Царь Успения

– Не они, а только он. Молодой парень, как и ты,– прокурор Суханов раскрыл небольшой блокнотик в красной кожаной обложке,– Анатолий Петрович Розов.

– А-а,– махнул рукой Жуканов.– Совсем забыл, что он там и директор, и владелец… хромой неудачник. Я его по университету помню. Мы учились в МГУ, только он был на три курса старше… Этот пусть ищет. Он ничего не найдёт.

– Почему?

– Я знаю его, как облупленного. Он даже внешне не похож на следователя,– что ж поделать, в Жуканове частенько пробуждался хвастливый максималист.– Как бы это сказать, Розов – парень не очень серьёзный. Всегда улыбается, как… американец или контуженный.

– Не очень здорово отзываться так о коллеге и…

– …калеке. Тут он сам виноват. Пропустил пулю. Ворон считал, а на него вышли… Вот теперь и хромает.

– Понимаю. На твой взгляд, солидности у него и опыта не хватает,– ухмыльнулся Суханов.– Но мы с ним договорились, что будем работать почти бок обок, помогать друг другу. А слава – вся твоя. На известность он не претендует. Ему нужна просто истина, а деньги свои он заработает.

– Пусть будет так,– согласился Жуканов.– У меня полномочий больше.

– Само собой. Демократия демократией, Игорь Васильевич, а порядок – порядком. Ладно. Иди и копай!

Вороний Глаз, как порядочный, сидел в небольшом скверике, что находился в тесном дворе, зажатом старыми обшарпанными зданиями. Даже очень не опытным взором можно было определить, что здешние людские «муравейники» не ремонтировались лет двадцать, а то и больше. По двору суетливо бегали сантехники во главе с мастерицей из домоуправления, где-то прорвало трубу, кого-то залило водой… Обычная история.

Рядом с Вороньим Глазом сидела в конец избичевавшаяся женщина, в таких же лохмотьях, как и её одноглазый кавалер. Возраст по её полупьяному и морщинистому лицу определить было не возможно. Двадцать, сорок, шестьдесят лет? Но, глядя на её физиономию, одно с абсолютной точностью стоило утверждать, что не более, как два-три дня тому назад, мадам была изрядно побита и, видимо, её поклонники и ухажёры на лице этой бездумной и опустившейся бабы тренировали свои кулаки не один раз.

Достав из бокового кармана взлохмаченного, грязного и заблёванного пиджака ещё до конца не опустошённую бутылку с остатками «шила», разбодяженного самопального спирта. Вороний Глаз протянул её своей собеседнице:

– Два-три глотка сделай, Мымра. Остальную гомыру я допиваю. Улавливаешь?

– Что я не понимаю, что ли, Шура, остроту поставленного вопроса?– Она вырвала у него из рук бутылку и присосалась к ней своими язвенными губами.

– Чего, совсем оборзела, лошадь?!– Заорал истошно Вороний Глаз и отобрал у неё остатки спиртного.– Я ж тебе сказал, три раза глотни. У-у, зараза!

Замахнувшись на неё для порядка рукой, бомж одним залпом допил остальное. Вытерев рот рукавом своей замызганной одежонки, пустую бутылку он бережно засунул в карман пиджака, которая тут же провалилась под подкладку.

– Закусывать не будем, Мымра. Всех собак съели. А мне свои передали, что на мой хвост наступает… что-то… сыщик какой-то. Это тюрьма, Мымра.

– А чего плохого-то в тюрьме, Вороний Глаз?– Мымра отыскала на земле, в заплёванной траве, замызганный и замусоленный окурок и не торопливо начала чиркать спичкой по серному боку разваленного коробка. Не сразу, но прикурила.– В тюрьме, а потом, и на зоне тебя накормят, приоденут. И там весело. Коллектив большой. Не всегда дружный, но… интересный. Нормально.

– Всё ты знаешь.

– А как же! Я один раз попадала туда за… мелочь. Кошелёк у одного «бобра», как бы, прихлопнула. А потом пошла и сама сдалась лягавым. «Бобёр» кошелёк признал… На меня сначала кроили, а потом и шить дело стали. Чуть, сволота, два года условных не дали. А мне "условка" не нужна была. Как раз такое время в стране наступило, что нормальному человеку даже жрать ничего не имелось. А мне нужно было отсидеться… Я на зоне около года и прокантовалась. Прокурор добрый попался, понял, что без тюрьмы я подохну. Я в те поры молодая была…

– Я не против, Мымра. В тюрьму бы попасть, а там и на… зону. А то мне такая жизнь обрыдла.

– Раскатал гембы, ой! Брось ты! Таких ушлых сейчас тьма. Никто тебя туда не возьмёт, Вороний Глаз! Не станут на тебя, запросто, Шура, государственники жратву переводить. Мусора, они – не такие глупые, как по их рожам… кажется. Ты для них – никто. С тебя ничего не возьмёшь… Пойдём лучше в подвал, перепихнёмся пару раз. Я сегодня, на всякий случай, без трусов.

– Чего молоть-то! Их у тебя никогда и не было.

Она скрипуче захихикала, задрав подол старой шерстяной юбки. Показала дряблые худые ноги, сплошь покрытые синяками и ссадинами, обнажив их почти до самого пупа.

– Пусть тебя медведь долбит. У меня на тебя… ни какого аппетита нет,– недовольно мигнул своим единственным глазом Шура Бриков.– А я чистую девочку хочу, как… фарфоровая посуда после мыла или… чтоб из ресторана. Чтобы от неё ни какой вони…

– Ой, сам-то дерьмом и мочой провонял! А подай ему хрен – и ещё стоячий!

– Заткнулась бы, королева подвала! Лучше бы выпить добыла…

Их задушевную беседу прервал Розов. Он подошёл к беседке и поздоровался с несуразной парочкой и спросил, обращаясь к молодому бичу:

– Вы Александр Бриков?

– Я,– от неожиданности бомж привстал со скамейки.– Меня, правда, чаще всего, Вороньим Глазом называют.

– Чего к человеку пристаёшь?!– Заорала Мымра.– Я тебе сейчас всю рожу поцарапаю!

Анатолий внушительно, но с большим сожалением посмотрел на дамочку. Но та во взгляде симпатичного и приличного незнакомца прочитала лишь угрозу, которой и близко то… не существовало. Чего-чего, а запугивать и без того несчастных и обездоленных людей Розов не собирался.

С диким воем Мымра соскочила со скамейки и скачками побежала за пределы замусоренного и провонявшего кислой капустой двора. Её вопль глухим эхом отозвался под аркой дома. Где-то, вдалеке ей ответила милицейская сирена, интересный и своеобразный из этого строился дуэт.

– Пойдёмте, Александр! – Сказал Розов.– Арестовывать я вас не имею права. Но думаю, вам лучше объясниться с некоторыми хозяевами пропавших собак.

– Они меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…

– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к милиции и прокуратуре на пушечный выстрел не подходил.

– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.

– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.

– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.

– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.

– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то?– В его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.

– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком…

– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.