Страница 11 из 19
Наверное, отсюда сенсационное заявление, мол, «венский вальс вытесняет свинг». Не исключаю, что Рознер имел в виду обработки классики, в том числе музыки Штрауса, которые пользовались большим успехом в исполнении американского тромбониста Томми Дорси и его биг-бэнда. Кроме того, в 1938 году на мировые киноэкраны вышла знаменитая впоследствии музыкальная картина с музыкой Штрауса «Большой вальс». В съемочной группе работал режиссер «Голубого ангела» Йозеф фон Штернберг, а усики главного героя, исполнявшего роль короля вальсов, напоминали, скорее, усики Эди, чем пышную растительность Штрауса-младшего.
Осень 1938 года была полна различными происшествиями. О чем только не писали в рижской прессе!
Газеты спешили сообщить, что арестованный в ходе репрессий советский авиаконструктор Туполев уже расстрелян, а нарком иностранных дел Литвинов отправлен в отставку. Потешались над музыкальным оформлением советской кинохроники: «“Сон в летнюю ночь” Мендельсона» сопровождает показ мойки рыб в холодильниках Каспия…»
5 октября из Берлина пришла очень тревожная новость, о которой в прессе молчали. Имперские загранпаспорта, удостоверявшие лиц еврейской национальности, объявлялись недействительными. В течение двух недель проездные документы надлежало отправить в соответствующую инстанцию, дабы инстанция поставила в них большую красную букву J.
До сих пор имперский загранпаспорт позволял Эди свободно перемещаться по миру. Теперь трудности возникали на каждом шагу. Придирчиво рассматривали недействительный паспорт Рознера финские пограничники: ноябрьский Хельсинки входил в маршрут гастролей. Но с финнами обошлось. 21 ноября оркестр должен был дать концерт в Швеции. Тамошняя погранслужба оказалась менее уступчивой и приветливой. Рознеру пришлось сутки провести на борту парома, бросившего якорь в стокгольмском порту: шведы попросту не пускали его на берег.
Всё когда-нибудь кончается, закончилось и турне. Голландцы, игравшие в оркестре Эди, разъехались по разным странам.
Не без трудностей Эди добился постоянного вида на жительство и права на работу в Польше – теперь уже как апатрид.
Оркестр пришлось собирать заново.
Глава IV
Огонь, вода и медные трубы
Буклет первых послевоенных концертов. 1945
Как будет «джаз» по-белорусски?
Эди был рад вернуться в Варшаву, он чувствовал себя здесь как дома. Предстояли поиски музыкантов для работы в «Эспланаде» и культовом клубе «Адрия». С уходом голландцев Эди лишился первоклассных коллег. Сложности возникли и у живших за границей поляков. Буквально на следующий день после оглашения Третьим рейхом новых погромных правил правительство Польши издало декрет, согласно которому польские граждане, проживавшие за рубежом, могли возвратиться в страну только в том случае, если состояли на консульском учете. Но теперь рядом снова были старые друзья – саксофонисты Вольфайлер и Левитин, контрабасист Пьецух и барабанщик Шварцштайн. Из «голландского» бэнда остался только гитарист – Лазарь Маркович, выступавший под псевдонимом Льюис (Луи) Марко. Впоследствии прозвище Луи станет его основным именем. С неголландцем Марко можно было общаться и на немецком, и на идиш. Уроженец Лодзи, он вырос в Силезии и Саксонии, жил, учился и работал в Дрездене и Лейпциге, Берлине, Лондоне и Париже…
Если 1938 год прошел под знаком гастролей, то 1939-й обещал стать годом любви. Весной Эди познакомился с семьей Турков-Каминских.
Дочь еврейской актрисы Иды Каминской, Рут, в ту пору девятнадцатилетняя наследница известной театральной династии, впоследствии написала воспоминания «Я больше не хочу быть смелой никогда».
Рут Каминска:
Я начала выступать с мамой, и он пришел за кулисы, чтобы сделать мне комплименты. Актрисы называли его Казановой, что меня удивляло, потому что он был хрупкий, невысокий и темноволосый, а его аккуратно подстриженные усики показались мне слишком ухоженными. Он был не в моем вкусе. Мы встретились снова в Лодзи, где я уже впервые выступала в главной роли в мамином театре, а Эдди был на гастролях со своим джаз-оркестром. Куда бы я ни шла, он появлялся там. Каждое утро корзина цветов, посланная им, доставлялась в мою гостиницу; другая корзина появлялась за кулисами каждый вечер. Поначалу меня это раздражало, затем мне стало приятно, и я поймала себя на том, что всё больше и больше думаю о нем…
…Все члены моей семьи считали своим долгом высказаться против Эдди.
«Он на девять лет старше тебя!»
«Он развелся с женой».
«Он играет джаз в ночных клубах».
Даже дедушка Турков проделал путь от Варшавы до Лодзи, где мы выступали, чтобы громогласно заявить: «Он – плейбой»… Мне трудно было представить Эдди в роли мужа и отца моих детей. Но при первом прикосновении его руки меня охватывало такое волнение, какого я раньше никогда не испытывала. Я была готова последовать за ним куда угодно[15].
Свидетельство Рут прекрасно характеризует харизму Рознера, его аура воспламеняла сердца женщин. Юрий Цейтлин сформулировал иначе: «Эдди был очень яркой мишенью для женских глаз и не всегда умел отражать их горячие стрелы». Но фраза «он развелся с женой» ставит в тупик биографов. Ни один исследователь (Х. Бергмайер, Ф. Старр, Г. Скороходов, Я. Басин, Д. Михальский, М. Прайслер) не называет имени бывшей возлюбленной Эди. Наверное, следует употребить стандартную фразу: о женщине, которая была с ним до Рут, история умалчивает.
«Был ли Рознер женат? Где и когда он мог успеть развестись? Он же всё время мотался по разным странам», – задается вопросом Ирина, младшая дочь Рознера.
О таких, как Рознер, в Германии говорили (в хорошем смысле): er ist ein Lebenskünstler – он мастер устраивать себе жизнь. Эди-ухажер не знал себе равных. Настойчив и находчив, элегантен, безупречен. Рут бросилось в глаза, какое впечатление на девушек театральной труппы произвел он одним своим появлением. Интеллигентная семья Каминских принадлежала к театрально-артистической элите страны. Кавалер и «коварный обольститель» – к числу самых модных джазовых виртуозов. Он был «мещанином во дворянстве», «буржуа среди аристократов». В ночных клубах, где тусовались самые богатые люди Польши, Рознер блистал в головокружительных композициях из репертуара американского трубача Гарри Джеймса. Трудно сказать, как развивались бы отношения влюбленных в дальнейшем, если бы не вторжение вермахта.
Варшава, сентябрь 1939
Рут Каминска:
Я сжалась под роялем, дрожа в объятьях Эдди. Завывание, шипение и взрывы бомб стихли, и мне хотелось только спать. Затем одна, последняя, запоздавшая бомба разорвалась где-то прямо над нами. Я подпрыгнула, ударившись головой о рояль.
«Мама, мама!» – кричала я, в то время как обломки потолка сыпались на нас, а мелкая пыль клубилась в заброшенном ночном клубе, в котором мы нашли укрытие.
«Мама, Мел, вы живы?»
«Всё в порядке, дети, – как всегда спокойно сказала мама из-за большого барабана, находившегося на другом конце комнаты. – Спите».
Мамой моей была Ида Каминская, прекрасная в свои тридцать восемь лет женщина, всемирно известная актриса и режиссер Еврейского художественного театра в Варшаве. Мел – Мейер Мельман, ведущий актер маминого театра и ее муж, Эдди – человек, которого я любила. А я была актрисой маминой труппы с левацкими политическими взглядами, столь присущими девятнадцатилетней идеалистке.
«Дети», – обратилась к нам мама. (Теперь уже никто не возражал против моих взаимоотношений с Эдди.)
Я улыбнулась при мысли о том, что кто-то будет сейчас возражать против хоть чего-либо. В этот момент самое главное было остаться в живых. Несколько недель назад важным казалось совсем иное… Все его достоинства не производили никакого впечатления на маму. Я была единственным ребенком и, следовательно, центром ее внимания. Она всегда ждала того, кого сочла бы наиболее достойным меня…
Впервые в жизни я столкнулась с серьезным личным конфликтом. Я слишком любила свою семью, чтобы позволить себе обидеть моих близких, и все же я хотела быть с Эдди, даже если бы настал конец света. И вот теперь я оказалась в объятьях Эдди и конец света наступал…
День за днем Варшава подвергалась обстрелу. Ночные воздушные бомбардировки начинались с зажигательных бомб, которые вызывали пожары во всем городе. Все, что могло сгореть, сгорело. Острая пелена дыма висела в воздухе. Наша квартира на шестом этаже была разрушена в первые же дни, и мы кочевали от одних друзей к другим в поисках компании и жилья…
…В тот вечер Эдди провел нас по горящим улицам к ночному клубу «Эспланада», где раньше иногда играл его оркестр. Клуб располагался в подвале пока еще уцелевшего здания.
Вот так Эдди и я оказались под роялем, а мама и Мел – за большой ударной установкой… Через несколько часов многие присоединились к нам, располагаясь за баром и в кулисах сцены.
По мере того как другие здания разрушались или сгорали, друзья и актеры маминого театра, а также музыканты Эдди перебирались сюда. Даже мой отец, Зигмунд Турков, знаменитый актер, который остался в дружеских отношениях с мамой и Мелом, присоединился к нам со своей новой женой. Вскоре люди начали устраиваться там, где можно было лечь на пол.
Через несколько дней мы уже чувствовали себя так, словно всю жизнь обитали таким образом… 28 сентября Варшава пала. Бомбежки прекратились. Мы покинули свое укрытие, надеясь найти жилье в уцелевших зданиях…
…Эдди был не из тех, кто собирался ждать. Вскоре после того, как немцы вошли в город, он отправился в комендатуру гестапо, представился немцем, у которого мать якобы была итальянкой, чтобы объяснить свой смуглый цвет лица, и потребовал на безупречном немецком языке, чтобы немцы снабдили его продуктами. Он заявил, что из-за их бомбежки он застрял в этом ужасном городе. Они послали с ним солдата на мотоцикле, груженном продуктами. Эдди дал другой адрес недалеко от того дома, где мы жили, а когда солдат удалился, он с горящими глазами перетащил добычу домой. Мне он не сказал ни слова заранее, зная, что я постаралась бы отговорить его от такой затеи…
…В группу, устремившуюся на восток, входили Эдди и я, мама и Мел, мой дядя и его жена, двоюродный брат Эдди, который пел в джазе, и еще один джазист. Некоторые женщины надели на себя по несколько слоев одежды, чтобы сохранить все, что у них было. Мама и я предпочитали свободу движений и только накинули плащи поверх меховых шуб, чтобы они не очень привлекали внимание. Остальное, что могли, мы несли в руках, У Эдди был рюкзак, в котором помимо денег, документов и элегантных костюмов находились его самые дорогие реликвии, и среди них – золотая труба…
15
Перевод И. Новиковой.