Страница 3 из 4
– Нет! – отчаянно рванулся Махонин и к собственному удивлению зачастил: – Тебе не верю я! Ты по рукам ходила, как путана!
– Что?! – муза пошатнулась и опустила руки.
– Да, да! – отскакивая от музы, патетически вскричал Махонин. – А Полозов прогнал тебя за блуд! – Он уличающе ткнул пальцем в сторону музы и тут же поперхнулся. Неподалеку стояла его соседка – жена известного критика и зубоскала Фигурина – и с большим интересом наблюдала за происходящим.
– Ты шутишь? – из глаз музы закапали большие слезы.
– Шучу, шучу, – краем глаза наблюдая за соседкой, поспешно сказал Махонин.
– Тогда пошли? – сразу успокоилась муза.
– Куда? – простонал Махонин.
– К тебе, – нежно улыбнулась ему муза и смущенно пояснила: – Застоялась я. Давно не вдохновляла.
– Застоялась, застоялась… – недовольным тоном повторил Махонин, лихорадочно о чем-то размышляя. – Ты что, лошадь, что ли?
– Аа, это все Полозов, – вновь погрустнела муза. – Он еще и в журнале "Коневодство" какое-то подхалтуривал. Вот я и набралась.
– Постой, постой! – осененный внезапной мыслью, вскричал Махонин. – Застоялась! Ты же, получается, жертва застоя!
– Твоя я жертва, – грустно укорила его муза.
– Без личностей, – отмахнулся Махонин и горячо продолжил: – Что же ты мне раньше-то не сказала. Да я тебя сейчас с таким человеком познакомлю – век меня благодарить будешь. Не человек, а титан! Он как раз мемуары пишет. Как был жертвой периода застоя. Ты ему вот так нужна! – Махонин схватил музу за руку и потащил к своему дому. – А ко мне в гости забегать будешь. Чайку попить, то да се. Когда жена на работе…
Понурив голову, муза покорно переставляла ноги.
Литература как… Вещь в себе
Критик А. как-то написал статью против критика Б., который, по мнению А., позволил себе не слишком деликатные высказывания по поводу восторженного отклика критика В. на "Избранное" критика Г., где были собраны все последние работы Г. о современной критике и где были много раз вполне комплиментарно упомянуты А. и В., а вот фамилия Б. упоминалась только один раз и в таком контексте, что лучше бы это не делалось вовсе.
Едва статья А. была опубликована, как тут же со страниц другого издания ему ответил критик Д., чья фамилия в труде Г. вообще не фигурировала, что было обидно, но Д., конечно же, написал не об этом, а о том, как хорошо жил критик Г. во времена культа и застоя, критикуя все хорошее и восхваляя все плохое, но идеологически выдержанное.
В ответ на это критик Е. опубликовал статью, где было справедливо замечено, что и сам Д. во времена застоя не бедствовал, весьма широко издавался и даже несколько раз побывал за границей с весьма смутными целями, а зато Г. голосовал за исключение Пастернака не правой, как все, а левой рукой, что по тем временам было большим вызовом, и вообще Г. давно сжег уже свой партбилет, о чем в перестроечные годы был снят специальный фильм, а вот что сделал Д. со своим партбилетом и другим удостоверением – большой вопрос.
Критик К., чья фамилия в "Избранном" была так гнусно переврана, что ни о какой случайности не могло быть и речи, в своём популярном блоге на это язвительно заметил, что правую руку Г. поднять не мог по той простой причине, что отбил ее на допросах в КГБ-НКВД, чьим сотрудником именно он, а не Д., долгие годы являлся, а партбилет он сжег всё равно не свой, что видно из перестроечного фильма при соответствующем увеличении. К нему подключился критик Л., который написал, что статья Д. о критике А. целиком содрана со статьи ныне усопшего критика М., написанной о самом Л., чему существуют многие доказательства, в частности, вырезка из газеты "Притаймырская правда", где статья М. была впервые опубликована.
Одним словом, на долгие месяцы завязалась оживленная дискуссия, в которой у сторонников Г. был явный численный перевес, так как большинство критиков в "Избранном" было хорошо упомянуто.
На этом фоне довольно странно, если не сказать – вызывающе, выглядела статья молодого критика Ф., посвященная всего лишь новым поэтическим публикациям – и не более.
Литература как… Новаторство
У всякого человека бывают в жизни случаи, когда он не отличается сообразительностью. У писателя Ж. это состояние было хроническим. К примеру, если он шел по знакомой улице и какой-либо встречный человек на свою беду спрашивал у него дорогу, то Ж., хорошо зная её, сразу сообразить никак не мог: в лучшем случае он просто молчал, а отвечал уже тогда, когда человек, отчаявшись что-нибудь услышать, уходил от этого места далеко, а в худшем – спустя какое-то время говорил, но неправильно. Из-за чего и имел несколько раз неприятности. Чтобы быстро и правильно ответить, надо было совместить в одно целое сразу несколько вещей: вопрос встречного человека, выраженный в определенной форме, его конкретное содержание, некое место, в которое человек хочет попасть, наличие этого места в определенной точке, возможные к нему пути, наилучший из них и, наконец, его вербальное описание. А сразу столько вещей совмещалось в голове Ж. с огромным трудом и требовало немало времени. Иногда он в ходе таких встреч задумывался так тяжело и надолго, что если бы не какие-либо отвлекающие моменты – проехавший ли мимо со звоном трамвай, прошедшая красивая девушка, резкое изменение в атмосфере или освещении, вспыхнувшая неподалеку драка, чей-то истошный крик и т.д. – то вообще сомнительно, смог ли бы он когда-нибудь выйти из этого состояния самостоятельно. Правда, надо отдать ему должное, с вопросами о том, сколько сейчас времени, Ж. все-таки худо-бедно справлялся: всегда отвечал "не знаю" и демонстрировал пустое левое запястье, – он просто не носил часы, так как все равно ни черта в них не понимал. Ему самому вполне хватало деления суток на четыре части – день, ночь, утро и вечер, причем если с идентификацией последних двух он и испытывал периодические трудности, зато первые отличал друг от друга прекрасно. День – это когда светло, а ночь – когда темно и спать хочется. До этого он додумался сам, чем чрезвычайно гордился.
При всем этом Ж. был самым настоящим профессиональным писателем. Во-первых, потому что все время только и делал, что писал, и ничем иным не занимался (да и вряд ли смог бы), во-вторых, потому что регулярно печатался.
Писал он приблизительно так: "Иванов идет на работу. Рассказ. Вот идет человек. Зовут его Иваном, отчество у него Иванович и фамилия Иванов. Так его назвали родители. И так у него написано в паспорте. Еще у него в паспорте есть две фотографии, место прописки, жена и трое детей. И личная подпись. И кем выдан. И где. А еще место рождения. И число. А также серия и номер, чтобы отличить его паспорт от других. Где Иванов работает – в паспорте не написано, потому что нет там такой графы. А работает Иванов на заводе. Он делает детали. Детали делают на заводе, поэтому Иванов идет на завод. И там работает. Он ходит туда работать каждый день, кроме субботы и воскресенья. В субботу и воскресенье он не работает. Еще он не работает в праздники. И во время очередного отпуска. Но это только раз в году. А в остальное время он работает. На станке. Делает детали. Каждый человек должен работать. Особенно, если он имеет семью. А Иванов имеет жену и троих детей. Двух мальчиков и девочку. Их надо кормить и одевать. Для этого нужны деньги. А деньги платят за работу. Просто так денег не дают. И правильно, иначе кто бы тогда работал? На работу Иванов идет утром, потому что работает с утра. Если бы работал с вечера, то ходил бы вечером. А если с ночи, то ходил бы ночью. Но Иванов делает детали с утра, поэтому идет на работу утром. А не ночью. И не вечером…" И так далее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.