Ночной нарушитель (сборник)

1 января. Контрольно-следовая полоса. 00 час. 39 мин.

След нарушителя лейтенант Коряков все-таки обнаружил. Едва различимый, засыпанный стеклистой мерзлой крупкой. Лейтенант обрадованно осветил его фонарем, через несколько метров нашел еще одну отметину, отчетливо выделившуюся на оглаженной поверхности контрольной полосы, – это была глубокая выковырина с высокими бортами: нарушитель на бегу перепрыгнул через широкий снеговой хвост и понесся дальше, а отметина осталась. До берега Суйфуна было рукой подать.

– За мной! – просипел Коряков, обращаясь к напарнику. – Пускай по следу собаку.

Найда прошла метров двадцать и жалобно заскулила – след нырял под полосу снега и там терялся.

– Вот блин! – выругался Коряков, присел. – Блин Клинтон и две тысячи других блинов!

– Не упустить бы нам этого гада! – обеспокоенно прохрипел Лебеденко.

– Не упустим. Ему так же плохо, как и нам.

– С той только разницей, что он знает, где мы находимся, а вот где находится он, мы даже представления не имеем.

– Вумный ты, Лебеденко, как вутка. И не таких нарушителей брали под белые руки. Раньше сюда криминальная публика ходила целыми бандами, ты это знаешь…

– Слышал, товарищ лейтенант.

– Про есаула Свечина слышал?

– Слышал.

– А про полковников Емлина и Овечкина?

– И про этих слышал.

Есаул Свечин действовал когда-то в Кавказском районе: ночью налетал на села, комбедовцам на спинах рисовал ножом звезды, из живота вырезал ремни – в общем, веселился, как мог, пока в один из темных апрельских вечеров не столкнулся с пограничниками. Свечин первым получил пулю в лоб и свалился под копыта своего коня. В несколько минут еще несколько человек из свечинского окружения также легли на землю, лишь один из них подергал немного ногами и затих – разили непрошеных гостей наповал.

Оставшиеся в живых свечинцы вломились в чащу и, сшибая с деревьев ветки, распугивая пристроившихся там на ночь птиц, бежали. Настигли их уже на границе, около села Константиново, – там положили оставшихся, ни один не ушел.

На этом дело не кончилось. Рассчитаться за Свечина из Китая прискакал подпоручик Новицкий, родственник есаула. Прошелся по селам, убил несколько человек – в основном, сотрудников сельсоветов, да красноармейцев-отпускников, а потом в пади Джунихи устроил засаду.

Знал подпоручик, что в пади регулярно появляются пограничники, решил подловить наряд. В засаде просидел три дня и дождался-таки: в Джунихе появился наряд на лошадях. Все решили быстрота, напор, смекалка – в общем, лучшие суворовские качества: кто лучше усвоил заветы великого Александра Васильевича, тот и на коне…

Подпоручик Новицкий даже пистолет не успел снять с предохранителя, как на него опустился клинок пограничника Костина, рассадил офицера почти до кобчика: одна часть туловища повалилась в одну сторону, вторая в другую.

Когда нет главного в строю – строй обязательно рассыпается, так и в этот раз. Одни побежали в деревню Софье-Алексеевку, расположенную в девяти километрах от пади, другие – к границе. В результате уйти не удалось никому – все спутники Новицкого были перебиты. Кроме, как помнил лейтенант, некого Щербакова, помощника Новицкого. Щербаков поспешно вздернул руки кверху, тем и спасся.

Емлин и Овечкин тоже немало пролили чужой крови в здешних местах – речки были красными, в заводях плавали трупы.

Овечкина застрелил в бою Марк Решетников – бывший командир партизанского отряда, Емлину повезло – сумел уйти в Китай, там и растворился.

А однажды пограничный наряд обнаружил на Сунгане, в устье реки, где водились огромные серебряные караси, группу белокитайцев – они забрались на маковые плантации корейцев и поспешно обдирали стебли – урожай этот надо было собрать как можно скорее.

Наряд, в котором было всего три человека, с ходу врезался в заросли мака. Командир наряда бросил в китайцев гранату, уложил сразу шесть человек. Всего нарушителей-китайцев было, как потом выяснилось, более трехсот – прилично, как говорят в таких случаях.

Нарушители бросились к Сунгану, в воду. Одиннадцать человек пошли на дно – не справились с течением. Пограничники забрали лошадей, которых китайцы отняли у местных жителей, продукты, также отнятые в русских селах, на волокуши уложили брошенные винтовки и боеприпасы и с песней вернулись домой.

Вот такие раньше были воины. Не то, что сейчас, когда полковники прячутся за спины рядовых. Те, кто побывал в Чечне, в тамошних переделках, говорят: офицеры до майора включительно – нормальные мужики, живут интересами солдат, защищают их, хлебом делятся, соль предлагают, но стоит им подняться чуть выше, до двух подполковничьих звезд – все, отдаляются от солдат настолько, что даже в бинокль не разглядеть. Хоть людей этих в фуражках с высокими немецкими тульями (похоже, министр, который утвердил эти двухэтажные тульи, был карликом, поэтому в армии и ввел высокие каблуки на сапогах – как у дам-с, фуражки в два яруса, оловянный начальственный взгляд, чтобы сразу было видно, что идет полковник – и воровство, как официально утвержденное деяние) в телескоп рассматривай.

Не хотелось Корякову быть когда-нибудь таким полковником.

Многое помнят здешние места, если собрать все – получится большая книга.

Коряков полазил по снегу, по полосе и, помяв что-то в пальцах, даже понюхав, словно бы свежий неприятный снег этот мог пахнуть чем-то еще кроме снега, подозвал к себе Лебеденко.

– Нарушитель ушел туда, – он ткнул пятерней в крутящуюся злую темноту, исчерканную неряшливыми серыми перьями, шарахающимися то в одну сторону, то в другую, способными сбить с толку кого угодно. Лебеденко вгляделся в недоброе, хаотично шевелящееся пространство и сказал:

– Да, он там, товарищ лейтенант! Точно там!

1 января. Дорога на заставу № 12. 00 час. 40 мин.

Отец Лены, в прошлом врач, долго проработал в городской больнице, а потом, скрученный ревматизмом и прочими костными хворями, был вынужден уйти со своего места: ведь работа хирурга – это занятие стоячее, а он более двадцати минут стоять у операционного стола уже не мог. Обидно было, но Ленин отец научился стоически переносить удары жизни и не роптать, смиряться с тем, что та преподносит, – занялся домом, небольшим дачным участком, в котором, выращивал помидоры «бычье сердце» редкостного размера и веса – в два килограмма, вывел также сорт золотисто-желтых, словно бы внутри наполненных светом мелких помидоров, похожих на сливы, – произошло это случайно; на скудные свои сбережения купил справную японскую машиненку с правым рулем, но когда начались гонения на «правый руль», он, чтобы не трепать себе остатки нервов, продал ее, купил обычный отечественный «жигуль».

Хотя можно было оставить и «японку» – весь Дальний Восток продолжал ездить на «правом руле»; как-то, от нечего делать, Лена посчитала – в Уссурийске из десяти машин только две имеют нормальный левый руль, в основном эти автомобили наши, все остальные – «праваки», подержанные «японцы», привезенные сюда с островов…

Если бы Лену спросили в упор, нравится ли ей Саня Коряков или нет, и попросил бы дать такой же прямой, в лоб, ответ, она с ответом точно затруднилась бы.

И да, и нет.

Неожиданно впереди в свете фар возникло яркое рыжее пятно, – это была лиса, – Лена, загораясь в азарте, надавила на педаль газа, лиса поспешно метнулась в сторону и исчезла за ближайшим сугробом, а Лена, въехав в хвост снега, наметенный на дорогу, чуть не перевернулась: жигуленок на полном ходу, пофыркивая хорошо отлаженным мотором, всадился в твердый хвост, выбил из-под себя целую копну серого жгучего снега, остановился и опасно приподнял над дорогой зад.

Лена повисла на ремне – хорошо, что была привязана, – невольно вскрикнула, замерла на несколько мгновений – ремень перехлестнул ей дыхание, больно сдавил грудь, в горле застрял сбившийся в комок воздух, а перед глазами запрыгали мелкие красные брызги.