Страница 17 из 76
День тот же. Анхел-рабад
Син Триста Одиннадцатый нетерпеливо мерил нервными шагами свой обширный кабинет, по многолетней привычке разговаривая сам с собою вслух.
— Где? Где же он? Ведь обещал же вернуться за девчонкой. Скорей бы, пока эта упрямица не передумала. С нее станется. И кто ее, спрашивается, воспитывал, непослушницу малолетнюю?
Взволнованный син возмущался так громко, что не услышал, как дверь в его кабинет отворилась и в комнату бесшумно ступила его супруга. Подкрадываться незаметно было ее любимым развлечением.
Услышав последний, явно риторический, вопрос мужа, Крутелла печально улыбнулась — сейчас она тоже сожалела, что не подвергала дочь суровому воспитанию и не приучила ее беспрекословно подчиняться родительской воле.
— Еще не явился, — рассеянно констатировала она очевидное, останавливаясь точнехонько за спиной супруга.
Син Анхел в этот момент стоял у портрета Храброногого, стараясь в чертах великого предка прочитать ответ на свой вопрос. Внезапный звук голоса жены больно ударил по обнаженным и крайне чувствительным нервам.
— А-а-а! — коротко и страшно вскрикнул он, рефлекторно отскакивая к стене под защиту знаменитого родича.
В нечаянном прыжке своем испуганный син схватился двумя руками за портрет, отчего тяжеленная позолоченная рама сначала опасно накренилась, предупреждающе затрещав, а потом покинула свое привычное место и с совершенно неродственной силой обрушилась на голову неуклюжего потомка быстроногого принца, зацепив при этом и потрясенную супругу.
Оглушительная тишина, на несколько минут воцарившаяся в кабинете, была прервана звуком открывающегося портала. Появившийся в нем долгожданный посетитель обозрел представший пред его очами погром и сидящих на полу хозяев Анхел-рабада с величайшим спокойствием бывалого человека.
— А чё это вы тут делаете? — все же вырвалось из его уст, несмотря на хорошее воспитание и привычку к любым неожиданностям.
— Бе-беседуем, — в тон ему вежливо ответил хозяин дома, выбираясь из-под обломков картины.
Еще слегка оглушенный ударом, син Анхел осторожно ощупал выросшую на голове шишку, но даже не поморщился. Ни помятая одежда, ни быстро увеличивающийся на лбу бугорок не лишили Триста Одиннадцатого самообладания. Деловито отставив то, что осталось от портрета в сторону, он радостно обратился к Канвою:
— Что? Пора? — В этот момент будущее рода было гораздо важнее его прошлого.
— Да-да, конечно, — несколько рассеянно ответил гость, с интересом наблюдая за стараниями хозяйки дома подняться на ноги.
Солидная дама сделала уже не менее пяти тщетных попыток, но собственный вес и отсутствие навыков — последний раз сина падала лет тридцать назад — категорически затрудняли этот процесс.
— Ох! — крякнула несчастная, сделав очередную попытку, и с усталым вздохом снова откинулась назад.
Мужчины дружно проследили за мелькнувшими в ворохе пышной нижней юбки убедительно-круглыми коленками и, осененные одной и той же мыслью, ринулись на помощь.
Общими усилиями двух неслабых мужчин полновесная жертва дочернего аппетита наконец встала на собственные конечности и, не теряя драгоценного времени на бесполезные разговоры, с доступной ей скоростью отправилась за Плю.
Анхел-рабад. Где-то во дворце
— Ой! Ты мне все плечи оттоптал, — недовольно проворчала Плю, осторожно скосив глаза на Хуча.
Резкие движения были чреваты. Сложное сооружение из ее волос к горячим спорам и верчению головой не располагало.
— Ха! А за-ачем ты такое неудобное платье надела? — отозвался питомец, ничуть не смущенный словами девушки. — Скользкое оно какое-то, сползучее. Вон опять ты почти голая!
И правда. Платье, приготовленное синой Анхел к свиданию дочки с великим магуном, попутчиков в виде небольшого, но увесистого дракона и многолапого инкогнитого зверька не предусматривало. Оно вообще мало что предусматривало и почти ничего не скрывало.
Легкое полупрозрачное одеяние призвано было привлечь взоры привередливого мужчины, а оттого имело ярко-алый цвет (ведь всем известно: мужик — что бык), декольте до самого пупка и разрезы на юбке с четырех сторон.
Примерка сопровождалась едкими замечаниями Хучика и растерянным поскуливанием Лапкина.
— Косоглазие твоему перу обеспечено, — насмешливо комментировал Хуч, во все глаза таращась на невиданное доселе зрелище. Не заметив же должной реакции на свои слова, провокационно добавил. — А если у него сердце слабое — и вовсе помрет, сердешный. Пожалей мужика, Плюшка!
Но и эту реплику Плю оставила без внимания. В тот момент она с риском для жизни влезала в новые туфли, вернее сказать — на туфли, ибо высотой каблука они могли сравниться с небольшой табуреткой.
А красивые какие — глаз не отвести! Красные, блестящие, с огромным золотым бантом. В общем, сина Крутелла позаботилась о дочке, как о самой себе.
С трудом взгромоздившись на каблуки, Плю побалансировала с разведенными в сторону руками в поиске равновесия, а затем, осторожненько переступая отяжелевшими ногами (как минимум килограмма два добавилось), двинулась в пробный поход по комнате. Доковыляла до зеркала, стоявшего на туалетном столике, и с интересом воззрилась на свое отражение.
— Хуч, что не так с моей внешностью? — спросила Плю, с самым серьезным видом изучая тонкое бледное личико с большими желтыми с легкой зеленцой глазами и крошечными розовыми губками.
Раньше собственная наружность ее нисколько не волновала и пристальное внимание не привлекала. Да и что ее было разглядывать — о замужестве думать рано, а любящие родственники данного вопроса не поднимали. Теперь же, когда ей надо было предстать пред очи мужчины, который о женской красоте знал все и даже больше, и не только предстать, но и разбудить его магунское желание, вопрос внешней привлекательности обострился до предела.