Питером почти не общались на протяжении многих лет, Кэм знал о многочисленных неудачах друга. Торны славились разгульным образом жизни, так что старший сын и наследник, проигравший все свое состояние, был далеко не худшим представителем этого семейства.