Дважды рождённые

– Вася, ты меня простишь, что я остальных выключила? – деликатно поинтересовалась девушка.

– Мне кажется, обо мне и не вспомнят. Тебя – да, искать будут, – спокойно ответил ей Вася.

– А расскажи мне про ваши занятия.

– Ярин, я не могу. Я и так лишнего болтанул, – было видно, что Василию действительно неловко.

– А давай так, чтобы никому обидно не было. Ты мне ничего не рассказывай, а просто – попроси, как сможешь учителя меня тоже взять в группу. Откажет – я не обижусь, а не откажет – буду должна, – то, с каким видом это было сказано, не предполагало отказа ни в каких вариантах.

– Яр, я попрошу, только ты мне пообещаешь, что у нас с тобой разговора о учебе больше не будет. Хорошо? Если Профессор согласится – ты об этом и без меня узнаешь. А если не согласится – мне к этому нечего будет добавить. Договорились?

– Договорились! Спасибо тебе, Вася! Я очень буду ждать!

Просьба Василия достигла нужных ушей, и на следующий день Ярина уже «проваливалась» в лекцию. Это была другая группа и это была другая программа. Я не буду в нашем повествовании пытаться рассказать вам всё и обо всём – это непосильная задача. Поэтому мы оставим на какое-то время юную героиню и вернемся к нашему герою и тем лекциям, в которые мы уже погружены.

– 3-

Новая картинка аудитории была несносной. Кажется, кто-то упражнялся в безвкусии и каждый раз одерживал сам над собою блистательные победы. Сегодня фон студии был неоново-зеленым, в ошметках нелепых красно-желтых цветов. Парты были выстроены друг за другом и со звонким гудением и пыхтением двигались по кругу. Приглядевшись, Игорь понял, что пыхтение создавал Профессор, сидящий на своем стуле на крышке первой парты этого состава.

Внезапно всё остановилось, Профессор резким и ловким разворотом повернулся на своем стуле лицом к остальным, посмотрел залихватски на Игоря и браво произнес: «Опаздываем, опаздываем… Вас ждем, голубчик, развлекаемся как можем!» Он секунду подождал ответа и, не дождавшись, продолжил: «Я успокоил Ваших товарищей, объяснив им сложность переживаемых вами чувств, они дружно кивали, но, сдается мне, ничегошеньки не поняли. А вот покататься на поезде с радостью согласились».

«Ну, с «товарищами» – это перебор, – подумал Игорь. – Я их второй раз вижу, да и то в виде корявых рож».

Потом он посмотрел на «товарищей» и пришла мысль, что их желание покататься тоже можно было поставить под сомнение: восторга в лицах как-то не наблюдалось, а вот растерянности – вот этого сколько угодно. Через секунду, когда мозг вернулся к способности складывать слова в мысли, до него дошла необычайная информированность Профессора и… рот сам собой открылся, однако до вопроса дело не дошло.

Профессор, как ни в чём не бывало, спрыгнул с парты и, неспешной походкой, отошел вместе со стулом в сторону так, чтобы оказаться напротив учеников.

– Ну, так продолжим наши занятия! Мы немного заигрались, – казалось бы пытался перейти на деловой лад профессор, но искорки веселья в глазах остались. Озорство не унималось и вскоре, побеждая серьезность, искорки разрослись в огоньки, потом где-то рядом с огоньками запрыгали чертенята, и озорная улыбка расколола натянуто-деловую маску.

– А ну её, эту лекцию, – беспечно предложил Профессор, – уж развлекаться, так развлекаться. А ты, – он резко ткнул пальцем в сторону Игоря, – мучайся совестью: опоздал – лекцию сорвал, – Профессор хитро подмигнул и стал потихоньку осыпаться. Точнее, сначала стал осыпаться его стул: он потерял цвета, тени, остался серым контуром, а затем как-то очень быстро осыпался серебристыми осколками на пол. Следом за ним в той же череде метаморфоз осыпался Профессор. Затем, серебряная пыль взвилась с порывом неизвестно откуда взявшегося ветра и стала завиваться по спирали, и вытягиваться вверх, образуя что-то вроде торнадо, только кверху ногами. Скорость вращения стала нарастать. Красно-желтые цветы не смогли удержаться на едко зеленом фоне и оказались втянутыми в набирающий скорость водоворот. Вой ветра перерос в свист, затем в шипение…! А потом Игорь утратил связь и с этой сомнительной реальностью, т. к. всё закружилось у него перед глазами. Увидев вокруг себя блеск серебряной пыли, он понял, что сам превратился в вихрь. Последним подарком зрения была картинка вихря. Впрочем, и эта картинка тоже рассыпалась. И всё погрузилось в свистящую и шипящую темноту.

Игорь не запомнил тот момент, когда пропала темнота, пропал шум. В какое-то мгновение он осознал себя летящим, а если точнее – парящим. Осознание запоздало, восторг от полёта пришел раньше и держал в своих руках все нити от мыслей и ощущений. Игорь видел внизу прямо под собой свой серебристый Шелл, заснувший у старинного здания на изгибе проспекта. Сводящая с ума свобода полёта, была настолько неудержимой, а легкость тела настолько беспредельной, что оставаться на месте не было никакой возможности. И Игорь стартанул – резко, как-то неожиданно уверенно и сильно, как будто он делал это постоянно. Легко набирая скорость и уходя в высоту, он летел, уворачиваясь от проводов. Он слышал, как его зовут, и он знал, что звук здесь был не при чем. Чувство свободы и полёта опьяняло и наполняло смелостью и дерзостью. Игорь ещё прибавил скорости и, рассекая тем, что имел, плотный, прохладный поток, снизился почти до самой земли. Я не смогу передать вам то, что чувствовал мужчина, но поверьте мне – его никакая сила на свете не смогла бы сейчас остановить. Плотный поток ветра, скорее всего придуманный им самим и чувство всесилия выдули все печали и заботы. Его захлестнула энергия полёта, азарт виражей. Полёт был упоителен, но сквозь его энергию и восторг Игорь слышал призыв Учителя. И он летел на призыв, он чувствовал приближение. Вскоре, впереди, чуть выше себя он увидел серебрящееся темными переливами плотное облако, оно летело неспешно и грациозно в форме, напоминающей морского ската. Когда Игорь поравнялся с ним и замедлил движение, он понял, что Профессор действительно выбрал форму ската, только вместо раздвоенной головы было что-то, более напоминающее змеиную. Игорь не смог бы объяснить, как он узнал Профессора. Но он знал это, он видел это по цвету скользящих потоков. Он ощущал его энергию. Он угадывал это ещё какими-то чувствами, которых объяснить он не мог. Игорь воспринимал каким-то запредельным сознанием мощь этого человека, его возраст, мудрость, он видел, но не мог охватить его глубину. Игорь не понимал природы этого восприятия, но он осознавал возникшее в нем преклонение перед этой силой и сущностью. Магнетизм нового образа восприятия был настолько силен, что Игорь почувствовал неоспоримость власти, под которую он попал. Он осознавал, что готов следовать за этим человеком. В нем проснулся голод, жажда впитывать опыт, силу. Он был похож на маленького щенка, очарованного и напуганного матерым волком. Хотелось идти следом неотрывно, но было страшно подойти слишком близко. На близком расстоянии скат производил удивительное впечатление. Он был похож на пламя, заточенное в темно – фиолетовую глазурь льда. Игорь видел, как в темноте громадного мистического тела переливается и бушует огонь, и в то же время он осознавал, что тела как такового не было. Попытки найти черту, ограничивающую форму ската, рассыпались в неопределенности пространства, сотканного из нитей искр и ткани переливов.

С появлением других учеников пространство стало уплотняться. Ученики являлись по-разному. Некоторые влетали с мощным виражом, затем крутились и наконец успокаивались, присоединяясь к группе. Другие же подлетали осторожно, даже боязливо, пытаясь издалека взять контроль над скоростью полёта и его направлением. Переход от рисованных образов к тому, что он видел сейчас, был ударным. Игорь был поражен тем, как сейчас являлись для него его соученики. Всё, что люди так тщательно скрывают в себе, пытаются сгладить, перекрасить, подменить – всё это было сейчас отброшено, стерто. Сущность была открыта для понимания, но настолько сложна и непостижима для Игоря, что создавалось ощущение безграничной таинственности. Восприятие было перевернуто, выгнуто, вывернуто, бесконечно многослойно, как если бы детская игрушка калейдоскоп была вывернута наружу всем своим разноцветием и переливами, уходящими в бесконечность. Не надо было заглядывать в дырочку, чтобы увидеть потаенное, но при этом, вывернувшись, был закрыт другой мир, который давал о себе знать какими-то глубинными отливами и проблесками.