Страница 8 из 17
Эриксон взял сигару, с пробуждающимся интересом взглянул на маклера:
– Сто семьдесят три, – и, небрежно откусив кончик сигары, выплюнул его на пол. – У нее еще прочный корпус.
– Но больше всего ты ходил по озеру… по Меларену… Ну и еще по шхерам…
– Ошибаешься. Я набивал ее железным ломом выше рубки и ходил по Ботническому заливу. А сколько леса я приволакивал на ней из Лулео!..
Эриксон весь напрягся, чувствуя, что разговор явно не пустой. Маклер же слегка усмехнулся и отвернулся к окну, как бы давая понять Эриксону, что тот обманывает.
– Если хочешь знать, моя посудина два года одна снабжала лесом весь наш мебельный комбинат. Не веришь, спроси у них, – с некоторой обидой сказал Эриксон.
– То есть ты хочешь сказать, что она может одолеть даже осеннюю Балтику?
– Бьюсь об заклад, на ней можно идти даже в Атлантику! – торопливо и напористо ответил Эриксон. – Или в северные моря. Был бы фрахт, пошел бы. Я в нее, как в себя, верю.
– Ну, зачем же так далеко? – миролюбиво остановил Эриксона маклер и снова подчеркнуто небрежно спросил: – В Россию ты когда-нибудь ходил?
– Пару раз ходил в Петроград. Давно. Тогда у них было тихо. Теперь же отправиться туда может только полный идиот.
– А что, разве ты не рискуешь, когда ходишь по Ботническому? – попыхивая сигарой, задумчиво спросил маклер. – Сходить в Россию, конечно, определенный риск есть, но зато и заработок не сравнить. – И после долгого молчания добавил: – Ты так хвалишь свою посудину, что мне, право, захотелось ее поближе рассмотреть…
Они прошлись по палубе, спустились в кочегарку, заглянули в машинное отделение… Маклер внимательно, цепко рассматривал все вокруг. Поднял решетку, прикрывающую днище, проверил, сухо ли там. Провел пальцем по шву…
– Слушай, а она у тебя еще в порядке. Хорошо следишь.
– Это мой дом и моя семья, – ответил капитан. – На ней я в основном и живу. В свой дом приезжаю лишь затем, чтобы проведать кота и собаку.
– Забрал бы их сюда.
– Пытался. Кот не выдерживает качки, а пес – одиночества.
Они поднялись наверх. Здесь гулял прохладный ветерок, стучала в борта набегающая волна, и пароход отвечал ей слегка приглушенным гулом. Надрывно кричали чайки. Воздух был чистый, осенний. На горизонте светило совсем низко висящее солнце. Бабье лето.
– Может, все же скажешь, кто меня нанимает? – решительно спросил Эриксон.
Маклер хитровато улыбнулся:
– Разве это для тебя так важно? – И, немного помедлив, ответил: – Нет, не я. Но чтобы тебе было спокойнее, скажу: я тоже буду принимать участие в доле.
Капитан вопросительно посмотрел на Бергстрема:
– Оружие?
– За кого ты меня принимаешь? Мы с тобой не первый год знакомы. Поверь, я тоже, как и ты, не полный идиот, чтобы связываться с оружием, – улыбнулся маклер. – Ничего противозаконного…
Эриксон продолжал вопросительно смотреть на маклера. И Бергстрем продолжил:
– Крестьянин, наш ли, равно как и русский, с осени начинает думать о весне. Плуги, бороны, лопаты… За такой груз тебя никто не осудит. Обратно загрузишься льняным семенем. Там оно сейчас почти ничего не стоит, а у нас цены на льняное масло поднялись почти до небес. Считай, набьешь пузо своей посудины золотом. Пара ходок, и ты станешь миллионером… Ну, так как? Принимаешь предложение?
Эриксон еще какое-то время, сомневаясь, размышлял. Он понимал: удастся ли стать миллионером – большой вопрос, а вот голову потерять можно легко и просто. Но и жить впроголодь, не зная, что будет и завтра, и через неделю, а то и через месяц…
Немного помедлив, он протянул Бергстрему руку.
8
Вскоре, вероятнее всего, в тот же день маклер Бергстем доложил премьер-министру Хольнеру о том, что подходящий пароход он нашел и обо всем договорился. Капитан надежный, но в связи с предстоящим риском запросил за рейс слишком высокую цену.
Хольнер ответил ему сразу, без раздумий:
– В серьезных делах торг неуместен. Тем более, что платим не мы, а Америка. Поэтому, не скупитесь, заплатите, сколько просит. Завтра же Америка все вам вернет.
Знал бы Хольнер, что Эриксону Бергстрем назвал только половину суммы, второй же половиной справедливо решил оплатить свои хлопоты…
На следующий день американец Никольс вновь встретился с журналистом. Хольнер отвел им для окончательной беседы один из уютных кабинетов, предназначенных в риксдаге для переговоров. Сам он участия в беседе не принимал, третьим в кабинете находился Бергстрем. Не зря он сказал Эриксону, что будет с ним в доле. Похоже, он ее уже получил, потому что сидел крайне довольный в уголочке кабинета, в разговор не вмешивался и старался быть как можно более незаметным. Но при этом старался не выпускать из виду Ларсена, оценивал каждое его слово, чтобы быть в курсе всех тонкостей переговоров. Он был теперь крайне заинтересован в том, чтобы плавание состоялось, потому что при удаче он сорвал бы куш куда крупнее, чем тот, который уже успел получить сейчас.
Никольс же стоял перед картой, висящей на стене, и пытался разъяснить Ларсену свои планы.
– Красная Россия истекает кровью, и, как мы полагаем, революция будет длиться еще долго. Но народ устал, он нуждается в мире. Так вот, некоторые влиятельные люди Америки хотят предложить России мир.
– Интересно… – Ларсен вскинул вопросительный взгляд на Никольса. – Позвольте полюбопытствовать: взамен на что? Или они вдруг все стали альтруистами?
– Мир! Разве он имеет какую-то цену?
– Все имеет цену… Вероятно, эти ваши влиятельные люди не просто предложат России мир. Они предложат условия, не так ли? Какие они? Ради чего мы отправимся в столь рискованное плавание? То есть я хочу до конца, до подробностей, знать суть их предложений. Я дорожу своей репутацией, и соглашусь далеко не на любое предложение, какие бы выгоды вы мне ни сулили.
Бергстрем замер: все шло так удачно, и на тебе… Репутация!
Никольс тоже заметно растерялся. Но уже после небольшой паузы, во время которой все просчитал, он понял, что, собственно, предложение Америки для России очень выгодное, хотя, возможно, и достаточно неожиданное. И, даже больше того, он, Никольс, все равно если не сегодня, то завтра должен был бы рассказать Ларсену о его миссии.
– Ну что ж, пожалуйста! – с легкой иронической улыбкой сказал американец и даже развел руками, дескать, «сдаюсь». – Речь пойдет о… торговле. Всего лишь о торговле. Да! Меня уполномочили влиятельные люди, крупные американские бизнесмены вступить с красной Россией в переговоры о торговле.
Теперь и Ларсен скупо, но с такой же иронией, произнес:
– Понятно. Боитесь опоздать?
Никольс никак не отреагировал на ироничное замечание Ларсена и заговорил уже серьезно:
– Большевики доказали и продолжают доказывать, что достаточно сильны, чтобы удержать в своих руках власть. Если они скажут, что готовы торговать, мы сумеем воздействовать на наше правительство, и с интервенцией будет покончено, – он поднял глаза на Ларсена. – Ну что скажете? Разве мы с вами, левыми социал-демократами, не союзники?
– Пожалуй.
– В таком случае, ваша задача попытаться встретиться с Воровским, или с кем-то другим, кто имеет несомненный авторитет у большевистского правительства, и рассказать о нашем предложении, то есть о наших желаниях и наших возможностях. Лучше всего, если вы встретитесь с Воровским. Он знает вас и серьезно отнесется к вашему сообщению.
– Ну, хорошо: я встретился, рассказал, и мне поверили. Что дальше?
Ларсен только сейчас начал понимать, какую тяжесть взваливал американец на его плечи. Что, если он не сумеет встретиться с Воровским? В конце концов дело даже вовсе не в нем, а в том, насколько привлекательным и своевременным покажется правительству новой России это американское предложение. Ларсен не так уж хорошо и в подробностях знал, что происходит сейчас в красной России и, в частности, в Петрограде. Знал только, что там продолжается жестокая война, Петроград в окружении интервентов. Захотят ли новые власти России именно сейчас вступать в переговоры с представителями страны, которая крайне враждебно к ней относится, к тому же на российской территории находятся ее вооруженные солдаты? Ответ на этот вопрос трудно предугадать, поэтому он обречен отправиться в это рискованное плавание. Даже не совсем так. Он отправился бы в это плавание при любой подвернувшейся ему возможности, потому что на нем висит долг: доставить воюющему Петрограду лекарства и медицинское оборудование. Во всем этом там крайне нуждаются, и уже даже ради одного этого он конечно же рискнул бы.