Страница 47 из 51
Такие «неизбежные» издания составляли ядро домашних собраний историков. Их приобретение имело ключевую важность для исследователей, так как в своей работе они к ним неоднократно обращались. Одной из таких книг для историков русского феодализма стало, например, «Сошное письмо» Степана Борисовича Веселовского, изданное в Москве в 1915 ив 1916 гг. в двух томах.
Сразу же по выходе первого тома С.Ф. Платонов чрезвычайно высоко оценил это фундаментальное исследование. В своем дневнике в записи от 3 февраля 1915 г. автор «Сошного письма» передал весьма лестный для него отзыв своего петербургского коллеги. В нем было сказано, что «у нас в Петрограде “молодежь” обзавелась Вашей книгой и смотрит на выход ее как на событие». С.Ф. Платонов отнес монографию С.Б. Веселовского к разряду трудов, на многие годы входящих в научный обиход историков. По его мнению, «такую книгу надо не прочесть один раз, чтобы составить себе определенное мнение, а изучить (курсив мой. – Л.С.)» [Дневники С.Б. Веселовского, 2000. С. 91]. Естественно, наличие подобных монографических исследований в собственных библиотеках было продиктовано профессиональной целесообразностью.
Библиофильский азарт и необходимость соразмерять его с финансовыми возможностями побуждали историков к поиску наиболее выгодных условий покупки книг. Они обменивались такими сведениями между собой. Так, Георгий Васильевич Форстен, профессор Петербургского университета, основоположник российской школы скандинавских исследований, вокруг которого сложился широкий неформальный кружок студенческой молодежи, рекомендовал своим младшим коллегам и ученикам получать иностранные книги через Петербургский университет. Там существовала практика продавать книги «по печатной цене, с 15 % скидки и без цензуры», притом «с правом платить, когда вздумается, в течение года (т. е. сводить счеты к каждому январю)». «Это удобно, соблазнительно и прековарно» [Александр Евгеньевич Пресняков, 2005. С. 124], – оценил и прокомментировал эти преференции А.Е. Пресняков и, однако, не преминул ими воспользоваться.
Однако был и бесплатный вариант пополнения личных библиотек. Речь идет, конечно, о дарении книг, что было и остается одной из добрых традиций сообщества российских историков. «Я свою книжку многим роздал и разослал чуть ли не 60 штук. Всем университетским, товарищам, начальству Публичной библиотеки, etc.» [Там же. С. 101], – писал А.Е. Пресняков после выхода в свет его первого научного исследования «Царственная книга, ее состав и происхождение». Эта работа молодого историка была отмечена золотой медалью и опубликована в Ученых записках Петербургского университета [Чирков, 2001. С. 485]. Автор получил 300 экземпляров в виде отдельной книжечки в 52 страницы. Часть из них он пустил в продажу, отдав книгоиздателям, не гонясь за выгодой: «Корят меня, что очень уж дешево. Да не все ли равно» [Александр Евгеньевич Пресняков. С. 101]. Другие экземпляры с гордостью и удовлетворением раздаривал, одновременно подтрунивая над владевшими им чувствами, сравнивая себя с персонажем гоголевского «Ревизора»: «Пусть знают, что есть на свете Петр Иванович Бобчинский» [Там же].
Дарение книг в ряде случаев выступало как элемент воспитания молодого поколения историков, включения их в корпоративную культуру, что, в свою очередь, лишний раз стимулировало последних к собиранию собственных библиотек. Михаил Михайлович Богословский, непревзойденный знаток эпохи Петра Великого, 13 сентября 1915 г. в своем дневнике сообщал о визите к нему домой оставленных для приготовления к профессорскому званию выпускников Московского университета А.А. Новосельского и И.Ф. Рыбакова. «Пробеседовал час и подарил им свою книгу и оттиски статей» [Богословский, 2011. С. 77], – записал он в тот день о встрече с магистрантами.
Такие беседы выполняли важнейшую функцию по сохранению и передаче научных традиций в сообществе русских историков. Попутно заметим, что они проходили, как правило, в кабинете ученого, среди собранных им книг и рукописей, сама обстановка которого располагала к исследовательской деятельности.
А.Я. Гуревич вспоминал, как в годы учебы в МГУ в середине 1940-х гг. ему, как и некоторым другим его сотоварищам, посчастливилось бывать в доме А.И. Неусыхина, одного из авторитетнейших советских медиевистов. Александр Иосифович, писал он, «педагог […] был великолепный, возился с нашим семинаром, с каждым из нас, у нас проходили регулярные встречи». Если на занятиях в университете А.И. Неусыхин не успевал обсудить поставленные вопросы полностью, он не отказывал студентам в возможности продолжить беседу, перенеся ее во внеурочное время. «Вечером, – рассказывал А.Я. Гуревич, – конечно, предварительно договорившись, разрешалось прийти к нему домой, на Малую Бронную, в его малюсенький кабинет, заполненный книгами и рукописями, – когда-то это была комната для прислуги». В кабинете стояли всего «столик и два стула – один для А.И., другой для посетителя». Однако теснота этой «профессорской кельи» не препятствовала возникновению долгих и плодотворных научных бесед. Напротив, она как бы концентрировала внимание на научных вопросах, отсекая все лишнее. «Тут, имея в руках текст источника в оригинале, подробно обсуждали работу, представленную студентом, – вспоминал А.Я. Гуревич о своих встречах с учителем, обстоятельных и неторопливых. – Обсуждали часами, столько, сколько А.И. считал нужным для того, чтобы все прояснить и объяснить» [Гуревич, 2004. С. 22].
Книжные собрания были, как правило, самыми ценными долями из всего нажитого многими историками имущества. С.Ф. Платонов, ходатайствуя перед графом С.Д. Шереметевым, председателем Археографической комиссии и членом Государственного совета, о материальной помощи видному историку и историографу, профессору Киевского университета В.С. Иконникову, писал: «До меня дошли слухи о болезни глаз у Владимира Степановича. Он должен оставить кое-какие работы и будет стеснен в средствах (!!). По скромности он ничего просить не будет; но мечтает, что казна купит его библиотеку (которую он ценит, говорят, в 30.000) и оставит ее ему в пользование до кончины. Нельзя ли, граф, помочь ему? Это ведь подвижник. Никто не заслуживает более внимания с высоты престола среди всех наших ученых» [Академик С.Ф. Платонов, 2003. С. 155].
Через несколько дней С.Ф. Платонов повторно обратился к С.Д. Шереметеву, не оставляя попытки изыскать способ поддержать коллегу по историческому цеху. «В деле В.С. Иконникова словесный путь – единственно возможный», – полагал С.Ф. Платонов, надеясь на то, что граф «решит просить прямо монарха». Сам же он испрашивал разрешения Шереметева рассказать «об обстоятельствах и нуждах Владимира Степановича» председателю Русского исторического общества великому князю Николаю Михайловичу, имея в виду возможность помощи и с этой стороны, но, однако, не слишком рассчитывая, что было бы «поступлено “по-Екатеринински”» [Там же. С. 156–157]. Платонов имел в виду факт покупки императрицей Екатериной II библиотеки знаменитого французского писателя и энциклопедиста Д. Дидро. После продажи библиотека продолжала оставаться в доме своего бывшего владельца вплоть до его смерти, а сам Дидро был назначен библиотекарем и хранителем книжного собрания, получая за это ежемесячное вознаграждение.
Этот план, как и предвидел С.Ф. Платонов, поддержки не нашел. Однако решение В.С. Иконникова сделать свою библиотеку общественным достоянием было твердым и неизменным. В 1918 г. он передал ее в дар Публичной библиотеке Академии наук УССР, в которой это книжное собрание составило отдельный фонд. К тому времени библиотека историка насчитывала 20 тыс. книг и 3 тыс. брошюр [Киреева, 1975. С. 200].
В отношении историков к своим книжным собраниям соображения практического свойства нередко уступали стремлению сохранить их для следующих поколений исследователей. В одном из писем жене А.Е. Пресняков писал: «Если у нас несколько детей будет, я непременно составлю завещание о библиотеке, потому что это наследство духовное, а не материальное. Лучше жертвовать ее целиком на сторону, чем трепать ее как “наследство”» [Александр Евгеньевич Пресняков, 2005. С. 424].