Страница 2 из 4
Поэт Д. обнаружил как-то на собственном подоконнике след испражнения голубя.
– Природа, – задумчиво сказал он и ни о чем другом, кроме нее, больше не писал.
Писатель Е. долго мучился с подаренным ему импортным консервным ножом, пытаясь вскрыть им отечественную банку.
– Механизм, блин! – в сердцах сказал он, когда круглая банка превратилась в конце концов в дырявый предмет непонятной формы. О механизмах он и принялся писать, став в одночасье научным фантастом.
Драматург Ж. однажды нашел на своем балконе полный комплект женского белья, свалившийся откуда-то сверху.
"Комедия", – с облегчением усмехнулся он, вспомнив, что жена его сейчас на даче и никаких далекоидущих гипотез по этому поводу строить не будет. Отныне этот жанр и стал для него любимым.
Детский писатель З. как-то пригласил к себе мастера, чтобы договориться о ремонте квартиры.
"Грабеж", – едва не воскликнул он, когда мастер назвал свою цену. С тех пор З. и переключился на детективы.
Зато друг его, поэт И., узнав, сколько З. в итоге выложил за ремонт, сказал совсем другое.
– Сумасшествие, – сказал он, и довольно скоро новые стихи его стали вызывать у читателей лишь только эту ассоциацию.
"Дискриминация", – раздраженно подумала писательница К., когда в очередной раз наткнулась в общественном месте на большую очередь в женский туалет, в то время как в мужской вообще никакой очереди не было. С этого момента талант ее развивался строго в рамках оголтелого феминизма.
И так далее…
Литература как… Матримониальное средство
Прозаик А. и поэт Б. одновременно влюбились в одну и ту же женщину. Сначала, не зная о своем соперничестве, они ухаживали за ней обычным образом, но потом, когда узнали и поняли, что женщина упорно не желает никому из них отдавать предпочтение, постепенно перешли к более сильнодействующим средствам.
Начал поэт Б., опубликовав стихотворение, из которого следовало, что прозаики в любви не сильны, но вот зато поэты… Прозаик А. в ответ на это написал и опубликовал рассказ, где описывалась трагическая история женщины, которая вышла замуж за поэта и всю жизнь об этом жалела, со слезами и тоской вспоминая об отвергнутом некогда прозаике. Б. отреагировал целым циклом стихотворений, где убедительно доказывалось, что семейная жизнь с поэтом полна невыразимых прелестей и очарования, а с прозаиком в лучшем случае – скучна и убога.
Возмущенный А. тогда быстро настрочил повесть, в которой описал семью поэта и семью прозаика, и если первая вся погрязла в отвратительных скандалах и извращениях, приведших в конце концов жену поэта к самоубийству, то во второй царили мир и счастье.
Однако все эти произведения, исправно доставляемые авторами с соответствующими посвящениями даме их сердца, оставляли ее совершенно равнодушной, так что А. и Б. поневоле пришлось от намеков общего характера перейти на личности.
На этот раз начал прозаик А., опубликовав рассказ, где в самом гнусном персонаже нетрудно было узнать поэта Б. Тот с ответом не задержался и вскоре напечатал стихотворение, где его соперник был подан в самом неприглядном свете. На этот выпад А. ответил язвительной сатирой, красочно описав как Б., отпихивая престарелых инвалидов, получал свою квартиру и каким образом пробивался в Союз писателей. У Б. с компроматом на А. было хуже, поэтому он просто написал большой акростих, из начальных букв которого можно было узнать, что А. не только круглый дурак, но еще и большая сволочь.
Дело уже начинало попахивать судом, но тут женщина вдруг взяла и вышла замуж за критика Г., который немало поиздевался в печати над последними опусами А. и Б., благодаря чему и сделал себе имя. К тому же он был просто интереснее как мужчина и не трендел без конца на свиданиях о своих литературных успехах и замыслах.
А. и Б. подружились со временем на почве ненависти к Г. и в каждом своем новом произведении не упускают теперь случая лягнуть критиков вообще и критика Г. в частности. Последнему, впрочем, это только на руку, так как дает новые материалы для статей и не позволяет угаснуть читательскому интересу к его имени.
Литература как… Служенье муз
Прозаик Махонин уже почти подошел к своему дому, как вдруг услышал:
– Здравствуй.
Поднял глаза и очень удивился. Здоровалась с ним большая грудастая женщина в засаленном ватнике, с испитым лицом и большим молотом на плече. Среди его знакомых такой не было.
На всякий случай решив не связываться, Махонин пробурчал что-то в ответ и попытался ее обойти.
– Не узнаешь? – встала поперек узкой дорожки женщина.
– Простите, не помню, – покосившись на молот, решил быть вежливым Махонин.
– Это же я, муза, – сказала женщина.
"Ну и имечко, – подумал Махонин. – Мало того, что шизуха чистейшая…" – Он изобразил на своем лице внимание.
– Ну, узнал? – спросила женщина.
Махонин неопределенно пожал плечами.
– Помнишь, ты еще мне в любви клялся.
"Мало ли кому я клялся, – про себя прокомментировал Махонин. – Тоже мне новость".
– А потом поэту Рыльеву продал.
Махонин наморщил лоб и начал что-то припоминать.
– За две бутылки.
– Ааа… – облегченно протянул Махонин, – так ты муза моя… Так бы сразу и сказала. – Ну как ты? – спросил после паузы.
– Сам видишь, – муза ткнула пальцем в свою телогрейку и поправила на плече молот.
– М-да, – глубокомысленно изрек Махонин. – Это тебя Рыльев так?
– Нет, – вздохнула муза, – это Полозов. Он до сих производственные романы пишет, – пояснила она.
– А Рыльев как же? – несколько удивился Махонин.
– Он меня Полозову и подарил.
– Ишь ты, – с осуждением покачал головой Махонин. – А сам жаловался, что без музы не может.
– Так оно сначала и было. А потом он сказал, что я ему все гонорары распугиваю, и подарил Полозову. За пять долларов.
– А тот что, выгнал?
– Нет. – Муза напряглась и сбросила с плеча молот. – Я сама ушла. Он еще и о наркоманах писать начал. И хотел, чтобы я эту гадость пробовала. А потом, стыдно сказать, чтоб с каждым…
– Понятно, – Махонин украдкой огляделся. Никого из соседей пока видно не было. – И что теперь?
– Да вот тебя жду.
– Зачем? – удивился Махонин.
– Хочу обратно.
– Ты что! – Махонин замахал руками. – У меня жена, знаешь, какая ревнивая.
– Так я же невидимой буду.
– Не поможет. Все равно унюхает. – Махонин сделал несколько шагов, надеясь, что муза его пропустит. Но та не сдвинулась. Только покрепче ухватилась за рукоять молота, и Махонин сразу остановился.
– Да не могу я тебя взять! – взмолился он. – Квартира маленькая, пай не выплачен, а тут еще машину надо покупать.
– Ну и что? – удивилась муза. – Вот и купишь.
– Ну да, купишь с тобой, – пробормотал Махонин. – С тобой только голодухи дождаться можно. Что я, не помню. Пишешь, пишешь, как проклятый, приносишь в издательство – а тебе шиш.
– Что? – не расслышав, переспросила муза.
– Жизнь, говорю, пошла тяжелая, – громко пожаловался Махонин. – Кругом сплошные происки. Что ни день, то сюрприз. Всюду завистники.
– Вот я тебе и буду помогать, – наивно обрадовалась муза.
"Поможешь ты, как же. Начнешь всякую дрянь на ухо шептать", – с нехорошим чувством подумал Махонин, а вслух смиренно сказал:
– Нет, не сможешь. Недостоин я тебя. Только время даром потратишь.
– Достоин! Достоин! – с жаром воскликнула муза и, отпустив молот, шагнула к Махонину.
– Нет! – Махонин попятился.
– Да! – муза настигла Махонина и нежно к себе прижала. – Да! Да! Да! – пылко повторила она.
– У-у, зараза, – пытаясь вырваться, с ненавистью прошипел Махонин.
– Да, милый, я твоя, – по-своему поняла его муза. Одной рукой она держала Махонина, а другой принялась нежно поглаживать его по голове. – Облысел, бедненький. Небось, про секс пишешь. Ну ничего, теперь я с тобой.