Лоскутная философия

Бог есть логика, чистый Разум, мнил Разумовский, рациональность, власть интеллекта. Он, как Цельс, лютовал, встретив тех, в коих вера не сводится к знанию, но враждует с ним. Он мнил чудо насилием - сверхнасилием над порядком вещей, над мозгом, автором мира, коему странности как плевок в глаза - в зоркость oculi mentis. Вот на таких людей есть оружие - диалектика. Нужно чётко владеть ею, дабы весь мир, склонясь, повторял твою истину как единственную, нудящую. Своевольным натурам, дерзким характерам, что опасны для Разума, он готов был внушать закон жёсткой практикой: ты не веришь в смерть? - удостоишься казни, дабы уверовал; дважды два не четыре? - в кнут маловера, чтоб считал плети; хаешь порядок? - в дом сумасшедших, дабы проникся жаждой порядка. Цель всех суждений, как и поступков, - в мысленной службе НЕОБХОДИМОСТИ, нет иных богов; и пока не стряхнуть с себя романтический вздор, не войти в сферу чистых понятий - истин не сыщешь, не установишь. Если есть "Яхве", "Сущее", "Абсолют", "Идея", "Бог из машины", "Будда", "Христос" etc. - значит нет Разума, что немыслимо. Есть лишь Разум и его сердце НЕОБХОДИМОСТЬ, матерь законов. Надо любить Её. Человек для законов, а не для жизни. Ищущий знания, Разум чужд всякой жизни как произвольности. Жизнь сведётся законами в Бытие. Люди станут не тело, не биомасса, но набор цифр. Зачем жизнь? И от бессмертия польза только лишь та, что смерть портит oculi mentis - гидов по ясным, истинным принципам, ведь умершему не внушить впредь должное. Мёртвый волен, самоуправен, значит - преступен.

Да, бога нет, всё смертно, воля преступна. Разум не смотрит, есть или нет душа: ему нужно, чтоб его слушали. И долг всех - верить Разуму. Оттого Разумовский был, кстати, девственник, и носил только мытые в десяти водах вещи. Гадится, оскверняется жизнь, не Разум, лучшая наша часть - pars melior nostra. Вечные истины - не для жизни, что загнивает, и не для бога, мёртвого на кресте своём. Разумовский не знал (намеренно) "неклассической физики", посягавшей на догмы, модной с недавних пор, - но в реальности исходящей из обязательных "дважды два есть четыре". Так, не иначе - или нет Разума, созидателя ясных всеобщих принципов. Допустить, что есть бог, кой придумал-де истины, - значит мозг убить. Произвола не может быть; в этом случае, полагал Разумовский, вновь возникает "бог из машины", кто бы крушил закон, утверждающий: ТО, ЧТО ЕСТЬ, - ЕСТЬ ЗАКОННО, НЕОБХОДИМО, а не по прихоти. Всё должно быть - разумно, и беды там лишь, где мало Разума, в том остатке стихий, что клеймил он как "жизнь" и с чем с детства боролся. Бескомпромиссный, он отрицал жизнь. Разум обязан был жизнь убить. Поэтому в бойнях уличных кошек силами ДЭЗов и коммунальщиков Разумовский усматривал триумф Разума, лишний раз жизнь стеснявшего. Жизнь - не стоила. Разумовский боролся с ней. Если ж всё-таки отступал, не плакал. Да, не смеяться, не плакать, но понимать! Не плакал, только кривился. Ибо мнил: истина убеждает. Неубеждающее не истинно. Быть в тепле убеждает? - значит, печь истинна. Стену разве пробьёшь лбом? - истинен сопромат. Смерть явна? - значит смерть истинна. Не иначе! Необходимость, если ты раб ей, радует.

Разумовский в чудо не верил. Он избегал "вдруг". Звался он "Кантемир" в честь Канта. Жизнь он не чувствовал, предпочтя чувствам - мыслить. НЕОБХОДИМОСТЬ - что, как ни плачь, не тронешь, - вот что есть истина. Бог Иакова, Авраама, Христа? Вздор! Разум - вот бог его!

Истинно - что для всех, что признанно, что внедрилось без спроса даже в ум бога. В вере - лишь дерзости: мол, хочу и лбом сталь пробью. Откровения отрицались им; бытие без остатка виделось в Разуме, тайн не нужно. Люди рождаются и уходят, а дважды два - всегда. Не они для нас, но единственно мы для них. Пропади homo sapiens - математика будет. Люди и боги, все они склонятся под чугунностью дважды два есть четыре (хоть и "подпольный" псих Достоевского фыркает), но не будет, что дважды два даст пятнадцать. Истина гнула и Парменида, знал Аристотель, и государства, знал Разумовский. Так, а не наоборот. О прихоти, чуде, боге можно лишь говорить, не веря. НЕОБХОДИМОСТЬ правит, и лишь смирение перед ней - свобода; смирным даёт она. Рок согласных с ним водит, дерзких рок тащит. Набожным он советовал доказать веру прыганьем с крыши. Если потребна публике церковь - пусть это будет храмина Разума, где священник Сократ. При всём при том, Разумовский уверен был: философия не должна творить без "достаточных оснований". Что она? Калька НЕОБХОДИМОСТИ, плюс рентген её и оглядка, пристальная, покорная.

Он, живя в категориях, в коих мыслил, мнил, чтоб в любом его слове, жесте и действии был урок: дважды два есть четыре, жизнь исчислима, как математика. Он из частной конкретики ладил стать отвлечённой всеобщностью, избывал "патологию", точно Кант, поставлением перед самостью виселиц. Он хотел и себя вместить в принцип, став отвлечённым био-понятием. Люди - что, если цель всего в Разуме? Он писал "Обобщающую бионику" эры киборгов, электронных людей, компьютеров. Род людской исчерпался и прекращается, он считал, понимая коснеющую, пропитýю Россию ярким примером. Женщину он ничем мнил - тем, чья роль кончилась. Если он трактовал её, то отнюдь не как особь и не как пол тем более. Он расчёл её на молекулы, чтоб судить её как субстрат homo sapiens, днесь ненужный.

Скоро пора грядёт, и её Разумовский ждал, не жалея себя ни других в этой вечно сползавшей в хаос вселенной, ибо иначе смертная и капризная жизнь не может. Он изводил жизнь в Разум, мысля, что, если Разумом всё пошло быть, им и венчается. Он тропил пути Разуму. Он искал неизменный и идеальный ordo-co

330

Проституция капитала. Легализуем шлюх? Нет? Что, этика против?.. Зря, нелогично. Выбран капитализм "добром" - соответствуй. Нет адекватней этому строю, чем проститутки. В капитализме всё приспособлено к максимальной отдаче, нам объясняют, во благо общества и себе, - к полнейшему ублаженью нужд человека. Срок этой цели привлечь влагалища. А кому это проще, чем проститутке? Да и плюс рынок ведь, где всяк лучшим торгует. Ну, а что лучшее есть у женщин? Только любовь.

331

Христос, уча про "блаженны нищие духом" (Мат. 5, 3), имел в виду, что всезнание (многознание, да и знание в целом) портит, вводит в фальшь мнений, рушит в нас истинный первозданный девственный образ мысли.

332

Да, я постиг вред слов, догм, фраз библии. Мы условны и опосредованы, чтоб вне слов не смотреть, не слушать, не говорить, не действовать. А слова - это взгляд на жизнь в нужном ракурсе. То есть слово есть норма, или законы. Стало быть, между нами и жизнью - нормы? и мы не в жизни, а в путах, связанных словом? То есть условны? И, получается, мы скоп фраз per se ?! Не живые мы, а словесные? Несловесный же, непосредственный деятель, настоящий, - тот, кто живой вполне, я хочу сказать, - коль появится, сможет городом, всей страною... миром господствовать, как антихрист, раз он вне нормы, раз он есть жизнь сама! А вот Бог против жизни. Бог есть законы, чтоб жизнь задавливать, оскорблять и судить её... В Псков с Чечни свезли мёртвых, и возле гроба - я где-то видел, может быть, давеча? - мать в стенаниях: как могли тебя, сын, убить! ах! ты зла не делал!.. А ведь мать зрелая, ей пора быть с душой... Фиг. Нет души. Натаскалась в понятиях, ограничилась, омертвела, стала скоп штампов; вся не свободна, вся из ток-шоу. И, дай ей волю, в слове рожала б, сходно как любит лишь через слово... Вникла б в простейшее, не от слов с их моралью, но чувством жизни, что сын преступник: сам стрелял, вот и был убит в силу jus talionis - око за око... Случай я мельком, не об убожестве чувств и мыслей... Ан, об у-Божестве! Бог лишил всех нас девственных чувств и мыслей! О, не о том я, что Грозный истинен, а та дамочка, СМИ надутая, вдруг взяла, что её сын с АКа был святым почти и спасал Чечню. Не о том, что мир словный. Я не сужу о всех. Я о том лишь, что, вот, смерть близко - а я как нé жил. Я бытовал всего и любовью мнил, что излито нам с древнего, повторяюсь, экрана, кой жизнь порочит, - с библии. С первых слов её - рабство! ордер не жизнь любить без трактовок, но Словобога! То есть приказ любить и нотацию, в целом вымысел. Ибо слово что - жизнь? Нет, вымысел как прочтение жизни в некаком смысле. Жизнь - вне трактовок-интерпретаций... Я, вдруг всмотревшись в жизнь, различил её промельки из-под образа жизни, коим гнетут её. Мнится, жизнь ищет вырваться, обнажить себя, дабы царствовать, чтоб её не сгубил Бог, - Бог как нотация, толкование, комментарий, Бог как Бог-Слово. То есть, выходит, все, коих я любил, маски, ибо условны? Именно: маски! Маски нельзя любить!.. Оттого мы целуемся. Поцелуй есть ход жизни, дабы замкнуть рты, врущие ложью, и обратить нас; он ход под маску, ход к нашей сущности, из словесного к жизни. В мире искусственном нет любви, ведь любовь не по правилам, а искусство есть правила... Да её вовсе нет, любви! а есть фикция с тем предчувствием, что, коль любишь без правил, фильм будет взмелькивать для кого-то иного, ты же погибнешь. Что, я любил? Счёл фальшь за любовь, химеру! Я любил порционно, ладно законам, нормам и правилам. А нужда была - жертвовать. Всем имением, всем условным, всем рукотворным и всем скрижальным! Но я не смог, берёгся. И - любовь предал.