Лоскутная философия

Приоткрылся на призывы гроб;

дух пошёл, знакомый, свинский, плотный...

Под Гайдара умно морщить лоб -

быть таким же, как и он, пустотным.

374

Критик В. Мáтизен о нужде номинировать то ли фильм "Омерзительная восьмёрка" от Тарантино, то ли актёра этого фильма. Что, критик мальчик? Смотрит ублюдочный вздор из пошлостей, где качки состязаются в фалломéтрии? Критикует - критикой в тренде глупых тинейджеров да героев "Дом-2"? Критик сам такой?

Опростилась Россия, как только сгинули мало-мальские цензоры и скопилась корыстная раболепная шобла: лижет зад плебсу и восклицает: как сладко пахнет!

375

Beautiful. "Красота спасёт мир!" Достоевский.

Крах человечества состоял ровно в том, что мы создали зло/добро и все пр. оппозиции, вроде: жизнь/смерть, часть/целое, ум/безумие, глухость/звонкость, сущность/явление, правый/левый, счастье/несчастье, истинно/ложно, можно/нельзя, прямо/криво etc. (Ж и М, да и нет, красота и уродство). В этом был умысел упорядочить, разобрать Жизнь по полочкам, приложив математику; то есть сделать мир собственный по суду, чтó в нём "зло", чтó "добро". Богу всё есть "добро зелó", нам не всё есть "добро зелó", зачастую едва "добро", вплоть что даже и "зло". "Злых" теснили, "добрых" растили. И, в результате, сделалось не "добро зелó" абсолютного свойства, данное Богом, но - релятивное от изъятия из "зелó добро" неких "зол", с постоянной коррекцией того "доброго", что от массы "добро зелó" оставалось.

Так вот и делалась "красота". "Мисс Мира" нашей эпохи - видом не то отнюдь, что имелось в раю, коль форма есть образ сущности. Наша, так сказать, "красота" - моральная как итог от "добра" минус "зло"; а райская - имморальная. Мы сбежали бы, её встретив. Это так страшно, как встретить Бога, в образе Коего сотворён Адам, изменивший поздней себя.

Наша сущность, сжата моралью, приобретала иной вид, чем был в эдеме, где совпадали несовпадения, где ни в чём нужды не было, также нужд выбирать меж добром и злом. В яви падшего мира талия женщины, ладно нормам, ýже телесности как под талией, так над талией; идеал 90 - 60 - 90. В древнем эдеме, где антиномии совпадали, эти параметры были... райские. Мы не можем знать райское.

А тогда вопрос: коль считать красой виды падшего мира - как звать полнейшие, абсолютные, вовне рамок добра и зла, имморальные виды рая? Ведь, в первом случае, "красота" - релятивная и условная, даже частью уродство. Как ей "спасти мир", образу падшести?! Гениальный писатель, чувствуя шаткость собственной мысли, сразу добавил: "только б добра была красота!" Зря сказано. Тавтология. Ведь красивые женщина и мужчина - дело отбора по образцам "добра"; как красивые, они загодя "добрые" в высшей мере, шитые вековым "добром". В прочих всех некрасивых - сколки эдемского Абсолютного, Безусловного, Совершенного, несозвучных мутированным отборочным "добрым" формам... Что это значит? Что Достоевский проговорился (как бы по Фрейду), что "красота" у нас недобра в абсолютном, райском значении?

Но тогда вопрос: коль не будут мнить, созерцая красивых, что мир спасён уже, ведь реальность иная, страшная, вдруг потребуют, как мечтал Достоевский, всех сделать "добрыми"? вдруг потребуют, чтоб красавицы отдавались, чтоб стать "добрее"? Только напрасно. Есть закон: на каком-то пределе качество изменяется, переходит в контрарное. Воды - в пар, звуки - в тишь, солнце - в тьму в глазах. Притяжение человечьей красы вдруг в том, что она в апогее метит в обратное, - может, в ТО, что Адам в раю бросил? Видя красивых, чувствую, что в своих люкс-параметрах они как бы на грани им оппозитного; "красота" их мертва почти: красота чётких форм математики, стопроцентной гармонии. Жизнь, изменчивая, текучая, - не смогла бы на миг сберечь симметричность, правильность, соразмерность всех составляющих. Взять хоть шар, совершенную, как считал Парменид из Элеи, форму реальности, бытия то бишь. Стоит вспухнуть с некого бока - и шар уродливый. "Красоту" держит статика; а в динамике жизни как мимолётности всё стремится к обратному, - с точки зрения человека: в страшное; с точки зрения Бога: в райское.

Созидая красивое по своим "добрым" меркам, род людской создаёт монструозный мир.

376

Старость/юность.

В пользу ли возраст? Общее мнение: возраст впрок, он приносит-де мудрость. Сложен гимн про активы лет, мол, "года мои - моё богатство". Но есть иной взгляд. Он утверждает: славно, что старимся, что сменяют нас новые, немудрёные поколения. Ибо, ведаем, мудрый в старости - лишь один из ста или даже из тысяч. Прочие - косные, наторевшие в бреднях неучи, мракобесы, жертвы понятий, фаны паяцев и звёзд эстрады. Старость их делает агрессивней, так как, бездельным, им остаётся морализировать да втемяшивать придурь близким. Падший их разум, окаменевши, не поддаётся. Бог умерщвляет их, непригодных для правки, и множит юных в том уповании, что их легче исправить как ещё гибких.

377

Я как бы мудрый, но не разумный. Дело не в степени, что решат, что разумность, мол, выше мудрости или ниже. Вещи различные, несравнимые. Говоря в оппозитах, "мудрость/разумность" есть всё равно что известные "день и ночь", "тьма и свет", "ложь и истина" и так далее. Но одно признать можно: мир - от разумных; данность разумна, как вывел Гегель. Дело опять не в том, что разумность качеством выше ("Ум не потребен, чтоб править миром", знал Юлий III). Нет, но у мира и разума общий корень, общие свойства, да и природы. Сын измен Богу ради "добра" (вещей), в чём и есть первородный грех, разум "мир сей" и создал. Ну, а вот мудрость - иноприродна; и оттого мудрец, - наш мудрец, а не тот клерикальный добренький старец-де, что всегда с поучением, как нам жить, - оттого он негоден в мире разумности. Его мысль - по другим совсем поводам, его радость иная, горе иное, счастье иное. Вот пример: славят цезаря, так что гром гремит и во всех единение, - а у мудрых на сердце скорбь и кручина. Музыка мудрости вновь не та, и когда у разумных грохот "музлá" в ушах - мудрый слушает тишь в глуши. Точно так юмор мудрости провоцирует скуку у всех разумных. А красота от разумных мудрых пугает, будь то грудастая Мисс Вселенной или гориллистый Шварценеггер.

Вроде бы, тот и тот люди с виду, - мудрый с разумным, - но, как известно, внешность обманчива... Что я думаю? Мудрость здесь не должна быть; мудрый - отверженный; мудрость - житель эдема. Сходно как некому вдруг даётся мощь мышцы - так вдруг и мудрость, дар замечательный лишь на первый взгляд. Прорицать мир до дна, видеть истину - мало значит, что доказал Христос Своей гибелью. За экраном TV, за пашнями, за идеями, за финтами Дали, за державными федеральными ликами, за святынями - мудрый видит не то, что есть, но что нужно бы. Символически, видит Бога, Кой, повторяем, миру не нужен, вспомнить Голгофу.

Но, удивительно, при всём том, что мир мудрых, мир умозрительный, презираем разумными; при всём том, что они ценят свой очевидный мир - мир, казалось, реальный, ясный и почвенный, им, разумным, жить тягостно. Их мир схож с серпентарием. Уцелеть в нём возможно, только поправ его, то есть влезши на пик, в цари, чтоб оттуда давить всех, то есть чтоб сдерживать разрушение и распад столь, вроде бы, сущей сущности, как их ясный разумный, правильный социум... где в ходу отчего-то "нормы", "святыни", "вечные ценности", "идеалы" - вещи абстрактные, нереальные. Странный мир из насилий, лжи, идеалов, подлых обманов, злых симуляций, идеологий и вечных ценностей - вот что есть мир разумных. И, вопрос, если в этом разумном, вещном, реальном, почвенном, очевидном миру насилие и обман единственный способ быть в нём; плюс если всё в миру против Жизни и в нём спасаются лишь прилганием нечто как бы действительно верного, неподдельного (эти самые "идеалы", "святыни") - то, признать, умозрительный неотчётливый, уповательный, запредельный рай мудрых истинней и мудрец прав в последнем неком моменте, что укрывается за масштабными броскими фигли-мигли разумных.