Страница 19 из 33
В этот момент Веселовский проснулся весь в поту. Он вначале так обрадовался, что это был сон, а потом огляделся, и ему стало еще тошнее, чем в том сне про Капустина.
Вокруг него росли странные деревья, увешанные связками экзотических фруктов. Летали бабочки, птички какие-то... Хорошо там было, если честно.
Вдруг он видит, что между кустиков ползет эта гадина в сопровождении белобрысой гражданки из первого купе. У Васильева прямо все внутри опустилось. Вот, блин, такой сон испортил! А эти двое его, вроде, не замечают. Девка идет, значит, яблоко трескает, а в руке еще авоську таких же яблок несет. И, что характерно, голая абсолютно. И, главное, нет таких яблок вокруг! Веселовский наметанным взглядом все вокруг прикинул - точно нет! Разная фиолетовая, оранжевая пакость зреет, а нормальных красных яблок, как у этой сучки в авоське, - нет! И еще такая мысль у него сразу зародилась: "Они что, в магазин за ними сползали, что ли? Голые?"
А эта змеюка ползет за бабой и нашептывает: "Кушай яблочки! Куш-ш-шай!
Тебе сейчас надо, тебе надо многое увидеть наперед!"
Веселовский, пропустив безмятежно жующую Марину Викторовну, тихонько окликнул змея: "Эй, Кирилл! Поди-ка сюда! Чо не заходишь?"
- А служивый! - явно обрадовался новому человеку змей. - Тоже спиш-шь?
- Сплю, конечно, - неуверенно сказал капитан. - Помнишь, ты говорил, что определяться будешь, за кого стоять? У меня сейчас такой хреновый сон был, что я тоже, кажется, определился...
- Вот и ладненько, вот и хорошо! - равнодушно прошипел Кирюша, глядя на голую женскую спину, покачивавшуюся меж разлапистой растительности.
- А ты, Кирилл, определился? - с надеждой спросил Веселовский.
- Определился! - восторженно подтвердил змей, закатив маленькие противные глазки. - Я - за нее!
В этот момент девушка оглянулась и томно позвала: "Кира!", продолжая медленно, сонно двигаться куда-то в направлении зарослей. Змей закрутил головой и ринулся узким сильным телом вслед за нею, уже не обращая внимания на Веселовского.
Веселовский проснулся серым блеклым утром с противным вкусом во рту от съеденного во сне какого-то приторно-сладкого фрукта. Внутри этого фрукта, с мохнатой шкуркой, было много мелких черных косточек, маковыми зернышками застрявшими в зубах. Капитан их просто заколебался выковыривать зубной щеткой в туалете. Потом он, сев на давно не мытый стульчак прямо в брюках, долго смотрел на свою зубную щетку, а потом - на свое отражение в грязном зеркале, и почти сразу ему захотелось застрелиться.
Выйдя из туалета, он увидел их всех троих. Они продвигались к противоположному тамбуру, видно, решив посетить вагон-ресторан. Никаких сомнений у Веселовского больше не осталось.
НАПУТСТВИЕ
Возле вагона Петрович героически сдерживал толпу из трех человек.
Вообще-то понять его было можно. Только этих чудиков еще и не хватало в прицепном вагоне. Дьяк в клобуке и обшарпанном пальто с цигейковым воротником, побитом молью, выглядывал из-за очкастого еврея в черном драповом пальто. На голове еврея красовалась вальяжная фетровая шляпа, а под мышкой он держал пухлый портфель. Непосредственно на Петровича настойчиво наседал татарин в добротном китайском пуховике. Татарин был, пожалуй, старше всех, поэтому вел себя несколько развязнее остальных.
- Билета брал, мне ничего про места девка в окошке не квакала! - орал татарин на Петровича, замахиваясь на него свободной от поклажи рукой.
- Я тебе сейчас сам по одному месту квакну, - шипел на него Петрович. Нету для вас в вагоне места! Валите отсюда!
- Па-азвольте! - высокомерно протянул еврей.
- Я сейчас с тобою такое себе позволю, морда жидовская! - сверкнув желтыми глазами, повернулся к нему Петрович. Он неестественно длинным пальцем выразительно чикнул себе по серому морщинистому горлу, выставлявшемуся из воротника заношенной рубашки. Еврей отступил, а дьячок истово закрестился.
- Значица так! Раз твоя не понимает, бить буду! - угрожающе произнес татарин. - У нас, знаешь, как говорят, дура? Мулла всегда знает больше простого татарина! А ты даже не татарин! Что ты можешь про места знать, задниса? Раз говорю, там наше место, значица тама! Вонючка! Щас морду твою бить стану! Нам, татарам, все равно, лишь бы крови было побольше!
Петрович неестественно дернулся корпусом при этих оскорбительных словах и вдруг издал горлом тонкий, пронзительный звук. На перрон тут же спустился второй Петрович и стал надвигаться на татарина. Татарин бросил свою котомку в снег и вцепился второму Петровичу в горло. Второй Петрович, не ожидавший молниеносного нападения, взмахнул руками, как крыльями, за его спиной начал расти и набухать силой горб, а первый Петрович бросился своему сменщику на выручку, раздирая когтями на татарине пуховик.
- Лезьте, заднисы! В вагон лезьте, дуры! - захлебываясь кровью, заорал татарин представителям чуждых конфессий. Те, преодолев оцепенение, кинулись цепляться за поручень, отпихивая друг друга.
Поезд начал медленно двигаться. Из здания вокзала к нему выскочил еще более странный мужик с двумя бидонами наперевес. Из-под полушубка у него торчала грязная розовая юбка. Пробегая мимо дерущихся, он успел хорошо приложить первого Петровича бидоном, от чего тот сразу перестал представлять какую-либо опасность для муллы. Закинув бидоны в тамбур, мужик, путаясь в юбке, сноровисто забрался вслед за ними в вагон. Поезд набирал ход.
Второй Петрович с сожалением оставил бесчувственного татарина на залитом кровью перроне, подхватил своего товарища и мощными, звериными скачками стал догонять прицепной вагон...
* * *
- Бидоны подбери, сволочь, - сказал Ямщиков наголо бритому человеку, с трудом тащившему две огромных молочных фляги из тамбура прямо к ним в купе.
Они втроем возвращались из вагона-ресторана. Марина чувствовала, что Седой организовал этот поход из-за нее, чтобы она немного развеялась. Она была ему благодарна. Очень благодарна, конечно, но на душе все равно лежала тяжкая грусть. Ямщиков сидел в ресторане молча. Нет, свистел себе что-то под нос, безучастно глядя в окно. Как Наталья Сергеевна сошла на той станции, название которой Марина сразу же забыла, так и начался у Ямщикова непрерывный свист. А она сейчас почему-то все забывала. И еще почему-то ей было все равно.