Разговор со своими

Я иногда оговаривалась: например «Тима» вместо Тимошенко, но он вместе со мной играл в волейбол (в мужской, естественно, команде) за институт. Все, вместе со мной, хохочем.

Через два года это кончилось – наш институт закрыли, влив его в МГИМО (Институт международных отношений) и сократив численность студентов и преподавателей.

Так я и провела всю свою рабочую жизнь (с перерывом в три года, когда уходила преподавать на курсах иностранных языков Министерства внешней торговли) в этом издательстве. Издательство литературы на иностранных языках стало называться «Прогресс», направленность была в основном: классики марксизма-ленинизма, публицистика, пропаганда. Имею грамоту за «лучшую книгу года» – 10-томник В. И. Ленина на арабском языке.

Шикарная жизнь, ведь правда? Человеческая память устроена в какой-то мере правильно: сначала забывается все ненужное, остальное все-таки позже. Сегодня процитировать Ленина, кроме, конечно: «Учиться, учиться, учиться», могу только: «Лотерея – это обман народа!»

Тем не менее, когда переводишь, в текст вгрызаешься и в мозгу царапины остаются… Конечно, Владимир Ильич являл собой считающееся невозможным сочетание «гения и злодейства». Излагал свои убеждения очень логично. Был прекрасно образован, всех аспектов касался, глубоко их изучив… Вспоминаю «Аграрную программу». Когда работала над ней, думала – повешусь! Ощущала полную никчемность собственной деятельности: это и по-русски читать дико трудно, а арабам понять тринадцать (!) форм землевладения уж точно невозможно.

Но смешно, много лет спустя в ресторане в Швейцарии, в Цюрихе, услыхала от переводчицы: «Здесь часто бывал ваш Ленин. Он как раз в это время писал какую-то работу про сельское хозяйство. Видите, в этом зале – перекладина, он для разминки на ней подтягивался».

«Жутко вспомнить!»

Бывали и разные казусы. Мне дали работать с книгой «Осторожно – сионизм!». Автор Иванов. Стыдная, жуткая жуть! И тут я вспоминаю, что этот Иванов был в гостях у моих знакомых, надрался и, взяв стакан с коньяком, влил его собаке – дивному ирландскому терьеру – в пасть. Я не задержалась, тут же дала Иванову по морде, а хозяин его выгнал.

Пошла к главному редактору, сказала, что, по-моему, имею право отказаться от работы над материалом, автору которого дала крепкую пощечину. Главный редактор был интеллигент. Дал разрешение!

А потом издательство – о, счастье! – разделилось на «Прогресс» с той же тематикой и «Радугу» – художественная литература. Можно не гадать – я ушла в «Радугу». Жить стало интересней: все-таки – Шукшин, Чехов, Достоевский и еще многие светлые имена. Но труднее стало во много раз. Перевод всегда приблизителен, и хороший перевод – это когда достигнута максимальная близость. Особенно трудны в переводе, конечно, стихи, но и пьесы. Русский язык для перевода чрезвычайно труден, особенно если художественное произведение высокого качества. В каждом слове – смысловая интонация.

Я вместе с очень образованным носителем языка (попросту – арабом из Египта) переводили чеховские пьесы. В «Трех сестрах» есть сцена, где Маша в какой-то момент произносит: «Да». И ты, читая, понимаешь, что это не «утверждение» или «согласие», а, скорее всего, «раздумье» или даже «разочарование», «сожаление». Мой бедный Бакр ничего подобного почувствовать не мог, я объясняла, но и сама, пользуясь семейным положением, заставляла Гердта читать мне это место в пьесе, чтобы выбрать интонацию… В арабском языке достаточно слов «да», но ни одно передать наше «да» не могло! Из положения с трудом, но вышли: взяли одно слово, не просто «да», надеюсь, что интонация возникла…

Вообще русский язык – чудо (Тургенев нам это давно объяснил)! Конечно, он есть выражение духа, теплокровности российской, но и безалаберности этой же нации. Сколько исключений из правил! А когда спрашиваешь, как объяснить? Ответ: никак, «категория языка», просто запомнить. Всю жизнь радуюсь, что мне его учить не надо!

Глава 10

Знакомство с Гердтом

Поездка, изменившая жизнь. – Театр Образцова. – Зиновий Ефимович Гердт. – Перевод «Волшебной лампы Алладдина» и «Необыкновенного концерта».

В начале 1960 года, даже не знаю кто, рекомендовал меня администрации кукольного театра имени Образцова в качестве переводчика для поездки на гастроли в арабские страны. Мне позвонил главный администратор театра Наум Борисович Левинсон – и первое, что он меня спросил, удивив до крайности, было:

– Какого вы роста?

– Сто шестьдесят, – оторопев, сказала я, – при чем это?

Он продолжал:

– Дело в том, что, помимо спектаклей, вам придется переводить творческие выступления Сергея Владимировича и стоять рядом с ним на сцене. Вы когда-нибудь видели Образцова? Вы не выше него? Он не любит, чтобы переводчица (переводчиков он не признает) была выше него ростом.

– Думаю, не выше.

Когда я, волнуясь ужасно, вошла в кабинет Левинсона, он встретил меня дивной администраторски-развязной фразой:

– Подходит! В женщинах я разбираюсь лучше, чем в профсоюзном движении. Идемте!

«Чуть выше? Но я ведь на каблуках…» Таня с С. В. Образцовым

И повел меня к Образцову. Образцов взглянул на меня благосклонно, по-видимому, убедившись, что я точно ниже ростом, и повел, сказав:

– Идемте знакомиться!

Вышли в фойе еще старого, немыслимо уютного и обожаемого мною театра, где сидела вся «вторая» группа, которая и ехала на гастроли. Образцов:

– Познакомьтесь, это Зиновий Ефимович Гердт, с которым у вас основная работа.

З. Гердт с Апломбовым и С. Образцов

Пожимаем руки. Глядя прямо в глаза, Гердт произносит первые слова:

– Дети есть?

– Да.

– Кто?

– Дочка.

– Сколько лет?

– Два года.

И опять:

– Подходит!

Первое ощущение – как у девочки (хотя мне уже почти тридцать два) из интеллигентной семьи – развязность, артисты! Как Зяма потом говорил сначала мне, а потом и публично, что в ту минуту, когда он меня увидел, внутри него был голос, который сказал: эта женщина будет моей женой.

Работа над переводом началась еще в Москве. Театр вез на гастроли два спектакля: «Волшебную лампу Алладдина» и «Необыкновенный концерт». Получив текст «Лампы», я переводила его дома. Канонического же текста роли конферансье не было, а в «Необыкновенном концерте» единственный постоянно говорящий персонаж – это конферансье. Именно эту роль и предназначалось играть Гердту (он уже сыграл ее на нескольких иностранных языках) на арабском языке. Поэтому почти каждый вечер, когда Гердт не был занят в театре, я приходила к ним домой, и мы работали. Говорю «к ним», потому что Зиновий Ефимович уже восемь лет как был женат на очень красивой женщине Кате Семерджиевой (носила фамилию первого мужа). Они снимали комнату в коммунальной квартире в Столешниковом переулке, ожидая окончания строительства своей однокомнатной кооперативной. Гердт диктовал текст, я переводила, произносила вслух, а он повторял его и записывал русскими (естественно!) буквами, делая свои, придуманные им пометки для произношения. Так шла работа, иногда прерываемая чаепитием.

Ничто не предвещало революции. Гердт перестал быть богемным, был серьезен и внимателен, провожал до машины, на которой за мной приезжал муж. Расскажу о нём, как обещала.

Глава 11

Становлюсь взрослой

Становлюсь взрослой… – Безумная любовь. – Семья Маркаровых. – Девять лет замужества. – Гастроли с Гердтом. – Огурцы и стихи. – Свидание у райкома партии. – Зяма и Шуня.