Страница 8 из 13
Тем не менее Павел не оставляет этот вопрос без внимания. Напротив, центральной идеей его благовестия становится мысль о том, что в крестной Жертве Иисуса Христа все жертвы нашли свое исполнение, что на Кресте совершилось то, ради чего и приносились все жертвы, а именно искупление. Иисус заступил на место Храма, Он Сам стал новым Храмом.
Достаточно краткой ссылки. Наиболее существенное высказывание на эту тему мы находим в Послании к римлянам: «Потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде» (Рим 3, 23–25). Слово, переведенное здесь как искупление, на греческом языке звучит как «hilasterion», а на иврите – как «kapporät». Этим словом обозначалась крышка (очистилище) Ковчега завета (Лев 16, 2). Это место, над которым в облаке являлся Яхве, Господь, место таинственного присутствия Божьего. Это святое место окроплялось в День очищения Йом-Киппур19 кровью принесенных в жертву за человеческие грехи тельцов, «чья жизнь отдавалась в умилостивительную жертву Богу за грехи людей, по собственной вине лишивших себя жизни» (Wilckens II/1, S. 235). Основная мысль заключалась в том, что Бог Сам касался жертвенной крови, вбиравшей в себя все человеческие грехи, очищая ее, и люди, за которых эта кровь проливалась, также очищались посредством соприкосновения с Богом. Эта удивительно глубокая и в то же время очевидно недостаточная мысль, конечно же, не могла остаться последним словом в истории веры Израиля.
Когда Павел использует слово «hilasterion» применительно к Иисусу, называя Его очистилищем Ковчега завета и, таким образом, местом пребывания живого Бога, вся ветхозаветная теология культа (и вместе с ней – все теологии культа в истории религии) упраздняются и одновременно переходят на новый уровень. Иисус Сам являет присутствие живого Бога. В Нем соприкасаются Бог и человек, Бог и мир. В нем совершается то, для чего и был установлен обряд очищения: посредством крестной Жертвы Иисус как бы погружает все грехи мира в океан Божественной Любви и растворяет их в нем. Приступить ко Кресту, войти в общение со Христом означает войти в пространство преображения и искупления.
Все это сегодня представляется нам очень сложным. Мы вернемся к этой теме, когда будем подробно говорить о Тайной вечере и крестной смерти Иисуса, и попытаемся понять, о чем идет речь. Здесь же достаточно показать, что Павел практически полностью включил идею упразднения Храма и его теологию жертвы в свою христологию. Для Павла Храм и его культ прекратили существование в момент распятия Христа. Если мы вместе с Ульрихом Вилькенсом допустим, что эти строки из Послания к римлянам (Рим 3, 25) являются иудеохристианской «формулой веры» (I/3, S. 182), мы увидим, как рано это убеждение созрело в христианстве. С самого начала христианство знало: воскресший Христос – новый Храм, подлинное место соприкосновения Бога с человеком. Вот почему Вилькенс с полным правом говорит: «Христиане с самого начала не принимали участия в храмовом богослужении. (…) Поэтому разрушение храма в 70 году н. э. не было для них религиозной проблемой» (II/1, S. 31).
Таким образом, становится очевидным, что великое теологическое откровение Послания к евреям лишь развивает то, что уже было сказано апостолом Павлом, а Павел, в свою очередь, в значительной мере использует Предание Церкви.
Позднее мы увидим, что первосвященническая молитва Иисуса также по-новому истолковывает происходившее в День очищения и, таким образом, всю ветхозаветную теологию искупления и видит ее исполнение в крестной Жертве.
При поверхностном чтении или слушании пророческой беседы Иисуса может сложиться впечатление, что Иисус хронологически связал конец Иерусалима с концом мира. Эту мысль подтверждают слова Матфея: «Вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; и тогда явится знамение Сына Человеческого на небе» (Мф 34, 29–30). Эта прямая временнáя связь между концом Иерусалима и концом мира, казалось бы, находит дополнительное подтверждение в словах: «Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все сие будет» (Мф 24, 34).
На первый взгляд создается впечатление, что только Лука ослабил эту связь. В его Евангелии мы читаем: «И падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников» (Лк 21, 24). Между разрушением Иерусалима и концом мира возвещаются «времена язычников».
Луку упрекали в том, что этими строками он сместил временную ось Евангелий и изначальной Вести Иисуса, сделал из «конца времен» «время середины» и таким образом изобрел «время Церкви» как новую фазу истории спасения. Но если приглядеться внимательнее, можно увидеть, что «времена язычников» другими словами и в других местах предсказываются Иисусом и у Матфея, и у Марка. У Матфея мы находим следующие слова Господа: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф 24, 14). У Марка читаем: «И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие» (Мк 13, 10). Это доказывает, что, анализируя эту беседу Иисуса, мы должны быть очень осторожными в толковании связей. Беседа составлена из нескольких отдельных частей Предания, которые не имеют единой линейной протяженности, их нужно читать «друг в друге». К этому «редакторскому» вопросу, имеющему большое значение для правильного понимания текста, мы вернемся в третьем пункте («Предсказания и апокалипсис»).
При анализе содержания становится очевидным, что все три синоптика знают о времени язычников: конец времен может наступить лишь тогда, когда Евангелие будет проповедано всем народам. Время язычников – время Церкви, состоящей из народов мира, – не изобретение Луки. Оно – часть общего наследия всех евангелистов.
И вновь мы обнаруживаем связь между традицией Евангелий и основными элементами богословия св. Павла. Если Иисус в пророческой беседе говорит, что прежде Евангелие должно быть проповедано всем народам и только тогда наступит конец мира, то ту же мысль мы находим и у Павла в Послании к римлянам: «Ибо не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, – чтобы вы не мечтали о себе, – что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников; и так весь Израиль спасется, как написано» (Рим 11, 25–26). Полное число язычников и весь Израиль: в этой формуле проявляется универсальность желания Бога, чтобы все спаслись20. Но для нас важно, что и Павел знает о времени язычников, в котором мы сейчас живем и которое мы должны прожить, чтобы осуществился Божественный замысел. То, что раннее христианство не могло иметь хронологического представления о продолжительности «kairoi» (времен) язычников и, без сомнения, представляло их как краткий отрезок времени, в конечном счете, не столь важно. Главное заключается в самом предсказании этих времен, которое должно было быть понято и было понято учениками без всяких вычислений их продолжительности как наказ делать то, что возвещено и необходимо: нести Евангелие всем народам.
Неутомимость, с которой Павел шел к народам, чтобы принести им Благую Весть и, по возможности, еще до конца жизни исполнить наказ Иисуса, объясняется не только знанием исторического и эсхатологического значения евангельской проповеди: «Ибо если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!» (1 Кор 9, 16).
В этом контексте неотложность евангелизации в апостольские времена в меньшей степени определялась спасительной необходимостью знания Евангелия каждым отдельным человеком и в гораздо большей степени – великой исторической концепцией: чтобы мир пришел к цели, Евангелие должно прийти ко всем народам.
19
В немецком языке День очищения звучит как «Праздник примирения».
20
См. Тим 2, 3–4.