Страница 7 из 76
Анхел-рабад, столовая, час спустя
Возбуждающе пахло пирогами и жареной маниокой — нежной, мясистой, с красивой золотистой корочкой. Насыщенный аромат любимых с детства блюд щекотал ноздри и будил в душе что-то такое, о наличие чего в своем организме Плю вспоминала только во время обеда.
За широким изобильным столом собралось все семейство Анхелов. Небольшое, но прожорливое. Вернее, сам син Анхел и его супруга ели немного, но юный энергичный организм Плю требовал огромного количества калорий. Мясо и рыба, пироги и капуста споро и радостно исчезали в нежно-розовом ротике, заставляя родительские сердца биться быстрее: отцово — от сознания того, что он неспособен ни в чем отказывать единственному дитятку, материнское — от тоски по своей стройной фигуре.
Да, сина Крутелла Анхел пребывала в печали от аппетита малышки Плю, и с тревогой провожала взглядом каждый кусочек, съедаемый чадом. Дело в том, что матери с дочерьми всегда были связаны неразрывной магической зависимостью. Все излишества, поглощенные девушкой, беспощадно и неотвратимо откладывались на бедрах и животе ее матери, превращая фигуру родительницы в шар.
Откуда взялось это явление, толком никто объяснить не мог, настолько оно было древним. Но все женщины в империи предпочитали рожать сыновей (их родственная связь на фигуре не отражалась), а те, кому довелось стать матерями девочек, заботились о том, чтобы дочери не переедали.
Сина Крутелла за питанием Плю тоже следила, особенно после того, как пришлось расширять дверь в их с мужем спальню и укреплять супружескую кровать. Тогда любящий супруг, добродушно посмеиваясь, стал называть женушку ласково «моя веская Кря», а сама она теперь жаждала замужества дочери с не меньшей силой, нежели Анхел Триста Одиннадцатый, и намного большей, чем их дочь. Ведь только замужество Плю и рождение ею собственной дочери могло прервать древнюю магию и освободить сину Крутеллу от тяжелой зависимости. Очень тяжелой. В прямом смысле слова.
Итак, семейство обедало.
Отец и дочь отдавали должное стараниям повара, которому особенно удавались пышные сладкие плюшки и восхитительно-соблазнительные шоколадные торты. Один из кулинарных шедевров сейчас с нетерпением дожидался своего триумфа на десертном столике.
Мать зорко следила за дочерью, незаметно отодвигая от нее блюда с особо жирными и сладкими кусочками. Домашний любимец Хуч восседал на своем обычном месте — на спинке стула Плю, не сводя любовно-алчущего взгляда с блюда жареных бананов, за которые готов был отдать все свои перья и хвост, а может быть, даже и самолично выдернуть один из драконьих зубов.
В тот момент, когда Плю потянулась к густому сливочному соусу, чтобы полить им любимую маниоку, ее мать с отточенной годами ловкостью переставила соусник на другой конец стола.
Плю скорбно посмотрела вслед ускользающего от нее желанного лакомства, горестно вздохнула и только открыла рот, чтобы выразить свое возмущение, как …
Вспышка!
Взрыв яростного алого света озарил столовую, ослепив на мгновение всех присутствующих и возвестив о прибытии не званых, но значимых гостей. На создание порталов были способны немногие, точнее, только магуны и их доверенные лица.
Едва магическое свечение начало угасать, оказалось, что гость хоть и незваный, зато один. И весьма примечательный.
Смуглолицый мужчина, судя по цвету кожи и глаз, безусловно имеющий отношение к магунской династии, стоял в центре угасающего портала и прожигал цепким взглядом растерявшееся семейство. В выразительных карих глазах явно читалось: «Ага! Попались! А что это вы тут делаете?»
И каждый член семейства Анхел почувствовал себя в чем-то виноватым и застуканным за крайне неблаговидным занятием. Плю резко оттолкнула от себя блюдо с жареной маниокой, сделав вид, что совершенно с ней незнакома и никогда в жизни не пробовала эту калорийную гадость.
Сина Крутелла, наоборот, быстро вернула на место украденный у дочери соусник, а Хучик замер, изобразив из себя маленькое безобидное и очень привлекательное дополнение к интерьеру столовой. Син Анхел же лихорадочно перебирал в памяти все свои провинности перед властью и быстро подсчитывал, сколько ему светит за недоплаченные казне налоги.
В общем, если неожиданный гость хотел напугать своим появлением хозяев Анхел-рабада, то мог поздравить себя с полным успехом. Однако вновь прибывший лишь одарил перепуганное семейство лукавой улыбкой и отвесил легкий поклон, уважив тем самым представителей знатного рода и не уронив положения императорского служащего.
Впрочем, син Анхел тоже был человеком неробкого десятка, посему оправился от неожиданности скоро, успев отметить и учтивый поклон гостя, и его достоинство. Вежливо улыбнувшись, он ответил, меж тем, довольно небрежным кивком и вопросом:
— Что привело в наши края доверенного слугу императора?
— Достойнейший син Анхел Триста Одиннадцатый, от имени нашего любомудрого и бесконечно абсолютизируемого императора прошу подарить мне несколько минут вашего драгоценного времени для конфиденциального и жизнезначимого разговора, — утомительно витиевато высказался черноокий гость и вновь поклонился.
Делать столь щедрые подарки незнакомцу, достойнейшему сину Анхелу совершенно не хотелось, но посланцам бесконечно абсолютизируемого императора не отказывают. Во избежание, так сказать.
Потому триста одиннадцатый хозяин Анхел-рабада поднялся, изобразив лицом и телом радостное нетерпение от предстоящего жизнезначимого разговора с посланцем любомудрого императора, и направился в свой кабинет, жестом пригласив все еще безымянного гостя присоединиться.