Страница 21 из 86
Экстравертный тип, разлагающий жизнь в понятия, получал в Бахе, собственно, не продукцию, подтверждавшую дух культуры Европы и выступавшую образцом её, но саму целокупную совершенную Жизнь - оттого и терялся, порская к ясностям вроде Генделя.
В разум, сдавленный Сциллой "зла" и Харибдой "добра", не вмещался баховский океан.
192
О Западе и Востоке.
"Запад в конвульсиях, а Восток - раб судьбы. Запад жадно грызёт Плод Познания и не может насытится; в то же время Восток Плод Познания не достанет. Запад увлёкся организацией, а Восток - организмом. Запад отчаянно занят внешним, психика давится; а Восток холит душу, внешнее чахнет. Но отчего так? Чтя человека, Запад слеп к Богу; ну, а Восток, чтя Бога, слеп к человеку". Св. Николай Сербский (1881 - 1956).
193
Музыка мне преддверие. Не слова - речь Бога. Музыка, упредившая смысл, - речь Бога; в ней ритм истины. То, что сброд портит музыку, чтоб излить себя и к наживе, это опасно. Я весь в предчувствии, что, случись ещё в музыке муть поднять, - смерть нам. Сгинут пусть дискурсы и науки, веры исчезнут - ею спасёмся. Лучше треск трактора с крошевным дребезжанием, с хрипотой карбюратора, с громким треском глушителя, чем попса. Райский змей на словах налгал, а в попсе сама жизнь лжёт именно чем нельзя лгать - сущностью. Мы и так смотрим, слышим не жизнь. Мы отторгли жизнь. Жизнь чужда нам в той степени, что нам страшно общаться с ней. Нам она, жизнь, во вред, мы к ней входим в скафандрах; мы ей враги впредь - иноприродные. Жизнь закончилась, мы близ смерти. Если что и живое - музыка.
194
* * * Моя душа - Эдема райский сад.
Там тени лёгкие смеются и шкодят,
там Моцарт шутит, там танцуют девы,
и среди них одна есть, королева...
Она порою - как судьба -
в глаза мне смотрит средь забав.
195
United States узаконили геев.
Есть моралисты. Род людской будет лучше, мнят они, если мы будем нравственней. Так, во Франции поднялась борьба против геев в части их браков. То есть дотоле Франция развивалась ладно, но, как позволила геям браки, стала над пропастью? А Германии и Норвегии, где суды прекращают слушанья по инцестам, значит, вообще конец? Кстати, доводов у защитников нравов в области секса нет, кроме, дескать, "естественных половых различий".
Но ведь в природе тьма дел лесбийских, гейских, инцестных, прочих перверсных. Что, человечество род особый и опирается на рацеи? Верящим в эти рацеи следует вспомнить лишь, как сожравший плод знания зла с добром, - ставший видеть по-своему, извращённо, - пращур Адам "познал Еву", проще же, изнасиловал: телом, мыслью, духовно. После чего рай и стал кривым, неестественным, что отметили аввы церкви.
Этика - мать репрессии. От неё пошли сексуальные, социальные и все прочие притеснения, чин войны и насилия, да и сам апокалипсис. Нынче этика, крышевавая падший гибнущий мир с дней Авеля, защищает "сакральность" базовых, половых основ ей любезных устоев, кои, мол, рушатся. Это ложь во добро, пословицей. Не инцесты и геи здесь виноваты. Традиционный секс - гид в кошмары, так как крепит мораль, поместившую эрос в рамки. Будто он может быть половой per se.
Нет вам, ёб@ри и честные давалки, плюс их радетели! Каждый волен любить дам, девочек, коз и мальчиков, и мужчин, и сестёр своих всяким способом во взаимность. Лишь без насилий.
Ибо насилие - ваше кредо, царь иерархий, хамства, диктата, войн и репрессий.
Мир развивается, тщась спастись из устроенной троглодитами от морали бойни. Рек Христос: "Я приду, когда двое станут единое, вне и внутренне..."
Будет так - а не в пользу забитого нормой всемства. Мир наш моральный. Нужен ― духовный нерепрессивный мир.
196
Знаете, что "Бизе есть фокстротные дёрганья позитивизма"? (К. А. Свасьян).
197
Наверное, оттого что политика - "дело грязное", все спешат в неё.
198
В язву знать о Чайковском не как положено. Он святыня; тронь - возмутится Россия. Что там Россия - всё человечество, умное и культурное. Очень мэтр выразил человечество. Ведь он сам - человечество как оно себя мыслит. Встать на Чайковского - значит встать против русских и всего мира и унаследовать Чаадаеву, принятому безумным.
П. И. все любят. Искренне. Идеальный мужчина у нас - начальник. А норма звука - П. И. Чайковский. Консерватория названа его именем, и есть конкурс Чайковского, как известно. Музыка, в целом, - музыка в мере, сколь она по-чайковскому. Непохожее - меньше музыка.
Но мы судим Чайковского. Основания? Коль с "музлóм" очевидно (все отдают отчёт, что оно эрзац-музыка), то с Чайковским сложнее. Он в высшей лиге, критика зряшна. Лучше б смолчать о нём, но есть "но" - и серьёзное, такового порядка: если "музлó" занимает более 98-ми процентов, П. И. Чайковский, троянский конь в достоподлинной музыке, прибирает ещё процент, что чревато бедою, порчею вкусов. Плохо, что скроенные по классическим нормам опусы мимикрируют под олимпы и принижается реноме у других имён. Как так сделалось? почему Глинки, Меттнера, Грига, Лядова и других в стольких крупных объёмах нет? Почему по "Орфею" чаще банальность?
Да, он банален, П. И. Чайковский. Чем и любим. Он полностью воплотил дух общества, о каком сказал Пушкин, что презирает отечество с головы и до ног (Чаадаев подчёркивал, что в России от мысли до мысли тысячи вёрст идти и такие же дали от чувства к чувству; см. также Рóзанов...)
Что Чайковский? Он есть этическо-эстетическая Россия, да и весь мир в этическо-эстетических шорах. Он и продукт его - это как мир вокруг хочет мыслить и чувствовать. Как? Отчётливо. Отсекая неясное, напрягающее ментальность, ради несложного. Тягость вместо мучений, скука вместо терзаний, благость вместо восторга. Гляньте на Моцарта, Брамса, Малера, чтобы вникнуть: лучшие опусы у П. И., симфонии, ординарны: в них чувства, мысли вроде и есть - но куцые, завершённые, как освоенный, одолённый факт, как рефлексия качеств, сосредоточенных на себе, не знающих, кроме собственного, иного, этим гордящихся в ложной скромности.
Разум наш не поймёт вполне ни одну мысль и чувство: их концы в небе. Если наш разум как-то и сделал вид, что постиг всё, ― значит, он попросту отделил часть от целого и прервал связи с горним, чем заглушил зов высшего и язык трансцендентного. У Чайковского всё линейно и просто: боли без примесей, скажем, света. Больно, и всё тут. Трудно оформить Жизнь целокупно, как Бах и Моцарт. Но если вырвать клок - то легко сжарить ростбиф. Вот у ровесника мэтра, Брамса, - смутная, невместимая смесь эмоций, как оно в жизни, где понять трудно, да и не стоит, ни одну правду. Брамс - это хаос, в коем он скачет вдумчивой щепкой, чтоб раз, - единственный за весь опус - выплыть вдруг с ясной артикуляцией, но стыдясь её простоты. У великих гармония полихромна и путана, обертонна, контрапунктична. Наш П. И. ― одномерен. И монохромен. Он мелодист. От плоскости чувств и мыслей (можно страдать как Шпонькин, можно - как Достоевский), он и мелодии пишет ясные, ибо ведает, в чём есть зло и добро. Всезнание гонит сложность, портящую красивость. Он, как Бизе, альтер-эго его в эстетическо-нравственном, рубит жизнь, отсекая причудливость хаотических связей, - и выдаёт чёрно-белый, слаженный, внятный ясный продукт, отчётливый, ординарный, пусть и не пошлый, но пошловатый.
Брамс - это море. П. И. - макрель в нём, славная, но лишь рыба. Хочешь взгрустнуть чуть-чуть, а не то "пострадать" чуть-чуть меж чувствительных, в декольте и надушенных дам - к Чайковскому. Он подаст блюдо вкусное, с благовидною позой и без эксцессов. В нём нет контекста; текст есть, и сильный; но - нет контекста, нет обертонов, реминисценций и недомолвок. Что примечательно, мэтр говаривал, что он Брамса не любит. Там, мол, где надо бы, разъяснял П. И., длить мелодию, акцентировать и варьировать, дабы эту мелодию сделать выпуклей, выдать все её краски, всё содержание, Брамс срывается, переходит к другому (чтоб явить, мы дополним, много иного). П. И. Чайковскому так не нравится. Оттого мелос Брамса - сложная топика, в каждой пяди которой массы мелодики, из какой можно сделать вещь в П. И.-стиле, плоском в той мере, сколь и бравурном. В Брамсе зародыши всех мелодий. Contra - Чайковский с милыми, однозначными темами, видимыми до дна.