Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 5



Вернулся Дима из армии почему-то при деньгах. У нас денег не брал, каждый вечер куда-то отправлялся вдвоем с Федей Бондарчуком (они вместе учились во ВГИКе и вместе служили) и возвращался чаще всего на рассвете, или вовсе к утру. И каждый раз я волновалась за него. Телефонов мобильных еще не было, из уличных телефонных будок Дима звонить не хотел и вообще не хотел никакой опеки, дорвался до свободы и как все двадцатилетние считал себя абсолютно взрослым и самостоятельным. Материальная независимость от родителей была не на последнем месте.

Беспокойство мое от этого не уменьшалось, а только росло. На дворе 1990-е годы, в самом разгаре перестройка, СССР канул в Лету, кругом не просто беспорядок, а на улицу выходить опасно. Только молодых все равно не удержишь. И как-то раз я (опять не сплю всю ночь) дождалась прихода гуляк, и только они переступили порог, как тут же и получили от меня по полной программе. Дима увернулся и юркнул в свою комнату, а бедный Федя, воспитанный мальчик, послушно стоял передо мной и вынужден был выслушивать гневную тираду про неуважение к родителям, про поведение, недостойное приличных людей и прочую ерунду.

Когда, наконец, я умолкла, терпеливый Федя сказал:

– Знаете, Вы очень похожи на мою маму.

– Неужели такая же красивая?

– Нет, так же ругаетесь.

Мы оба расхохотались, и на наш смех из своей берлоги робко вылез Димочка, понял – опасность миновала, весь удар на себя принял Федя.

У Димы началась активная жизнь, долго гулять не получилось, надо было искать работу, и работа скоро нашлась, на Мосфильме. Дима стал много ездить по стране с разными съемочными группами и однажды путешествовал по Средней Азии с англичанами, а когда вернулся, практически свободно заговорил по-английски.

Люка с нами уже давно не жила и по Димочке своему безумно скучала. Повидаться с ним у нее никак не получалось, хотя она довольно часто к нам приезжала. Дима был всегда занят и всегда не дома. В силу занятости Люке не звонил, а она ждала. Все это время она копила ему деньги, каждый месяц отщипывая от своей крохотной зарплаты. Мало ли что! Пусть у мальчика будет на черный день. Целых пятьсот рублей накопила, пока он в армии служил. Огромные для нее деньги. Принесла к нам, отдала Гене, чтобы он, когда сочтет нужным, передал их её дорогому Димочке. Надежнее способа деньги сохранить и придумать было нельзя.

Тут пришла та самая, Павловская денежная реформа девяностых, и все деньги, в том числе Люкины, превратились в пыль. Мы Диме так и не сказали ничего, а Людмила Андреевна, надеюсь, считала, что Дима их давно потратил.

Несколько лет прошло, а Дима так Люке и не звонил. На мои многочисленные недоуменные вопросы не отвечал, сердился, объясняться не хотел. Дима, вообще-то, человечек добрый, отзывчивый и щедрый, а с Люкой его как заклинило. Мы ничего не понимали.

Я часто Люку навещала. Она давно уже не работала. А зачем? Димочки в детском саду давно нет. Кого любить? Скоро после неудачной операции ослепла на оба глаза и из дома больше не выходила, звала смерть, ей было за девяносто. В день рождения я как всегда собиралась ее поздравить.

– Дым, я еду к Люке. Не хочешь со мной?

И вдруг:

– Очень хочу.

– Я сейчас за тобой заеду.

Люка меня ждала, а про Диму не знала. Вхожу в комнату, Дима в нескольких шагах за мной.

Людмила Андреевна напряженно поворачивается в мою сторону, на ее слепом лице радость, слезы и боль.

– Там Дима?

– Да, Люка. Это я.

Дима бежит к ней, садится рядом на диван, обнимает, целует, и оба они плачут.

– Люка, ты прости меня, дурака. Прости меня, пожалуйста.



– Конечно, Димуля, я давно тебя простила. Ты пришел, пришел. Теперь я могу спокойно умереть. А то я все тебя ждала. Вот ты и пришел.

И плачут горько и радостно. Оба. Потом лицо у Димы светлеет. Он успокаивается. И с тех пор (я чувствовала) был мне благодарен за то, что сняла с него жуткую тяжесть за необъяснимую эту вину. Однажды не позвонил, потом не смог преодолеть комплекс вины, и если бы не я, так и остался бы с этим жить. А как с этим жить? Невозможно.

Люка умерла скоро, всего несколько месяцев еще пожила. Мы с Димой и Геной ее похоронили, поплакали все вместе, помянули у нее дома вместе с соседями, которые теперь будут жить и в ее комнате, в отдельной, больше не коммунальной квартире.

Гена

Гена никогда не отступал от принятого решения, если считал его единственно верным. И так было всегда. Мне понадобился не один год, чтобы смириться с этим, для этого нужно было себя сломать. Другого выхода не было.

Очень скоро я поняла, как непросто жить с творческим человеком. Даже если у него замечательный характер, как у Гены, даже, если он бесконечно добр, как Гена. Даже если он очень сильно любит свою жену и сына, как Гена, и никогда не спорит по мелочам. И еще было бесконечное количество этих самых «даже».

Мне пришлось смириться с тем, что я никогда не была «первой дамой королевства», а всегда – литература. Бесполезно было с ней соперничать, обязательно проиграешь. У меня – гордячки (великий грех!), представьте себе, хватило ума и воли уступить первенство. Было мне это совсем нелегко сделать, но моей главной советчицей была любовь, а она, как известно, никогда не подводит.

Вечером мы собирались за столом после работы или учебы, и все ждали ужина с нетерпением, а Гена, сидя с нами за столом, иногда не отвечал на наши с Димой вопросы, не принимал участия в разговоре.

Он всегда был очень внимательным, вежливым и деликатным и никогда не позволял себе пренебрежительного отношения к собеседнику. Нам понадобилось время, чтобы понять: если он не разговаривает с нами, значит еще не встал из-за своего письменного стола, уже чисто убранного, и еще находится там, в своих недописанных книжках, еще пишет, и значит это, что он нас просто не слышит.

Как-то я принесла Гене, когда он работал, чашечку кофе. Поставила около него, тихонечко поцеловала и на цыпочках вышла из комнаты. Чтобы не мешать. Прошло года два. Гена рассказал мне, что тогда не состоялся рассказ. Именно потому, что поцеловала. Потом он начал подкладывать мне книжки с таким, например, названием: «Как мы пишем» и всякие другие, где писатели рассказывали про то, как они работают.

Одна поэтесса умела писать стихи только, лежа на животе, и никак иначе. И совсем получались неплохие стихотворения. Один небезызвестный писатель жил от нас неподалеку, захаживал к нам иногда и рассказывал, что, когда пишет, все время ходит по комнате и может работать только, если рукопись стоит на пюпитре. Ну, и все такое.

Я читала все это и стала, наконец, понимать, зачем Гена мне книги такие подсовывает, но сам никогда ничего не говорит.

Нечего лезть со своими поцелуями, когда человек книжки пишет!

Надо было очень сильно его любить, чтобы хотеть понять все это, не обижаться на него, не вытаскивать силой из его сложного, только одному ему принадлежащего мира.

Мы с Димочкой очень сильно любили Гену.

Димочка

Я была на восьмом месяце беременности. Мой внушительных размеров животик мешал мне ездить в общественном транспорте, ходить в гости, одеваться, раздеваться и, вообще, нормально жить. Тем не менее, это не помешало мне сесть в самолет и полететь к Черному морю, в Туапсе. Там был международный студенческий лагерь, а в лагере – мой муж, Димин папа, который как бы работал с иностранными студентами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.