Страница 15 из 76
Здесь император остановился, с прищуром оглядел окружающее пространство, дабы вовремя пресечь подслушку и подглядку за передачей ценных сведений от отца к сыну. Не заметив никакого подозрительного шевеления занавесок и приникших к приоткрытым дверям ушей, снова вернулся к своему повествованию:
— У людей и животных, живущих а Маг-Сине, изменяется внешность и суть. Уходит из них сила магунская, коей наделили Небесные Покровители предков в самое сотворение, а вместе с нею покидает наш мир Красота Первородная. И причина этому страшному бедствию не выяснена, и повлиять на перемены мы не можем.
Сказал и вздохнул великий государь, ибо радел он за землю свою магсинскую, потратив немало времени, денег и энергии на то, чтобы остановить глобальный катаклизм.
— Один только род Великих Магунов, к которому принадлежишь и ты, наш долгожданный Сын и Наследник, остается без этих отвратительных перемен, сохраняя бесценный Ген и Магунскую силу.
Замолчал. Задумался государь. Обратил испытующий взор на собственную Совесть, что, как обычно, стояла за его спиной и внимательно следила за всеми его словами и поступками.
«А все ли я сделал для спасения своего народа от уродства неминучего?» — вопросил он ее и застыл в трепете душевном, ожидая мудрого вердикта.
И ответила Совесть императорская подотчетная:
«Все! А что не сделал, то передай в наследство вот этому детенышу. Пускай разбирается, когда вырастет!»
И улыбнулась Совесть императорская облегченно и радостно, заговорщицки подмигнула своему подопечному. И упал с души императорской камень тяжеленный, едва не придавив будущего правителя, лежавшего пока еще в своей безгрешной колыбельке.
Отец же его венценосный хотел вернуться к докладу о творящихся в государстве событиях, но не успел. У маленького наследника, по-видимому, пропала охота внимать наставлениям старшего поколения — всем известно, что дети долготерпением и усидчивостью не страдают.
Будущий правитель сердито нахмурил крохотный лобик, зачмокав при этом пышными губками, затем так скривил свою пухлую темную мордашку, что даже далекому от пеленок и подгузников мужчине стало понятно — случилось что-то крайне неприятное, отчего немедленно требуется освободиться.
Напуганный неизъяснимыми гримасами и нервными телодвижениями сына, император на несколько секунд потерял не только дар речи, но и умение быстро соображать, которым все магуны наделены в избытке. И только громкий рев крохи (орал он, кстати, как вполне себе взрослый кашалот) привел потрясенного родителя в сознание.
В ужасе отскочив от ребенка, несчастный папаша прижался спиной к самой дальней от колыбели стене, постаравшись мимикрировать под цвет висевшего на ней гобелена с изображением луга и бабочек.
С перепугу так хорошо постарался, что вбежавшие на младенческие вопли няньки и императрица не заметили появления на жизнерадостной картинке лишнего шмеля, огромного и почему-то черно-красного.
Правда, всполошенные тетки не всматривались в интерьер. Не до того им было. Пребывавшая в послеродовой депрессии императрица злобно отчитывала их за то, что они оставили Наследника, надежду всего Маг-Сина, одного, без присмотра. А само упование империи продолжало своим криком убивать в окружающих все желания, кроме одного: быть подальше от этого государственного сокровища, спасая свои уши.
Поэтому пока умиротворенная крохотулька со смененным подгузником не заткнулась, впившись жадным ротиком в грудь оглушенной кормилицы, никто ничего объяснить взвинченной матери не мог.
Но потом, когда одна из нянек сообщила Ее Величеству о присутствии в детской — «где-то тут, совсем рядом поищите» — императора, все изменилось.
Охваченная дурным предчувствием женщина опасливо оглядела комнату (супруг мог спрятаться куда угодно), с подозрением покосилась на просвистевшую перед носом муху, стрельнула взглядом в жирного таракана, с независимым видом ползущего по стене (убить бы гада, да туфельку марать жалко), и, наконец, уставилась на подозрительного шмеля.
В ту же секунду насекомое исчезло, а перед ней встал высокий темнокожий мужчина с неприятно задумчивым выражением лица и черными глазами, взгляд которых, казалось, видел ее насквозь.
— Распеленайте ребенка! — коротко и страшно приказал тот, кому никто в этой стране не посмел бы возразить.
Кивнув одной из нянек, молодой худенькой сине, стоявшей ближе всех к наследнику, император продолжал неотрывно всматриваться в лицо своей красавицы-жены, словно видел ее впервые в жизни. Под этим препарирующим взглядом самая знатная дама империи чувствовала себя крохотным зверьком, судьба которого стоила не дороже камушка, валяющегося под ногами ее супруга.
Побледневшая от общей паники кормилица оторвала сопротивляющегося и вновь включившего сирену младенца от своей груди и передала дрожащей от страха няньке. Положив дитя в люльку, та начала медленно разворачивать многочисленные пеленки, в которые бережно завернули царственного магуна.
— Поторопись, сина! — властно приказал император.
Хотя он не повышал голоса, услышали все, но только тот, кто хорошо знал правителя, уловил бы нотки напряженности и беспокойства. Императрица вздрогнула и опустила глаза.
Поторопленная сина наконец освободила захлебывающегося криком малыша от последней пеленки, открывая его пухлое тельце пристальному взору императора.
Крепкий темнокожий младенец ничем не отличался от других детей магунского племени.
— Переверни его, — отчего-то тихо попросил император и закрыл глаза.
Девушка осторожно подхватила ребенка и, ласково поглаживая нежную детскую спинку, перевернула его на животик. Как ни странно, эта немудрящая ласка неожиданно успокоила наследника, он затих, словно понимая, что происходит что-то важное.
Взгляды всех присутствующих устремились к императору, а он, сделав глубокий вдох, звук которого отчетливо услышали все, открыл глаза и глянул на сына.