Зиночка

– Дядя Федор, откуда у вас эта фотография?

– Как откуда? Разве не похож? Это я в молодости и моя жена Анечка, а детей даже фотографии не осталось. Моя семья вся погибла. Эту фотографию я с собой на фронт взял. Вот увеличил и с собой вожу. А чего ты спросил? Да что с тобой?

– Я помню эту фотографию – точно такую. У нас дома. Это мои родители.

– Родители? – растерялся Федор, – и уже дрожащим голосом спросил: – А фамилия твоя как?

– Курен-ной,– протянул он нараспев, и голос его дрогнул. – Михаил Федорович.

– Мишенька, так ведь и я Куренной! Стало быть я твой отец!

     Они крепко держали друг друга в объятиях и плакали.

– Сынок, родной, я ведь думал, что вы все погибли. Вернулся – нет нашей трехэтажки. На ее месте пленные немцы завалы разгребают. Никого знакомых не нашел.  И даже на учет не ходил становиться – сразу уехал к однополчанину – он адрес давал.

– Мы искали тебя, папа. С дядей Колей искали, – не отпуская отца, говорил Миша. Тебя до сих пор в Одессе разыскивают. Мы ведь заявление на розыск подали.

– А мама с Машей точно погибли? Может они тоже живы?

– Меня мама за водой послала. Я уже домой с водой шел. Вижу, люди бегут, что-то кричат мне, я не могу разобрать и тоже побежал. Куда люди, туда и я. Вдруг слышу сильный свист, грохот со стороны нашего дома. Я прижался к стене, мимо которой бежал, и дрожу. А когда наступила тишина, побежал домой, а дома нет. Только пыль  и дым. Стал кричать, звать маму, но она меня уже не слышала. Они с Машей были в доме – ждали воду.

– Мальчик мой, родной, и куда же ты пошел, такой маленький?

– Я долго сидел около разрушенного дома – не знал, куда идти, а он все горел. Ночью пошел в подвал уцелевшего. Там еще были люди, И в катакомбах от немцев прятался. Говорили, что они таких детей увозили куда-то. Я боялся, что и меня увезут. Кто накормит, к тому и прислонялся. Меня никто не отталкивал, люди последней крохой делились. Особенно зимой было плохо. Холодно, голодно. Я у разных людей жил, меня никто не обижал. Папа, а я тебя представлял таким, какой ты на фотографии.

– Да, постарел я, сынок. Война многих стариками сделала. А я три ранения перенес. В госпиталях хорошие врачи были. Выхаживали и на фронт отправляли. Ноги, руки, голова целы, автомат держать можешь, значит здоров, но ты все-таки выжил! Мишенька, молодец! – Федор все сильней прижимал к себе сына и никак не хотел отпускать, как бы боясь, что что-то может снова разлучить их. – А с дядей Колей где познакомился?

– Я в Одессе на вокзале ночевал. Уже улегся на полу около тети с узлами. Ждал, что она меня накормит, но она уснула, не обратив на меня внимания, а мне так есть хотелось! На вшей внимания давно не обращал. А вот когда голодный, не могу уснуть – лежу, ворочаюсь. Вдруг меня кто-то палкой в бок толкнул. Я сначала хотел выругаться, но смотрю: мужик громадный, в черных очках, а на плечах у него девчонка такая смешная. Сидит, как королева. Я сразу догадался, что он слепой. Они комнату матери и ребенка искали. Ну я их и повел, а там мест не было. Потом мы вместе ночевали на полу. Он перед сном накормил меня. А утром пошли искать квартиру.  Нас впустила добрая бабушка  Ганя. Мы у нее жили, а потом сюда приехали, в дом дяди Коли.

– Везло тебе, Мишенька, на добрых людей, Николай сейчас ждет, переживает.

– Пойдем, папа, расскажем дяде Коле, что ты нашелся.

– Давай зайдем в магазин, возьмем выпить, закусить. Да, а про сапоги чуть не забыл. Примерь.

     Сапоги пришлись в самый раз.

Глава V

МОЙ ПАПА НАШЕЛСЯ!

     Дул порывистый ветер, низко плыли хмурые облака, поливая Николая мелким дождем. Он стоял у калитки, ожидая Мишу, и не понимал, почему у него так сильно болит душа. Просил Зиночку выглянуть на улицу: не идет ли Миша. Знал ведь, что он пошел по делу. Просто так по улице с друзьями не гулял, общался с ними только в школе. Но почему его так долго нет и почему так неспокойно?

– Папа, Миша идет, а с ним дядя Федор мне сапожки несет.

– Может за деньгами? Так дал же Мише, сколько сказал. Сшить тебе так быстро не мог.

     Отец с сыном подошли к дому.

– Дядя Коля, мой папа нашелся! – воскликнул ликующий Миша и вложил руку Федора в руку Николая.

– Федор твой папа? А вчера не узнал?

– Так Мишенька маленький был, когда я на фронт уходил. Да и я постарел. Если бы не фотография, которую Миша увидел на стене, так бы и не узнали друг друга. Точно такая дома оставалась и Миша ее помнил. Детская память цепкая.

– Так что же мы на улице под дождем стоим? Заходите. В доме и поговорим.

       Николаем владело непонятное чувство. Конечно, он радовался за Мишу, и ему очень хотелось, чтобы нашелся его отец, потому что  этого так сильно хотел Миша. Но что-то мешало этой радости. Он никак не мог справиться с этим непонятным беспокойством. Может потому, что Миша оставит их с Зиночкой и уйдет к отцу? Так это его право. И эта мучительная боль уже была до того, как он узнал эту новость.

– Федор вручил Зиночке плитку шоколада, поставил на стол две бутылки водки, вытащил из сумки селедку, колбасу, сыр и с удивлением стал наблюдать, как Николай брал из миски картошку, ловко нарезал соломкой в тарелку. Взял щепоть соли, посолил, перемешал, подошел к плите и высыпал в сковороду, где уже жарилось сало, не уронив на плиту ни одной картофелины.

Пока Миша слазил в погреб за закусками, пока накрывали на стол, подоспела картошка. Выпили за встречу. Федор рассказал, как он приехал после госпиталя в Одессу и, узнав, что семья погибла, он даже не зашел в военкомат, сразу поехал к фронтовому другу  Сашке в Сталино. Он адрес давал, в гости приглашал. Он сапожник.  Так у него и живет.

– Пойдем, Федор, посмотришь, как мы живем, – сказал Николай после второй рюмки. Это, где мы с тобой сидим, кухня. А это спальня. Здесь всегда тепло – она отапливается с кухни.

    В большой комнате стояли две большие никелированные кровати, заправленные белыми покрывалами. На каждой горки подушек, накрытых накидками. Ближе к печке стояла кровать поменьше – Зиночкина. Около стены возвышался громадный шкаф красного дерева, около другой такой же комод. На окнах беленькие занавески, на полу – самотканые дорожки в полоску. Из этой комнаты дверь в зал. Он тоже отапливается, но с коридора. В зале тоже была большая кровать, диван, стол, стулья, швейная машинка Зингер, этажерка с книгами, тумбочка с патефоном и такие же, как в спальне, дорожки.

– Хорошо живете. А кто это спит? – спросил Федор, увидев Соньку, спящую на чистой подстилке в углу за кроватью.

– Ты о свинье говоришь? Удивляешься, что она у нас в доме живет? Дети ее очень любят. В туалет на улицу ходит.