Страница 13 из 19
Но что еще, кроме музыки, кроме красивого сочетания имени и фамилии, произвело в далеком 1940 году сногсшибательное, неизгладимое впечатление на публику? Конечно, костюм. Не только своим именем, оркестром и игрой на трубе, но внешним видом – белой пиджачной парой, пошитой в Амстердаме, Рознер сразил зрителя наповал. «У нас тогда никто не носил таких элегантных костюмов», – вспоминал коллега, композитор Юрий Саульский. Впрочем, чиновники от культуры рекомендовали Рознеру «купить пиджак своего размера». И бюрократы накаркали. Когда тринадцать лет спустя Рознер вернется из лагерей, пиджак у него будет в самом деле с чужого плеча: для первых выступлений костюм джазмену одолжит Аркадий Райкин.
Сейчас удивить кого-либо хорошим костюмом трудно. Напрочь забыты и отошли в прошлое некоторые «неотъемлемые» части вечернего мужского гардероба. Фетровая шляпа с полями, фрак и классический костюм-тройка используются разве что на театральных подмостках или по случаю.
В прошлом мужчина без пиджака едва ли мог появиться в присутственном месте, сегодня пиджак – признак академизма и верности традициям. И все же в жизни любого мужчины наступает момент, когда пиджак оказывается единственным способом продемонстрировать породу и стиль. Эдди знал толк в пиджаках. Двубортный и однобортный, черный и кремовый, однотонный и блестящий…
Продолжим мануфактурную тему.
В Белоруссии Рознер познакомился с выходцем из Гродно Пинхусом Файвлом (Павлом) Гофманом. Впоследствии Эдди вспоминал:
«“Я умею всё и ничего не умею”, – сказал тогда Павел. И действительно, он умел все! И петь, и танцевать, играл на скрипке, и главное – был большой юморист. При его оригинальной внешности он был просто находкой для нас».
Гофман станет одним из главных действующих лиц нового оркестра.
В каждом жанре есть свой король. Оскар Строк – король танго, Бенни Гудмен – король свинга, Рознер – царь в своем оркестре. Гофмана окрестили королем подтяжек. Может быть, потому что в некоторых репризах и песенных номерах он снимал пиджак, демонстрируя живот, обрамленный бретельками? Пародировал игру на скрипке, водя по помочам смычком? В «Ковбойской песне» Гофман садился задом наперед на стул, облокачивался на спинку, изображая «верховую езду».
За скрипичное мастерство отвечали другие – Арнольд Гольдберг, Адам Верник. Сам Гофман, по свидетельству Юрия Цейтлина, обращался к публике с такими словами: «Я играю третью скрипку, потому что четвертой у нас нет».
«Рознер сделал из меня артиста… – говорил Гофман Цейтлину. – Вообрази, у меня на улице просят автографы. В Варшаве бы не поверили!.. Когда я, ресторанный скрипач, женился на дочери врача, то в наших музыкантских кругах была сенсация: “Дочь врача и ресторанный скрипач!”»
«Представьте себе обаятельного круглолицего, совсем лысого человека, – продолжает Цейтлин, – с обширным животиком, но при этом умеющего делать батман. Павел участвовал в конферансе и был душой концерта. Кроме того, он пел шуточные песенки…»
По слухам, в оркестре Рознера нашлось место и для паренька из Лодзи, который никаким музыкальным инструментом не владел. Звали юношу Артур Браунер. После войны он окажется в Берлине, где сделает карьеру кинопродюсера.
Яков Басин:
Концерты… в Белгосфилармонии (помещении клуба имени Сталина, ныне – здание кинотеатра «Победа»), состоявшиеся 16-17-18 апреля 1940 года, стали сенсацией сезона. Перед ними поблекли и осенние концерты Леонида Утесова, и январские гастроли в Минске джаз-оркестра Якова Скоморовского с Клавдией Шульженко, только что ставшей лауреатом Первого конкурса артистов эстрады… Пришлось дать еще один концерт – 19 апреля, потом еще один – 20-го.
Гофман вспоминал позднее, что во время концертов в Минске Рознера оповестили о приглашении в ЦК КП(б)Б. Русский язык Эдди тогда знал очень слабо и не понял, о чем речь. Гофман, выполнявший роль переводчика, либо не расслышал, либо решился на хохму. С серьезным видом Павел сказал, что вызывают в ЧК.
Благосклонное внимание со стороны первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко позволило снабдить оркестр новейшей аппаратурой и реквизитом. Как отмечают многие современники, первый секретарь знал толк в джазе. Ему было из кого выбирать, и выбор Пономаренко сделал верный. По словам Дариуша Михальского, оркестр Израиля Шаевича не впечатлял белорусского шефа, а Генрика Гольда и Ежи Петерсбурского он справедливо считал эстрадными музыкантами.
Часто пишут, что Госджазу был выделен баснословный бюджет. Рут Каминска утверждала, что Рознер под 16 концертов в месяц, которые являлись тогда стандартной «нормой выработки», запросил очень высокий оклад (6000 рублей). Так ли это? Алексей Баташев в журнале «Джаз-квадрат» пишет: «Руководители ведущих джаз-оркестров – Утесов, Цфасман, Скоморовский – зарабатывали в то время по нескольку десятков тысяч рублей, а средняя зарплата джазовых музыкантов – 5000 – намного превышала доходы консерваторских профессоров, получавших 400 в месяц». Однако позднейшие исследователи совсем запутались в цифрах. Дариуш Михальский перемножил оклад Рознера на 16 и, приплюсовав упомянутые Рут надбавки и «две тысячи пятьсот рублей за художественное руководство оркестром», получил фантасмагорическую цифру в без малого 100 000. Не углубляясь в тонкости бухгалтерии, остается только пошутить, что с годами ставки Рознера повышаются и зарплата растет в геометрической прогрессии.
В мае 1940 года Рознер с оркестром выступил в ленинградском «Саду отдыха», принимавшем пять лет назад «синкопаторов» Штефана Вайнтрауба[17]. Тогда их выступления рецензировал театральный критик Борис Львович Бродянский. Теперь он откликнулся на рознеровскую премьеру:
«Как выделяются на… общем фоне настоящие актеры эстрады, сочетающие виртуозность (в основной творческой профессии) с умением создавать эстрадный образ!
В этой связи хочется назвать имя Эдди Рознера – руководителя Государственного белорусского джаз-оркестра, чьи гастроли открыли сезон на центральной летней эстрадной площадке города – в “Саду отдыха”. Рознер – музыкант высокого класса, трубач, способный украсить своим искусством любой симфонический оркестр. В творчестве Рознера музыкальность и необычайное богатство нюансировки звука счастливо соединены с общей исполнительской техникой, буквально поражающей воображение.
Сверх того, музыкант Эдди Рознер, выходящий на просцениум, еще и великолепный актер. Он органически несет веселый образ добродушного, общительного человека, с некоторым недоумением относящегося к тому “живому существу”, которое находится у него в руках и почему-то называемому… трубой.
Эдди Рознер вступает с инструментом в сложные взаимоотношения: вот труба “покорная”, из нее можно извлечь любую краску, любое самое тонкое звучание; но вот труба выходит из повиновения, начинает сопротивляться хозяину, “брыкаться” – о, тогда с нею нелегко справиться встревоженному и даже обескураженному музыканту!
Эдди Рознер – посредник между коллективом музыкантов-джазистов и слушателями, связующее звено с аудиторией.
Свое посредничество Рознер осуществляет благородными средствами: нигде не льстит аудитории, не заискивает перед нею, не комикует вульгарно. Рознер завоевывает слушателя своим мастерством, тактом, он покоряет аудиторию как художник. Через несколько минут после появления его считают своим. Такой кредит доверия позволяет Рознеру распоряжаться с просцениума вниманием слушателей.
В выступлениях Госджаза БССР было много погрешностей и просто художественных срывов. Музыкальный репертуар, а в особенности текст оставляли желать лучшего. Но исполнительский стиль самого Рознера, спаянность и жизнерадостность руководимого им ансамбля создавали в зрительном зале атмосферу воодушевления».
17
В 1935–1936 гг. ансамбль Weintraub Syncopators находился в длительном турне по Советскому Союзу. Интересно, что в афишах ансамбль был объявлен «американским джазом», а трубач, игравший в ансамбле вместо Рознера, встретил в Москве свою первую жену. Музыкантам предлагали остаться в СССР, но «синкопаторы» уехали в Японию, а оттуда в Австралию. Спустя четыре года коллектив распался: Вайнтрауб и двое его коллег были арестованы и заключены в лагерь для интернированных лиц как «счастливые» обладатели немецких паспортов. Их едва не сделали японскими шпионами, обвинив в том, что, выступая по радио, они передавали самураям зашифрованную информацию.